Когда говорит оружие - Луис Ламур

Что бы там ни было в прошлом, теперь я был городским маршалом и находился в этом качестве слишком долго, чтобы отказаться от своей роли. Есть такая поговорка в театре: что бы там ни было, а спектакль должен состояться. Разумеется, эту поговорку придумала какая-нибудь прима, которая боялась, как бы ее дублерша не позарилась на ее роль, но вот этот спектакль непременно должен состояться, я не могу подвести людей, которые мне доверились.

В том, что долго играешь одну и ту же роль, определенно что-то есть. Человек постепенно начинает верить, что он на самом деле тот самый персонаж, которого играет, и на протяжении десяти лет я был хорошим маршалом, потому что я поверил в ту роль, которую играл. И только сегодня я больше не мог себя обманывать. Мне предстояло сразиться с человеком, обмануть которого я не мог рассчитывать.

И вот я поднялся по ступенькам и вошел в помещение школы. И пошел прямо к тому месту, где сидел, привалившись к стене, Лед Мурри. В тот момент, когда я проходил через зал, я сообразил, что одна из моих проблем будет разрешена.

Джим Мелетт направлялся ко мне, и я понял его намерения. Он сделал всего пару шагов, когда дорогу ему преградил Брэд Нолан.

— Послушай, ты, Мелетт, я…

Джим Мелетт ударил его. Он ударил Брэда в живот, а потом еще раз — в подбородок. Брэд Нолан упал и не шевелился, даже не пытался подняться. Все эти годы Брэд на это нарывался и наконец получил, да так, что мало не было — весь боевой дух из него выбили начисто.

— Лед, — громко и ясно сказал я. — Встань! Ты арестован.

Он посмотрел на меня, и на губах у него появилась улыбка. Скверная это была улыбка, ничего приятного.

— Арестован? Да неужели? За что, маршал? И почему я?

— Ты нанес оскорбление Ханне Росс, жительнице этого города. Такого я у себя в Кэньон-Гэпе терпеть не намерен. Встань и брось на пол свой револьвер.

Он не двинулся с места, продолжая улыбаться.

— Маршал, — сказал он. — Ты самый обыкновенный жулик. И я сейчас покажу это всему городу.

В зале царила мертвая тишина. По лицу у меня катился пот, в животе образовалась пустота. Почему я не остался в стороне, зачем мне понадобилось вмешиваться? Разбирались бы сами со своими делами!

— После того как я покончу с тобой, я поговорю со стариной Джимом и миссис Ханной. Но сначала я убью тебя.

Все они видели, что происходит, эти жители Кэньон-Гэпа, жители моего города. Для них я был грозным, справедливым и непобедимым. Пусть я старик, но я был их маршалом, который, как они считали, застрелил четырнадцать бандитов. А сам по себе я был просто миролюбивым человеком, который ни разу в жизни не обнажил оружия во гневе, которому и вообще-то не часто приходилось прибегать к его помощи и которому вдруг пришлось встать лицом к лицу с тем, к чему обязывала взятая им на себя роль.

Зрители — это были именно зрители — ожидали моего ответа. Прошла всего одна секунда, и я уже знал, как все это будет, ибо мне часто приходилось представлять нечто подобное на сцене. Только на сей раз у пьесы будет настоящий конец. И тем не менее я должен был исполнить долг по отношению в самому себе, а также по отношению к людям, которые сделали меня своим маршалом, то есть должен был сыграть роль до конца.

— Лед Мурри, — спокойно сказал я. — Встань.

Он смотрел на меня так, словно готов был рассмеяться, но на лице его появилось некоторое удивление, смешанное с уважением. Он встал и потянулся к револьверу.

В животе у меня все сжалось от страха, и я услышал звук выстрела. Лед Мурри удивленно шагнул вперед и рухнул на пол, а потом перевернулся на спину. Пуля прошла через горло и пробила позвоночник.

Потом кто-то похлопал меня по спине, я опустил глаза и увидел у себя в руках револьвер. Револьвер с четырнадцатью зарубками на рукоятке, револьвер, из которого было сделано гораздо больше фальшивых выстрелов, чем настоящих.

Однако сцена была еще не закончена. Я спокойно вложил револьвер в кобуру на поясе и повернулся спиной к Леду Мурри. Все мои внутренности дрожали, словно превратившись в желе. Верно, что он находился всего в десяти футах от меня. Но верно также и то, что всю свою жизнь я был жонглером, всю жизнь тренировался, чтобы не утратить ловкость рук. У меня была пятидесятилетняя практика.

— Маршал! — Это была Лиззи Портер. — Вы были великолепны!

— Этот человек представлял опасность для общества, — сказал я. — Мне очень жаль, что я был вынужден это сделать.

Внутри у меня все тряслось, я был напуган, как никогда в жизни, но держался… по крайней мере, так мне казалось.

Не выдержал Джим Мелетт.

— Маклейн! — закричал он. — Ты же актер, ты играл в театре! Ты же не…

— Ах, театр! — перебил я его со всей возможной быстротой и выдал ему цитату из пьесы, в которой я играл сподвижника Буффало Билла. — «Я ездил курьером-охранником на дилижансах у Баттерфильда, был следопытом в армии Джорджа Армстронга Картера, кучером на линии Пони-Экспресс». — Я крепко сжал ему руку и сказал: — Не надо об этом, Джим. Пожалуйста, не надо.

А потом я вышел под ночное небо и направился к дому — мои каблуки слишком крепко стучали по земле, а голова тряслась, как у пьяного. Только сейчас я все осознал и испугался так, как не пугался еще ни разу в жизни. Я не помнил, как вытащил револьвер, не помнил, как стрелял… А что, если бы мне не повезло?

Нет, все совершенно ясно, я уже слишком стар для подобных штучек. Пора уходить на покой.

Впрочем, я всегда могу баллотироваться на пост мэра.

МЕСТЬ

Даже те, кто хорошо знали Билла Тэнемана, вряд ли могли бы заподозрить его в каких-либо человеческих чувствах.

Если он брался за револьвер, то исключительно для того, чтобы убить, а если уж вынимал его из кобуры, то стрелял наверняка.

Первого человека он убил четырнадцатилетним мальчишкой — ездил на лошади, не спросив разрешения у хозяина, и тот погнался за ним с хлыстом.

Благодаря молодости и тому обстоятельству, что хозяин лошади прослыл смутьяном и задирой, Билл остался безнаказанным, однако с той поры к нему стали относиться настороженно.

Билл бросил школу и стал работать на скотоводов, причем, надо отдать ему должное, работал не покладая рук. Ни тогда, ни впоследствии никто не мог бы упрекнуть его в лени. А он был очень чувствителен к отношению окружающих, этот спокойный, замкнутый и необщительный паренек, который охотно брался за самую тяжелую работу в наиболее отдаленных концах хозяйства.

Во второй раз он убил человека, который крал скот и ставил на животных свое клеймо. Вора застали на месте преступления трое ковбоев, которые ехали под началом старшего. Рядом с ним лежал связанный теленок, а в руках он держал зажатое двумя щепками раскаленное кольцо от подпруги. Бросив щепки, он схватился было за револьвер, но юный Билл, которому едва сровнялось пятнадцать лет, уложил его на месте.