Безутешный счастливчик - Венедикт Васильевич Ерофеев

пес сторожевой».

Я ведь до сих пор не читал Светлану Аллилуеву «20 писем к другу». 224 стр.

У Сартра очень лихо: «Существование другого – это недопустимый скандал».

Высоцкий.

1) «Я был душой дурного общества».

2) Рыжая шалава. «Что же, зараза, бровь себе подбрила, Ну, для чего надела, падла, синий свой берет?»

3) «До нашей эры соблюдалось чувство меры».

4) Штрафные батальоны. «И ежели останешься живой, Гуляй, рванина, от рубля и выше».

Считает враг, морально мы слабы,

За ним и лес и города сожжены…

Вы лучше лес рубите на гробы —

В прорыв идут штрафные батальоны.

5) Купола в России кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал.

6) «Про нечисть».

Змей Горыныч влез на древо – ну раскачивает его:

– Выводи, разбойник, девок, пусть покажут кой-чего,

пусть нам лешие попляшут, попоют,

А не то я, матерь вашу, всех сгною.

Страшно, аж жуть!

7) От большой тоски по маме Вечно чудище в слезах.

8) Джинн.

– Так что хитрость, говорю, брось свою Иудину,

Прямо, значит, отвечай, кто тебя послал!

И кто загнал тебя сюда, в ванную посудину,

От кого скрывался ты и чего скрывал?

Тут я понял – это джинн, он ведь может многое,

Он ведь может мне сказать: враз озолочу!

– Ваше предложение, – говорю, – убогое,

Морды будем после бить, я вина хочу.

Мишель Геллер. «Машины и винтики, или формирование советского человека».

«После смерти Сталина, в эпоху „оттепели“, многие писатели взяли на себя задачу спасения русского языка. Деревенские писатели ищут противоядия в диалектальных формах. Важным оружием борьбы с наступающим советским языком является сатира. Сатирики – В. Ерофеев, В. Войнович, А. Синявский, Юз Алешковский – стремятся взорвать советское слово-сентон, разоблачить лозунг-клише, сломать клетку, в которую заключена фраза. Не случайно эти писатели – и их произведения – изгнаны из официальной литературы: сатира – страшный враг тоталитарного языка».

Новый литературный журнал (Contemporary).

«А – Я». № 1.

Конструктивисты.

Концептуалисты.

Конкретисты.

Пригов:

Чем больше Родину мы любим,

Тем меньше нравимся мы ей.

В «А – Я» участвуют Вс. Некрасов, Дм. Пригов, Евг. Харитонов, Вяч. Сысоев, Эд. Лимонов и др.

Вс. Некрасов русскому, то есть языку:

Великому и могучему,

Короче, чем могу

Помогу.

Все из милицейской гущи Д. Пригова:

Хочу кому-нибудь присниться

В мундире, в сапогах и в кобуре.

Опять Пригов:

Хочу быть министром

Суровым и быстрым,

Решенья хочу принимать.

Из Майи Каганской, Синтаксис, 12, 1984 г.

«Но вот тут-то и начинается настоящий цирк: объект самой жгучей неприязни Сопровского – не косноязычная „идеопартократия“ с ее беспробудной культурой, но независимая литература, именно потому и постольку – поскольку она – хроническая.

„От иронии, которой перенасыщена сегодняшняя наша литература, за версту веет растерянностью, неуверенностью в себе, слабостью“, – негодует автор статьи.

От кого же конкретно веет? С безошибочной чуткостью он называет Иосифа Бродского, Венедикта Ерофеева, Андрея Синявского. Идейная зоркость, как часто бывает, сопровождается у Сопровского художественной близорукостью, из-за чего он подсоединяет к этому блистательному ряду Э. Лимонова… Зато появление среди отверженных имени Набокова – радует….»

Молодчага Майя Каганская, оттуда же:

«Ненависть Сопровского к ироничности своих литературных современников и соотечественников оправдана: как ни шпыняй их слабостью и неуверенностью, как ни попрекай неверием „отчаявшего рассудка“ – именно ирония не в последнюю (а по мне – в первую) очередь расшатала зубы и устои „авторитаризма бездуховного“, а значит, костью в горле станет и авторитаризму будущему духовному.

Прав Сопровский и в другом, вынос за иронические скобки едва ли не все лучшее в нынешней русской культуре, – созданное ли сейчас, как проза В. Ерофеева и поэзия Бродского, или заново пережитое, как философия Бахтина, – он показал, что на таких уровнях лично ему грозит кислородное голодание».

‹Н. Эйдельман. «Последний летописец».›

И Карамзин о Тацитовом Риме:

«Он стоил лютых бед несчастья своего,

Терпя, чего теперь без подлости не можно!»

(1799 г.)

27-летний Карамзин Дмитриеву: «…Назови меня Дон-Кишотом, но сей славный рыцарь не мог любить Дульцинею свою так страстно, как я люблю – человечество».

Недурно иметь такого приятеля – Ив. Ив. Дмитриева – министра юстиции Российской империи (когда тебя подозревают в якобинстве).

Как говорил Карамзин, «вижу опасность, но еще не вижу погибели».

Карамзин видел в самодержавии «палладиум России».

Карамзин осенью 1812 г. Дмитриеву: «всея моя библиотека обратилась в пепел, но История цела».

Во как Карамзин в 1814 г.: «Не хочу писать для лавок: писать или для потомства или не говорить ни слова».

Карамзин: «Любить добро, возвышаться душою к его источнику; все другое, любезный мой приятель, есть шелуха» (к А. Тургеневу).

Была молва, и не такая уж наивная. Если б в мае 1826 года Карамзин не скончался, смертной казни для декабристов могло не быть.

Последние 10 лет Карамзина в Петербурге. В Царском Селе для работы – китайский домик с кабинетом во флигеле. Особым царским разрешением государственному историографу дозволено ходить не только по дорожкам, но и топтать царскосельские лужайки (!).

_______

Мне приносят наконец почитать Вал. Пикуля.

Начало одного приговского стихотворения:

Она была как ведьма молодая

Ей было лет 14 – не больше

Лет 18 иль немного больше

И улыбалась как ведьма молодая.

Начало приговского:

Сдвигаются горы по плану Совмина

Уносятся реки по плану Госплана.

Еще Приговщина: (начало).

Роза молвит соловью:

Соловей мой ай лав ю.

Соловей безумн и тих

Молвит: ихь – мол – либе дих.

Еще из Майи Каганской, Синтаксис, 12, 1984 г.

«Я не поклонница Сартра и не защитница Горькому, речь идет не об отношении к явлениям, но о чувстве слова: заношен не только советский язык – диссидентская фразеология тоже порядком поизносилась. (В качестве положительного художественного примера приглашаю на встречу Венички Ерофеева с Ж.-П. Сартром с Симоной де Бовуар, вечно бредущими по Елисейским Полям то ли из бардака в клинику, то ли из клинику в бардак)».

(Против Максимова и его последнего романа «Чаша