Служитель египетских богов - Челси Ярбро

Завтра я в обычное время приду к садовой калитке. Прошу тебя, смени гнев на милость и выйди ко мне. Я жажду войти в твое лоно, я томлюсь по твоим упоительным ласкам, меня сладким бременем тяготит накопленный пыл.

Когда мы возляжем на ложе, ты скажешь, что прощаешь меня, а я благословлю дни нашей разлуки за то, что они явились канунами нашей еще более сильной и глубокой любви.

Твой изнывающий в ожидании Ален. 18 марта 1828 года».

ЧАСТЬ 5

ПЕЧАТЬ САНХА ЖЕРМАНА, ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА ИМХОТЕПА

Письмо графа де Сен-Жермена, посланное из Афин Мадлен де Монталье в Египет 15 марта 1828 года.

«Мадлен, сердце мое!

Судя по всему, Пэй твой напуган, а напуганные мужчины идут на безрассудные, отчаянные шаги. Ты не должна ему теперь верить. Умоляю, не связывайся с ним. Помни: утопающий тянет на дно того, кто пытается протянуть ему руку. Никакая помощь тут впрок не пойдет, зато неприятностей может доставить массу. И хотя Бондиле беспринципный тип, он сейчас более надежен, чем его подчиненный. Не рискуй понапрасну, хотя бы ради меня, если уж собственное благополучие тебе безразлично.

Что касается остального, то, не имея рисунков, я вряд ли вправе утверждать что-то наверняка, однако попробую дать тебе ряд подсказок. Из египетских богов легче всего узнается Хапи: он единственный гермафродит в пантеоне, и его обычно изображают с женской грудью, из которой вытекают два потока воды, символизирующие Голубой Нил и Белый. Бог с клювом сокола, скорее всего, Гор. Но если у него на голове солнечный диск с двумя перьями, то это Монту. Женщина с рогами — Хатор или Анукет, в зависимости от того, чьи она носит рога — коровы или газели. Бог с головой барана, увенчанной короной и двумя перьями, — Арсафис, без них он — Хнум, а при трех скипетрах — Птах. Бог с крысиной головой — Сет. Ибис и бабуин — священные животные Тота. Бог с двумя перьями, цепом и фаллосом — Мин. Богиня с головой львицы — это или Бастет или Сехмет; если же над ней кобра, то она — Уаджит. Что до Исиды, Осириса, Анубиса, Аписа, Геба, Нут, Шу и Нефтиды, то ты их уже знаешь, как, впрочем, и Имхотепа.

Ты пишешь, что молодой английский исследователь Уилкинсон вызвался снять серию копий с интересующих тебя изображений, — буду рад их увидеть. Особенно если он и вправду дотошен: мы тогда многое уточним.

Еще ты спрашиваешь, почему головы фигур на фресках, папирусах и барельефах всегда изображены в профиль, и сообщаешь, что до сих пор не нашла ни одного исключения из этого правила. Могу тебя заверить, что так будет и впредь. Нанесение обеих сторон лица на плоскость приравнивалось к узурпации божественных прав, и любого художника, рискнувшего это проделать, забивали камнями за святотатство, а работы преступника уничтожались, чтобы, умилостивить раздраженных богов. Впрочем, такие пассажи случались не часто, ведь на подобное неслыханное деяние мог отважиться разве что сумасшедший. Так что каким бы стилистическим изменениям ни подвергалась настенная живопись Древнего Египта, эта традиция неукоснительно соблюдалось — настолько незыблемой была в ту эпоху власть религии и жрецов.

В тексте, который ты мне прислала, речь идет о Шошенке — фараоне, основавшем ливийскую династию. Он восстановил Карнак, усилил старые крепости и построил множество новых, ибо захват трона силой предполагал, что на него могут посягнуть и другие завоеватели. Это был одаренный, но безжалостный человек, стремившийся к неограниченной власти и потому назначивший своего сына верховным жрецом храма Амона-Ра. Его последователи вели себя точно так же, лишь на короткое (век, не долее) время возвращая иллюзию процветания Черной Земле. К той поре, когда на египетский трон взошел Шошенк III, страна пирамид была поделена вновь, а я (за полвека до того, как Осоркон IV назначил свою дочь Шепен Уепет верховной жрицей Амона-Ра) сделался наконец жрецом Имхотепа и, постепенно продвигаясь по иерархической лестнице, вплотную приблизился к ее высшей ступени».

Всю ночь Батхату Сотхос упорно цеплялся за жизнь. Став верховным жрецом Имхотепа, он, чтобы сохранить храм, всеми правдами и неправдами пытался добиться благосклонности фараона. И его усилия были вознаграждены, ибо правитель в конце концов выделил средства на перестройку обоих дворов Дома Жизни. Теперь Батхату Сотхос умирал, и жрецы, его окружавшие, опасались за свое будущее.

— Новые стены восславляют самого Неферкаре, — пробормотал на исходе ночи верховный жрец, — а вовсе не Имхотепа.

— Но Имхотепа это ничуть не порочит, — возразил преемник Батхату Сотхоса Санх Жерман.

— Это порочит его служителей, чьи слова теперь мало что значат, — сказал умирающий. — Сознание этого отравляет меня. — Подслеповато моргая, он обвел взглядом жрецов. — Наши свитки гласят, что Дом Жизни знавал времена, когда мы не зависели от милости иноземцев, решающих, даровать ли нам место под солнцем. — Последние слова верховный жрец произнес едва слышно и захрипел.

Нексумет Атео, жрец девятнадцати лет, осенил себя жестом, отгоняющим духов старости и болезней.

— Но фараон благоволит к нам. — Он взглянул на Санх Жермана, ожидая поддержки, однако тот промолчал.

Верховный жрец слабо махнул рукой, потом через силу выдохнул:

— Не благоволит. Презирает.

— Тихо, — сказал Санх Жерман, кладя руку на лоб умирающего. — Побереги силы.

— Зачем? — последовал вопрос.

Санх Жерман ничего не ответил и, подозвав знаком слугу, прошептал ему на ухо:

— Принеси халцедоновый сосуд. Тот, что закрыт яшмовой пробкой.

— Да, господин, — кивнул Аумтехотеп, бесшумно и быстро покидая святилище.

— Почему не звучат песнопения? — вопросил Уекуре Удмес вечно всем недовольный. Он любил пышные церемонии, а два его брата занимали посты при дворе, что позволяло ему держаться высокомерно. — Это никуда не годится.

— Это… моя просьба Это я велел всем молчать, — тихо произнес Батхату Сотхос. — Мне нужен покой.

— Покой, — презрительно фыркнул Уекуре Удмес, принимаясь расхаживать по святилищу. — О каком покое может идти речь, когда мы не соблюдаем традиций? Где подносы, заваленные дарами? Где благозвучные восхваления нашего бога? Где ритуальные торжества? — Он раздраженно взглянул на соседей. — Мы прозябаем, и это никого не волнует. Наш верховный жрец при смерти, а фараон даже не счел нужным прислать к нам ни плакальщиков, ни гонцов. Неужели никто не видит, что происходит?

— Помолчи, Уекуре Удмес, — уронил Санх Жерман, даже не повернув головы.

— Ты пока не верховный жрец, чужестранец, и я не собираюсь повиноваться тебе. — Жрец гулко затопал сандалиями по гранитному полу, выражая свой гнев. — Эй вы! Неужели вы согласитесь, чтобы здесь заправлял чужеземец?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});