Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«У добродетели две степени…»

У добродетели две степени. Иль три?Без предпочтения на спорящих смотри.

В день Страшного суда Аллаху станет жалкоПрилежных тружениц, склонявшихся над прялкой.

Душеспасителен их заработок был.Терпенье в слабости — залог избытка сил.

Из нитей солнечных носили покрывала,А пряжу нищете их щедрость раздавала.

Делились крохами опресноков сухих,И взыщет их судья и возвеличит их.

Комар, которого Всевышний не осудит,Слону индийскому по весу равен будет.

Когда земля, трясясь, качнулась тяжело,Горчичное зерно идущего спасло.

От мук обиженных проистекают мукиТого, кто кровью их свои окрасил руки.

Изгнанник застонал, и, потеряв престол,Несправедливый царь в изгнание побрел.

«Понятна разумному наша природа…»

Понятна разумному наша природа.Достойный правитель — прислужник народа.

Спокойней правителя нищий живет:Без денег, зато и без лишних забот.

На время пускают в мирскую обитель:Придет, поживет и уйдет посетитель.

Скорбишь, потому что ушел он сейчас;Потом не припомнишь закрывшихся глаз.

Приди добровольно в державу разлуки —Себе я изгрыз бы в раскаянье руки.

Не плачь: разбудивший вернет забытье;Воздвигший Каабу — разрушит ее.

«Когда тебе жену…»

Когда тебе жену и впрямь избрать угодно,Останови, мой друг, свой выбор на бесплодной.

Смертелен каждый путь, каким бы ты ни шел,Но путнику прямой особенно тяжел.

Таков земной приют: один подходит к дому,И дом освободить приходится другому.

«Пора бы перестать…»

Пора бы перестать печалиться о том,Что истинных людей не сыщешь днем с огнем.

Ирак и Сирия — добыча разоренья,И нет правителя, достойного правленья.

У власти дьяволы, и каждая странаВладыке-сатане служить обречена.

Царь объедается и пьет из чаши винной,Пока голодный люд терзается безвинно.

Присваивает грек и портит наш язык;От речи прадедов араб-тайит отвык.

В бою килабский лис достиг такой сноровки{306},Что копья у него обвисли, как веревки.

Когда же наконец объявится имам,Который цель и путь укажет племенам?

Молись как вздумаешь, теперь не станет хужеСтране, загаженной, что твой загон верблюжий.

«О, ранней свежести глубокие морщины…»

О, ранней свежести глубокие морщины,Эдема юных лет сухие луговины!

Цель молодой души — утеха и отрада,Но трудным временам пустых забав не надо.

Надежда смелая беспечный нрав утратит,Когда ее, как стих, подрубят или схватят.{307}

Неутомима жизнь в изобретенье горя,А мы свои сердца вверяем ей, не споря!

Давно уже меня газели не страшатся,Когда в моей степи, насторожась, ложатся.

Оставь, о человек, имущество пернатым,Не тронь снесенного и будь им старшим братом

Причесывается, торопится умыться,Но пусть уходит прочь красавица певица.

Один ей снится сон: струящиеся платья,Купанье в золоте и жадных рук объятья.

Твой урожай велик: ты вырастил пороки,Но не поместится число их в эти строки.

А Кайсу{308} волосы укладывали девы,И тешили его их нежные напевы.

О всадник, ты в седле на несколько мгновенийГляди, слетишь с коня безудержных влечений!

Ты полон свежести, тебе прикрас не надо:Что краше чистоты потупленного взгляда?

Отдай просящему последнюю монету;Все, собранное впрок, рассеется по свету.

Пускай горят ступни от зноя Рамадана —Плоть усмиряй постом. Все — поздно или рано

Закроются глаза, земное в землю канет,Но небо звездами блистать не перестанет.

Пророки умерли, но западает в душиОстаток их речей, хоть и звучит все глуше.

Я вижу: прошлое — сосуд воспоминаний,Открытый памятью для дружеских собраний.

Хосроев больше нет, но летопись осталась,А там забвение изъест и эту малость.

Лети, когда крылат, не бойся непогоды!И коготь кречета обламывают годы.

Припомни, сколько птиц в дни поздней их печалиК насестам клеток их навечно привязали.

Хоть разум и велик в суждениях о боге,Но мал окажется у бога на пороге.

Ложь в сердце у того, а правды нет и тени,Кто лечит шариат лекарством рассуждений.

Судьба по правилам видения склоняет —То подымает их, то снова опускает{309}.

Вот облаков судьбы проходит вереница,И разум кроткого бушует и мутится.

И в споре доводы рождаются без счета,Мгновенно лопаясь, как пузыри болота.

Быть может, каждого почившего могилаЗа жизнь безумную сполна вознаградила.

Нет следствий без причин, и я скажу: едва ли,Когда бы не болезнь, мы, люди, умирали.

Вода уходит вглубь, а прежде на простореЗа плещущим дождем шла напролом, как море.

«Как море — эта жизнь…»

Как море — эта жизнь. Средь бурных воли плыветКорабль опасностей, неверный наш оплот.

От страха смертного неверующий стонет,Клянет всеобщий путь и в черной бездне тонет.

Когда б он только знал, что вера для негоБыла бы горестней, чем смерти торжество!

Я тщетно прятался, как труп в немой могиле;Меня и под землей обиды посетили.

Чутье не приведет ко мне гиен степных:Дыханье лет сотрет следы ступней моих.

Ибн аль-Фарид

Перевод З. Миркиной

{310}

«Прославляя любовь…»

{311}

Прославляя любовь; мы испили вина.Нам его поднесла молодая Луна.

Мы пьяны им давно. С незапамятных летПьем из кубка Луны заструившийся свет.

И, дрожащий огонь разведя синевой,Месяц ходит меж звезд, как фиал круговой.

О вино, что древнее, чем сам виноград!Нас зовет его блеск, нас манит аромат!

Только брызги одни может видеть наш глаз,А напиток сокрыт где-то в сердце у нас.

Уши могут вместить только имя одно,Но само это имя пьянит, как вино.

Даже взгляд на кувшин, на клеймо и печатьМожет тайной живой, как вином, опьянять.

Если б кто-нибудь мертвых вином окропил,То живыми бы встали они из могил;

А больные, отведавши винной струи,Позабыли б всю боль, все недуги свои.

И немые о вкусе его говорят,И доплывший с востока его аромат

Различит даже путник, лишенный чутья,Занесенный судьбою в иные края.

И уже не заблудится тот никогда,В чьей ладони фиал, как в потемках звезда.

И глаза у слепого разверзнутся вдруг,И глухой различит еле льющийся звук,

Если только во тьме перед ним просверкал,Если тайно блеснул этот полный фиал.

Пусть змеею ужален в пути пилигрим —До хранилищ вина он дойдет невредим.

И, на лбу бесноватым чертя письмена,Исцеляют их дух возлияньем вина.

А когда знак вина на знаменах войны,—Сотни душ — как одна, сотни тысяч пьяны.

О вино, что смягчает неистовый нрав,Вспышку гнева залив, вспышку зла обуздав!

О вино, что способно весь жизненный путьВо мгновенье одно, озарив, повернуть —

Влить решимость в умы и величье в сердца,Вдохновенным и мудрым вдруг сделать глупца!

«В чем природа вина?» — раз спросили меня.Что же, слушайте все: это свет без огня;

Это взгляд без очей и дыханье без уст;Полный жизни простор, что таинственно пуст;

То, что было до всех и пребудет всегда;В нем прозрачность воды, но оно не вода;

Это суть без покрова, что лишь для умов,Неспособных постичь, надевает покров.

О создатель всех форм, что, как ветер сквозной,Сквозь все формы течет, не застыв ни в одной,—

Ты, с кем мой от любви обезумевший духЖаждет слиться! Да будет один вместо двух!

Пращур мой — этот сок, а Адам был потом.Моя мать — эта гроздь с золотистым листом.

Тело — наш виноградник, а дух в нас — вино,Породнившее всех, в сотнях тысяч — одно.

Без начала струя, без конца, без потерь,—Что есть «после», что «до» в бесконечном «теперь»?

Восхваленье само есть награда наград,И стихи о вине, как вино, нас пьянят.

Кто не пил, пусть глядит, как пьянеет другой,В предвкушении благ полон вестью благой.

Мне сказали, что пьют только грешники.Нет! Грешник тот, кто не пьет этот льющийся свет.

И скиталец святой, и безгрешный монах,Опьянев от него, распростерлись во прах.

Ну, а я охмелел до начала всех днейИ останусь хмельным даже в смерти своей.

Вот вино! Пей его! Если хочешь, смешайС поцелуем любви, — пусть течет через край!

Пей и пой, не теряя священных минут,Ведь вино и забота друг друга бегут.

Охмелевший от жизни поймет, что судьба —Не хозяйка его, а всего лишь раба.

Трезвый вовсе не жил — смысл вселенский протекМимо губ у того, кто напиться не мог.

Пусть оплачет себя обнесенный вином —Он остался без доли на пире земном.

«О, аромат, повеявший с востока…»