Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - Анна Книппер

А в общем, Леночка, ты не знаешь, кому на пользу, что я в Енисейске? Ломаю голову и не могу догадаться. До свидания, Леночка, будь здорова, целую тебя. Какие картины продает Мака? Аничка все так же красива? [Макс Бирштейн и его прелестная дочь Анечка. - С.И.]

Твоя А.

А вот письмо, адресованное мне:

От 7.03.51

Дорогой мой Иленька, я виновата, что не сразу отвечаю тебе на 2 письма. Очень была занята. У нас наступает весна - тепло и даже прилетели грачи. Это очень рано, они даже в средней полосе прилетают 4-го марта по старому, а тут вдруг решили жить по новому стилю; как видишь, даже птицы переходят на новый календарь. Снегу в этом году столько, что я со страхом думаю, что же будет, когда он начнет таять! Хорошо, что мы живем на горке и паводок до нас, вероятно, не доберется. А на старой моей квартире весной на базар ездят на лодке - интересно, но неудобно; к тому же вода мокрая.

Я очень по тебе соскучилась; жаль, что приходится жить так далеко, что до меня и не доберешься. Твое рождение я праздновала очень пышно: у меня был обед даже с шампанским в твою честь. Одну бутылку ставила я, а другую выиграла на пари у одного знакомого. Т[ак] к[ак] обедало нас трое, а бутылок было две, то мы развеселились и все время пили твое и Тюлино здоровье и здоровье отсутствующих родственников. Все было хорошо, только пробка в потолок не хотела стрелять и ее пришлось вынимать по частям. Впрочем, это у пробок довольно обыкновенно.

В квартире, где я живу, трое детей: старшему 14 лет - это солидный парень со склонностью к изобразительному искусству; второму 10 лет - это темпераментная личность, враль и хвастун, очень смышленый. А младшей девочке 2 года; она мало говорит, но все понимает. Боюсь, что ребенок таки наберется от нас всякой всячины: уже сейчас она ходит со свернутой из бумаги папиросой во рту, требует, чтобы в нее (папиросу) сыпали табак, и знает толк в пудре и губной помаде. Она и нам сует папиросы в рот и приносит спички, требует, чтобы мы пудрились и мазали губы, а как-то в наше отсутствие навела себе брови красной краской.

Я пишу тебе, сидя в нашей мастерской. Это сарайчик вагонного типа, построенный для фотографии, поэтому одна стена у него стеклянная, т.е. теперь она снежная, так как снег ее совсем замел. Но поскольку от снега теплее, мы ждем настоящей оттепели, чтобы уж сразу его отгрести. Вход с главной улицы - с проспекта Ленина; на ней все в Енисейске и помещается роскошные магазины, музей, где я тоже работаю. Это трудно, так как я не умею находиться сразу в двух местах, а работа требует именно этого. Часто мне хочется вообще никуда не ходить, а лежать с книжкой и есть мороженую бруснику с сахаром, а они пусть вертятся как хотят. Увы! - Нельзя. Сейчас я делаю миллион цветов, фрукты, вазы, абажуры - все из бумаги для "Московского характера", и даже деревянные торт и колбасу! Лебедя сегодня должны переселить к корове, и я очень рада, так как он сильно и прегадко пахнет. Ну вот, видишь, сколько я тебе написала про енисейские дела. Будь здоров - без чирьев, лишаев, ангин и гриппов, к чему ты, собака, не в меру склонен.

Целую твою мордочку.

Твоя тетя Аня

Лебедь упоминается в письме по одной простой причине: хозяйка, у которой снималась квартира на момент писания этого письма, пока были холода, держала в доме лебедя, чему Анна Васильевна немало удивлялась. Ну, лебедь-то лебедем, но ведь от такой большой и немытой птицы и правда припахивает!

Вместе с вышеприведенным письмом была записка к Тюле, в которой имеются такие, в частности, замечания:

Живу я, прямо сказать, скучновато, как и следовало ожидать. Я с тоской думаю о лете, о бесконечных светлых вечерах, когда некуда деваться, нельзя уехать и надо толочь воду в ступе - зачем и чего ради, спрашивается? Но не отвечается! Как это Николай Васильевич говорил по поводу Миргорода?

Наступает весна, и надо будет как-то устраиваться с жильем, если удастся. Мещане все-таки кошмарные люди, если жить с ними в таком тесном контакте. Очень хочется взять в аренду дом или полдома, чтобы тебе не ставили на вид каждое твое движение. Как чудно у меня было в Щербакове в смысле квартиры - черта ли в том, что холодновато!

Я написала Илье такое длинное письмо (сама удивляюсь), что больше и писать нечего. Меня поражает его оптимизм - все ужасно интересно, даже круговой лишай. Все-таки нет лучше мальчишек - дивный народ, несмотря на все пакости!

Т[ак] к[ак] всякое письмо (из Енисейска) должно кончаться просьбой, то, пожалуйста, пришли мне гофрированной бумаги - к маю понадобятся в изобилии цветы, опять же Пасха.

От 12.08.51

Давно не писала оттого, что я, собственно, не знала, что писать. Когда не знаешь, где будешь ночевать завтра и что будешь делать вообще, - это как-то не содействует эпистолярным упражнениям. В данный момент горизонт как будто начинает проясняться, т[ак] ч[то] могу тебе изложить свои обстоятельства. Из д[ома] к[ультуры] я ушла, т.е. меня ушли, так как появился некий универсальный сукин сын, который берется за все балетмейстер, художник, режиссер - все на свете, MДdchen fБr alles. Где уж тут конкурировать с таким сокровищем! Я вернулась в Кусткомбинат, через который получила работу в музее по оборудованию отдела природы: панорама (живописный фон) с чучелами зверей. М[ожет] б[ыть], получу разрешение на выезд в Красноярск на неделю. Кроме того - для музея же - раскрашиваю макет, и, вероятно, таковые будут еще. Т[ак] ч[то] с этой стороны все более или менее благополучно.

Комнаты я так и не нашла и поселяюсь с мало знакомой женщиной. Это не так приятно, но - что делать, сейчас с этим трудно.

Здесь было совсем наступила осень, которую встречаю всегда с тоской и страхом; сегодня, после ряда дождей, погода немного улыбнулась. К сожалению, я - как Врубель, когда он сошел с ума - "не могу радоваться". Это грустно, но факт.

Дорогая Леночка, я совсем не пишу стихов теперь, но мне хочется послать тебе то, что было написано осенью 49-го года. Всю эту осень меня не оставляло одно представление, как тень того, что было потом, вероятно. Вот оно:

Какими на склоне дня

Словами любовь воспеть?

Тебе вся жизнь отдана,

И тебе посвящаю смерть.

По дороге горестных дней

Твое имя меня вело,

И незримо души твоей

Осеняло меня крыло.

Оттого, что когда-то ты

Сердцем к сердцу ко мне приник,

И сейчас, у последней черты,

Слышишь - бьет горячий родник.

Только тронь - зазвенит струна,

И о чем я ни стану петь,

Но тебе вся жизнь отдана,

И с тобой я встречаю смерть.

Так глубоко ты в сердце врезан мне,

Что даже время потеряло силу,

Что четверть века из своей могилы

Живым ты мне являешься во сне.

Любовь моя, и у подножья склона,

И в сумерках все не могу забыть,

Что в этот страшный мир, как Антигона,

Пришла не ненавидеть, но любить.

Прости, Леночка за эту литературу. М[ожет] б[ыть], не стоило бы писать, ну да все равно. Целую тебя и Иленьку и очень вас люблю."

От 2.11.51

Дорогая Алена, получила твое законспирированное письмо [что это означает - неясно, так как Тюлино письмо, конечно же, потерялось. - С.И.] как раз тогда, когда собиралась послать телеграмму с запросом, живы ли вы. Не послала, так как, к счастью, денег не было. Ты, очевидно, все же не соображаешь в полной мере, что значит здесь не иметь писем. Вспомни портрет Угрюм-Бурчеева (мама, это я!) - "пейзаж изображает пустыню, над которой повисло небо цвета солдатского сукна" и т.д. По-видимому, этот пейзаж действует на людей очень разлагающе, так как нигде и никогда я не видала таких дурацких отношений между людьми, которые размениваются на пятаки и копейки. Такая старая собака, как я, и то разводит руками. "Если долго так продлится, скоро крышка будет мне, и могу я повредиться в небольшом своем уме", - как говорил один персонаж из некой морской поэмы. Цени, что имеешь дело с футболистом Ильей и ягуаровой Ольгой - что за дивные существа! [Ольга в это время влилась в Клуб юных биологов Зоопарка - КЮБЗ, а мои помыслы были без остатка отданы всяческому футболу: летом натуральному с битьем ногами по мячу, зимой - пуговичному. - С.И.]

Живу я сейчас в комнате, совсем отдельной, даже с отдельным ходом, не соприкасаясь с хозяйкой. Через сени живут две древние немки, у которых я жила летом; они размножились, очевидно, почкованьем, и теперь их стало три, а вместе им уж 250 лет. Жить одной неплохо в смысле работы, так как мои макеты занимают иногда всю комнату кроме кухонного стола, что в общежитии недопустимо. Но надо топить печку, таскать дрова и обо всем заботиться самой. Все бы это ничего, но если, к примеру сказать, заболеешь, то можно испустить дух и никто об этом не догадается.

А вот из письма ко мне от того же числа:

Здесь у нас стал Енисей, и теперь сообщение с миром только самолетами, машинами и автобусом, который ходит в Красноярск. Мальчишки на санках так раскатали всю горку, что ужасно скользко ходить. Зато у них масса удовольствия. Недалеко от Енисейска (30 км) недавно убили медведя, который нападал на людей, одного ранил, и его отбили только собаки; другого вовсе задрал, а потом и сам нарвался на человека с ружьем, тут ему и пришла крышка.