МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1989. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Сергей Абрамов

Глава 11

Леон Невелинг старался не думать о глупой выходке сына. У парня не выдержали нервы, сказалось болтание без надзора в слюнявой Европе, нахватался всяких там идей — человеколюбие, гуманизм, «не сотвори зла», «не убий» и всякая прочая чепуха для попов и вонючих интеллигентов. Смотрел бы лучше фильмы о Рембо, был бы настоящим человеком; только такие, умеющие за себя постоять, пробивают себе дорогу в жизни. А тут… испугался крови. Что ж, многие боятся крови, но потом привыкают — привыкнет и Виктор. Впрочем, может быть, хорошо, что он повел себя именно так, — это будет ему уроком. Все, что ни делается, — к лучшему.

Расследование, затеянное службой прослушивания, Невелинга не волновало: оно будет прекращено без всяких объяснений в интересах государственной безопасности, а что это за интересы, определяет пока, слава богу, он, Леон Невелинг.

И хватит об этом. Сейчас его гораздо больше волнует то, что в эти минуты происходит в самолете, идущем по «изогнутому лучу», направленному старым Пингвином. Жаль, что нельзя пронзать мыслью расстояние, невидимкой оказаться там, где тебе хотелось бы присутствовать.

…Но лишь через два месяца, когда Мозамбикское информационное агентство опубликовало показание самописца, установленного в «черном ящике» — контрольном приборе, фиксировавшем все, что происходило во время полета на борту самолета, следовавшего специальным рейсом Лусака-Мапуту и разбившегося на границе между ЮАР и Мозамбиком, Невелинг, как и все в мире, смог прочитать о том, что случилось в тот трагический вечер. Вновь и вновь перечитывал он сообщение, копия которого долгое время не убиралась с его стола…

«Из стенограммы разговоров между членами экипажа, а также между самолетом и диспетчерской вышкой аэропорта Мапуту (столицы Мозамбика) следовало, что экипаж был уверен, что самолет приближается к Мапуту», - говорилось в документе, опубликованном Мозамбикским информационным агентством (МИА).

Но вот заработал «изогнутый луч» Пингвина.

«19 часов 11 минут 28 секунд (по Гринвичу). Самолет меняет курс и совершает поворот вправо, повинуясь сигналу радиомаяка, который штурман считает радиомаяком Мапуту.

19 часов 12 минут 51 секунда. Второй пилот обеспокоен странным поведением приборов, но экипаж продолжает полагаться на их указания».

Затем появляются сомнения. С каждой минутой они крепнут. Установлена связь с авиадиспетчером аэропорта Мапуту, где, по мнению экипажа, через пять минут должна была быть совершена посадка.

Авиадиспетчер спрашивает, виден ли с самолета аэропорт. «Пока нет», - отвечает ему радист, добавив в ответ на следующий вопрос, что экипаж не видит огней взлетно-посадочной полосы. Однако летчики уверены, что, судя по приборам, их машина приближается к Мапуту.

«Черный ящик» бесстрастно записывает. Их переговоры с авиадиспетчером о предстоящей посадке в столичном аэропорту.

…Невелинг оторвал взгляд от строчек информационного сообщения МИА, становящихся все тревожнее и своей объективной неуклюжестью лишь подчеркивающих нарастающую напряженность событий, пролистал назад пачку листков, лежащих перед ним на письменном столе, и вновь медленно перечитал уже не раз читанные им абзацы: «Чего-то я не понимаю, — пробормотал штурман, а пять секунд спустя воскликнул: — Инструментальная система посадки выключилась… дальномер не работает!»

Невелинг выбрал синий, притуплённый карандаш (остро заточенных он не любил — они ломались при нажиме, и это его раздражало) из полдюжины разноцветных карандашей, стоявших на столе в высоком, отполированном и покрытом лаком копыте жирафа, и жирно, дважды подчеркнул вновь прочитанное.

— А Пингвин все эти годы действительно шел в ногу с техническим прогрессом, — произнес он вполголоса и одобрительно усмехнулся.

Судя по этим строчкам, установка Пингвина действовала безотказно — не только сорвала самолет с курса, но и вывела из строя его важнейшие приборы.

Что происходило затем, Невелинг знал уже чуть ли не наизусть — столько раз он читал и перечитывал этот рассказ о последних минутах операции «Час Пингвина».

— В 19 часов 21 минуту 39 секунд самолет врезался в склон горы Мбузини на скорости 211 километров в час! — не заглядывая больше в бумаги, торжественно-трагическим голосом повторил он последние строки лежащего перед ним документа.

Затем открыл его последнюю страницу и все тем же синим карандашом жирно обвел точку в конце этой фразы, задумчиво обвел ее еще раз, еще и еще, откинулся на спинку кресла, крепко зажмурился и сильно потер указательным пальцем межбровье — глаза давило от вдруг возникшего напряжения.

Да, перед ним на столе лежала запись агонии, бесстрастный документ, фиксирующий последние минуты человеческих жизней, и — сколько раз Невелинг ни перечитывал его, каждый раз это чтение вызывало в нем невольное волнение, и что-то, что было сильнее его, опять и опять заставляло его читать и перечитывать эти трагические строки.

В документе МИА не было недостатка и в комментариях действий погибших пилотов, и в предположениях относительно того, что им следовало бы делать в складывавшихся обстоятельствах. Все это уже много раз обсуждалось в прессе специалистами и журналистами, поддерживалось или опровергалось ими — задним умом все были умны и горазды давать советы…

Впрочем, до тайны «изогнутого луча» они почти докопались, что тоже нашло отражение в документе МИА. И абзацы, посвященные этому, Невелинг помнил так, словно их оттиснули у него в памяти раскаленным железом: «Первоначальная причина катастрофы заключается в повороте самолета на юго-запад, вызванном загадочным всенаправленным УКВ-радиомаяком. Если бы не вмешался этот радиомаяк, самолет продолжал бы следовать по своему маршруту.

Так что же это был за маяк? Если это был ложный маяк, то где он находился?»

Глава 12

К тому времени, когда Мозамбикское информационное агентство опубликовало свой документ, газеты уже досыта наговорились на тему о ложном маяке. Всплыла и история с такими маяками, использовавшимися в годы второй мировой войны. Что ж! Повспоминали, погадали, поговорили и позабыли — никаких конкретных доказательств того, что было совершено преступление, у газетчиков не было.

Уж об этом-то Невелинг позаботился заранее! План его был прост и циничен. И, посвящая в этот план Виктора, Невелинг-старший упивался, не замечая того, своим профессионализмом. Даже ужас, читаемый им в глазах сына, вызывал в нем холодное самовосхищение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});