Африканский ветер - Кристина Арноти

Филипп открывает кран горячей воды, и я чувствую, как расслабляется мое тело. Я вылезаю из ванны, сажусь на табурет и позволяю промассировать трапециевидные мышцы спины с легким маслом, которое Филипп затем вытирает. Кто же ждет меня в «Китайской пагоде»? Вначале я думаю об Энни, затем отбрасываю эту мысль. Она не была бы столь сложна, поплакала бы в трубку и сказала, что любит меня. К тому же она не стала бы ждать целый год. Конечно, нет.

Кто же придет на встречу? Я представляю себе пронзительный взгляд Роя Харта, гримасу Кэти, кого-то из моих знакомых, друзей Энджи: Рони, Джуди, Кэти, Джоан… Кто? С того момента, как овдовел, я периодически встречаюсь с ними. Рой сказал мне, что вся эта история была трагедией, но что Энджи всегда привлекала к себе несчастья. Джуди уже несколько раз звонила мне из Сан-Франциско, в ее глазах я стал весьма завидным вдовцом…

— Ваши руки…

Я внимательнейшим образом посмотрел на руки. Они дрожали. Я мог бы стать токсикоманом, алкоголиком, но стал лишь человеком, зависящим от снотворного. Здоровый образ жизни? Для кого? Я задавался этим вопросом. Не будь у меня денег, я спал бы намного лучше, но от физического утомления. Сегодня вечером должен наступить конец целого этапа жизни. С тех пор как я стал богатым, это было всего лишь началом.

— Я хочу поехать в «Китайскую пагоду». Без шофера.

— Однако это расстояние, — сказал он.

— Что значит расстояние?

— Сколько бы времени европеец здесь ни провел, он не может окончательно привыкнуть к расстояниям.

— К чему вы клоните?

— Вы не в состоянии вести машину.

— Я в состоянии проехать через весь Лос-Анджелес.

— Это ваше последнее слово? Я вам действительно не нужен?

— Нет, Филипп. Нет.

Он обижен, он протягивает мне носки, словно ассистент передает скальпели хирургу. Я делаю резкое движение, когда он снимает с моего пиджака какую-то крошечную пылинку или что-то в этом роде. Спустившись вниз, я иду через холл и останавливаюсь на крыльце. Филипп идет вслед за мной. Под нашими ногами поскрипывает гравий. Мы подходим к гаражу. «Ягуар» стоит на улице полностью готовым к поездке. Остается только повернуть ключ зажигания.

— Отлично, Филипп. Спасибо.

Я сажусь в машину металлизированного серого цвета. Влажная кожа обивки салона выделяет сладкий запах денег и сигарет из светлых сортов табака. Я плавно трогаюсь с места, створки ворот парка открываются, и я оказываюсь на улице, словно новорожденный, только что покинувший матку, весь в крови, связанный еще на какое-то время пуповиной с моим гибридным дворцом, моей шикарной раковиной. Я похож на ребенка, которого собираются бросить в мусорный ящик. Я еще жив, я цепляюсь за край ящика.

Резкий сигнал автомобиля призывает меня к порядку. Идиот, надо держаться правой стороны дороги! Я едва успеваю увернуться от встречной машины. Продолжаю спускаться по узкой улочке, которая ведет к бульвару Сансет. Жара! Надо стараться держаться правее. Чуть ниже бульвар Сансет становится нелепым рядом дешевых зданий, гостиниц-казарм для туристов, нервно сжимающих в руках свои кошельки. Воздух наполнен пылью и выхлопами машин. Я проезжаю на скорости десять миль в час мимо «Китайской пагоды», этой Мекки для туристов. Они приезжают отовсюду, чтобы посмотреть на площадку с отпечатками следов знаменитостей. Можно пройти по следам ботинок Митчума[45], положить ладони на отпечатки рук Мэрилин Монро. Любой мужлан может сравнить размер своей ноги с размером ноги Кларка Гейбла. Здесь можно делать все что угодно, но только не останавливаться на стоянку. Такси выкидывают пассажиров и сразу же уезжают.

Неподалеку есть стоянка. Кто-то наваривает на ней деньги, какой-нибудь мафиозо или китаец, переселенец из Далласа, или японский инвестор, да какая, собственно, разница. Здесь всегда есть свободные места для машин, потому что парковка стоит так дорого, что даже богатые люди клянут ее владельца почем зря, оплачивая стоянку. Веселый парковщик собирает деньги, здесь надо платить вперед, иначе не сможешь выехать. Я оставляю китайцу «ягуар» и бумажку в десять долларов в качестве оплаты за полчаса стоянки. А что, если охранник дома на озере Тахо нашел труп Энджи? Я никогда не видел этого типа, а он знает меня только по фотографиям в газетах. Как он выглядит? Увидим. Возможно, это он. Если в дом пробрались бродяги, будут ли они пытаться узнать, что находится под столом? Нет. Тогда кто же? Кто? Кто?

Со стоянки узкий проход ведет внутрь «Китайской пагоды». Там полно людей, как в Вавилонской башне. Я пробираюсь мимо отпечатков знаменитостей, время от времени спотыкаюсь на них. И жду, когда кто-то хлопнет меня по плечу, схватит за руку, окликнет, убьет меня сначала взглядом, а затем словом.

За мной наблюдают, поскольку он меня знает, а я его нет. На меня смотрит некий шантажист… Охранник дома на озере Тахо бывший военный, который побывал во Вьетнаме. Это не производит на меня никакого впечатления, в моей душе был свой Вьетнам. Я натыкаюсь на людей и на их запахи. Я блуждаю среди волн запаха пота, чеснока, алкоголя, несвежей одежды. Нос забивается сладким запахом вафель, пропитанных прогорклым горячим маслом. Запах сахара смешивается с агрессивными ароматами хотдогов. Я прокладываю проход среди толпы с запахом испорченной карамели. Рядом со мной какой-то огромный мужчина несет на руках малыша, который чувствует в памперсе свою уже остывшую мочу. Его подмокший слой трется о выколотый на руке отца якорь, малыш явно доволен сделанным. Кто-то в этом известном борделе смотрит на меня и потирает руки, приговаривая: «Он пришел, значит, он виновен». Не надо было дергаться. Надо отсюда убираться. Прямо перед моим лицом перемешались пластиковые драконы, соединенные проволокой и подвешенные на столбе. Толстая китаянка занята тем, что приводит их в порядок. Я спрашиваю ее, сколько стоят мобильники. Она отвечает с презрением:

— Два доллара за дракона, есть по пять с другим рисунком.

Простофиля не должен беспокоиться, прежде чем он выбросит в мусорную корзину свои денежки. Нищий должен смириться со своей бедностью. Что-то похожее на огромную крысу, оказавшуюся на самом деле уродливой собакой, протискивается между ног, я вздрагиваю и случайно наступаю на одну из ее кривых лап. Собака визжит, словно свинья, которую режут. Какая-та дама с лорнетом читает фамилии людей, оставивших свои отпечатки. Она качает головой, считая меня грязным животным. Безродная собака убегает за стойку. Какая-та японка прикасается носом к сахарной вате, мне нравится эта японка с посахаренным носом, я улыбаюсь ей, она отворачивается. Я направляюсь к проходу, выходящему на автостоянку. Не надо мне было сюда приезжать.

Мне было девять лет, когда мать назвала меня придурком. Так обзывать меня было, по крайней мере, стыдно. Попробуйте произнести это слово с немецким акцентом… Имела ли она право называть меня придурком? Что же я здесь делаю?

Толпа людей несет меня куда-то, удаляя от отпечатков Эррола Флинна[46]. Я смотрю на часы, разыгрываю возмущение, собираюсь уйти. Затем я притворяюсь, что заблудился, придя сюда поразвлечься. Надо исправлять ошибку. Ну да, я порочный тип, у меня есть страстишка к грубым фигуркам львов из фарфора и пластмассовым рыбкам. Я останавливаюсь, чтобы поглядеть на отпечатки, обхожу вокруг следов Вивьен Ли.

Странное впечатление производит встреча с человеком, которого ты хорошо знаешь и который находится там, где не должен находиться. Ты с трудом его узнаешь. Это довольно распространенное явление: заставьте какого-нибудь служащего выйти из-за окошка, и вы никогда его не узнаете на улице. Он должен сидеть за окошком. Вот этот мужчина очень похож на человека, которого я хорошо знаю. Я смотрю на него с неуверенностью и улыбаюсь. Если это двойник, он примет меня за наркомана во время ломки! Но если это действительно он, то что он здесь делает, среди японских туристов, которые только что высыпались из автобуса?

— Син, что вы здесь делаете? Я с трудом вас узнал.

— Прогуливаюсь, — сказал Сэндерс — А вас-то каким ветром сюда занесло?

— Я здесь расслабляюсь, так много фольклора… И вспоминаю о тех временах, когда сам был туристом.

— А вот я никогда туристом не был, — сказал он. — Хочу отметить еще одно совпадение, доказывающее, что у нас с вами одни вкусы, одни устремления, одни черты старых мальчишек. Просто родственные души!

Его глаза цвета незабудки сверкают за стеклами очков в золотой оправе, седые волосы ярко выделяются своей белизной на фоне серого от смога воздуха, на бледном лице видны красноватые прожилки от лопнувших мелких сосудов. Он похож на известного врача-филантропа, который, чтобы заставить считаться с собой и, главное, чтобы избежать неприятностей с налоговой службой, оттачивает свою респектабельность.