И.о. поместного чародея. Книга 2 (СИ) - Заболотская Мария

Тут Аршамбо уронил лист обратно на стол и вскричал:

– Вы понимаете, Каррен? Он украл камень с надгробия, но смог уйти! Никогда бы эльфы не простили такого святотатца, будь они поблизости! Храм заброшен, и могила Горбатого Короля пребывает в забвении, но надгробие не осквернено. Стало быть, останки все еще там, в подземелье! А если останки там, то и его корона... Слышали ли вы о короне Горбатого Короля? Знаете ли, какая сила таится в этом артефакте? Ведь именно она, как гласят легенды, сделала его величайшим правителем своего времени!

О Горбатом Короле, должно быть, слыхали все дети, которым перед сном рассказывали сказки. Иной раз его в этих историях именовали Кривым, Косым или Меченым, наделяя легендарного эльфа разнообразными увечьями. Но в одном сказки сходились – среди прочих своих сородичей он выделялся неким физическим несовершенством, которое не помешало ему стать одним из великих королей своего племени. О короне Горбатого Короля было сложено немало песен, суливших немало золота и власти тому, кто осмелится ее надеть. Меня давно уж не занимали сказки, но теперь, с усилием припоминая рассказы бродячих сказителей и наши детские пересуды, я сказала себе, что в отрочестве вовсе не так некогда представляла себе наследника великого эльфийского короля. Впрочем, это лишь в детстве пророчества такого рода вызывают лишь восхищение, смешанное с ужасом. Не успев как следует обдумать слова Аршамбо, я с сомнением заметила:

– Про корону немало болтают досужие языки, однако, если допустить, что в болтовне этой есть толика истины – что в ней проку? Я помню песенку, где говорится, что перед короной той склонятся прочие владыки, но что значат они в наше время? Даже если кому-то взбредет в голову увенчать себя ею и объявить себя преемником великого эльфийского короля, прочим до того и дела не будет... Сама по себе она ничего не значит, уж простите меня за прямоту, господин Аршамбо.

– И рассуждая так, вы допускаете типичнейшую ошибку для малосведущих в истории людей! – ничуть не смутился магистр. – А ведь я напомнил вам, что эльфы одаривали чародеев, пользующихся их покровительством, немалой силой... Неужели вы не знаете, что магическую силу существ такого рода нельзя так просто передать человеку? Взять хотя бы демонов-фамильяров, о которых вы знаете не понаслышке: явление архаичное, но все еще распространенное среди магов, не склонных уважать законы, – тут я закашлялась. – Существует ритуал, при помощи которого демон отдает свои способности чародею, который после становится его покровителем и защитником. Сами подумайте – что за существо отдаст свои силы человеку, поставив тем самым себя в полную зависимость от хозяина? Лишь самые слабые, обездоленные бесы решаются на столь отчаянный шаг, скрываясь от своих же недружелюбных сородичей. Эльфы же – существа несоизмеримо высшего порядка! Им и в голову не придет пойти этим путем. Для частичной передачи силы, не ставящей донора и акцептора во взаимозависимое положение, испокон веков использовался простой и эффективный способ – артефакты! Высшие создания вкладывали свой дар в кольца, медальоны, браслеты, при помощи которых даже слабые маги сравнивались в могуществе с самыми даровитыми от природы своими коллегами. И корона, о которой мы говорим – не символ и не древний курьез, а сильнейший в своем роде артефакт! Не менее семи великих созданий – лесных и речных духов – вложили туда значительную часть своей силы, в надежде на то, что это позволит установить перемирие между их подданными. Когда вы с пренебрежением отзываетесь о песенках, где говорится, что перед короной этой склоняются головы – вами руководит одно лишь невежество, естественное для поколения, которому не привили любовь к истории... Вы не верите в буквальное толкование пророчеств и умаляете значение посланий из прошлого, вот в чем ваша беда!

– Вы хотите сказать, что у этой короны есть магическое свойство ослаблять шейные позвонки? – с подозрением спросила я.

– У этой короны есть магическое свойство ослаблять волю противника! – в голосе магистра торжество смешалось с возмущением: наверное, мне не стоило вслух принижать способности короны; неуважение к святыням древности характеризовало меня в глазах Аршмабо хуже, чем скудоумие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Она подчиняет себе людей? – я встревожилась еще сильнее. – И как сильно ее действие? Можно ли ей сопротивляться?

– Насколько мне известно – нет, – с чувством глубокого удовлетворения ответил Аршамбо. – Именно поэтому после гибели Горбатого Короля никто не решился посягнуть на нее. Слишком большую власть она предполагает, и, разумеется, слишком большую ответственность...

"Эта корона – чертовски неприятная штука, – с беспокойством подумала я, косясь на магистра, чье лицо выражало решимость и уверенность в правильности своих действий. – Не лучше ли ей оставаться там, где она хранилась все эти столетия? Все же безграничная власть над умами – слишком опасное оружие..."

– Должно быть, вы сейчас думаете, что лучше бы ей не покидать могилу Горбатого Короля? – прозорливость магистра в вопросах, касающихся его замысла, возрастала многократно. – И я так думал до недавнего времени, хоть и сгорал от желания увидеть ее своими глазами. Но сейчас, когда наше мироустройство и без того вот-вот низвергнется...

– Однако это очень сильный и опасный артефакт! – я не стала скрывать своего волнения. – Вы же сами сказали, что он предполагает величайшую ответственность, которую не решились взять на себя и величайшие из эльфов!

– Я готов к этому бремени, – отвечал Аршамбо со скромным достоинством. – Обстоятельства вынуждают меня!.. И, кроме того, теперь у меня есть верный помощник. Признаюсь честно, до вашего появления у меня были сомнения: разве смог бы я разделить эти знания с юным Виссноком? Он слишком честолюбив и амбициозен для того, чтобы стать моим спутником. Я опасался бы повернуться к нему спиной, да-да. Но вы – другое дело! В вас горит тот огонь, что был когда-то угоден высшим созданиям. Вы не желаете власти – вы желаете справедливости, и того же желаю я всею душой. Ни одно черное подозрение не шелохнется в моей душе, если я увижу в ваших руках корону, клянусь!

– И мы вместе...

– Наконец-то заставим всех этих зарвавшихся негодяев нас выслушать! – Аршамбо вскочил на ноги от возбуждения, но тут же застонал и тут же рухнул обратно в кресло.

– Что с вами? – всполошилась я, заметив, как подергиваются его руки, бессильно повисшие вдоль тела.

– Проклятая болезнь! – прошептал едва слышно маг, морщась и закусывая губы. – В такой неподходящий момент! Я слишком перенапрягся и хворь вернулась... Когда-то, в вашем возрасте я был слишком безрассуден и частенько надеялся на авось – и вот уже много лет несу наказание за свою беспечность. Стоит мне не рассчитать свои силы, и страшная боль терзает мои суставы. Просто чудо, что я остался жив тогда – заклинание, которое я применил, оказалось куда опаснее, чем я думал. Мое тело начало превращаться в камень, и лишь то, что я не обладал значительной магической силой, спасло мою жизнь – формула работала очень медленно. Несколько магов боролись с действием тех чар, действие которых день ото дня становилось все сильнее, и мне оставалось лишь беспомощно наблюдать, как пальцы моих рук превращаются в холодный мрамор, одновременно с этим высасывая остатки моей магической силы... Я испытывал страшную боль, мой случай получил название "каменной гангрены" и ко мне постоянно водили адептов-старшекурсников на учебные экскурсии... Чародейский консилиум все же сумел обратить действие формулы вспять, несмотря на то, что я уже дал согласие на ампутацию конечностей. С той поры и был введен запрет на использование старой магии, которую признали слишком опасной. Понимаете? Я сам, сам виновен в том, что чары древности были окончательно преданы забвению! Сколько раз я в отчаянии говорил, что готов расстаться с руками и ногами, лишь бы этот запрет отменили!..

– Мне кажется, что в таком случае ваш внешний вид, мягко говоря, отвратил бы от изучения старой магии даже тех, кто испытывал дотоле к ней интерес, – попыталась я вразумить магистра, но тот, то ли от боли, то ли от моральных терзаний, трясся все больше и, казалось, не слышал ничего из того, что я произнесла.