Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

Придя в отчаянье, Марк попытался прибегнуть к помощи одного своего ровесника, которого знал по совместной учебе в школе риторики. Это был человек незнатного происхождения и неимоверного тщеславия, по имени Домициан. Вообще-то Марк обычно избегал вести с Домицианом серьезные дела, потому что Домициан, по мнению Марка, был слишком легкомысленным для таких дел. Но на этот раз Юлиан-младший решил все же обратиться к нему, поскольку Домициан входил в узкий круг ближайших друзей Нерона.

— Это такая шутка, основанная на игре слов, — объяснил Домициан, — «киник» означает «собака». Вот Нерон и решил, что собак надо поместить к собакам. Но жертв катастрофически не хватает, Нерон требует ровно сотню киников, а их за целый месяц удалось поймать не больше двадцати. Теперь ты понимаешь, что это может означать? Никто не будет заниматься такими досадными частностями, как вина или полная непричастность к делу. Твой Лука ударил гвардейца, этого достаточно, чтобы отдать его на растерзание псам.

— Но помоги мне тогда получить возможность лично ходатайствовать перед Императором!

— У тебя ничего не выйдет, я не смогу помочь тебе. Он ни с кем не видится, потому что бережет свой Божественный Голос. Когда мы ведем между собой беседу, он находится по соседству в темной комнате со свинцовыми пластинами, лежащими у него на груди, и его кормят с ложечки отваром из лука-порея до тех пор, пока его желудок не начинает извергать эту гадость обратно. Ты разве забыл, что сегодня состоится премьера новой трагедии, в которой он будет играть?

— Он ставит трагедии не только на сцене, но устраивает их прямо в жизни, причем такие, которые превосходят все его спектакли, — мрачно отозвался Марк, — и, похоже, что это трогает его не больше, чем людское горе какого-нибудь осла.

Олимпийские Игры должны были состояться на Марсовом поле, на котором за одну неделю возвели временные трибуны и деревянную арену для предстоящих боев людей и хищников. Казнь Изодора и его последователей входила в утреннюю программу представления, которая должна была возбудить кровожадные инстинкты толпы и заставить ее с нетерпением ожидать дальнейших жестоких зрелищ. После полуночи Марк с факелом в руках отправился на Марсово поле. За приличную мзду стража пропустила его к грубо сколоченным клеткам, в которых содержались жертвы, предназначенные для утренней потехи.

— Лука! — тихо позвал Марк, подойдя к черной неосвещенной клети, набитой пленниками так, что яблоку негде было упасть — люди стояли, плотно прижатые друг к другу. Молодого человека затошнило от резкого запаха человеческих испражнений, ударившего ему в нос. Он говорил как будто в могилу, наполненную еще живыми людьми, которые тихо стонали, вздыхали, издавали приглушенные возгласы, плакали и шептали молитвы. — Лука, отзовись, если ты здесь!

Через какое-то время сквозь прутья клетки просунулась чья-то рука и вцепилась в его собственную руку.

— Молодой человек, — раздался знакомый, скрипучий голос.

— Изодор, это ты!

— Молодой человек, твой старый приятель умер.

— Нет, — прошептал Марк, — не говори мне этого!

Сначала Марк ничего не почувствовал, как будто слова Изодора были лишены всякого смысла. Но постепенно его начал пробирать жуткий холод, словно смерть дотронулась до его тела своей ледяной рукой. Горе от сознания невосполнимой утраты, наконец, накатило на него мощной волной, но оно было слишком огромным для слез, поэтому Марк не заплакал, — от такой нестерпимой боли можно было только скрежетать зубами и кататься по земле. Марк прислонился к прутьям и долго-долго стоял так, застыв в полном оцепенении.

«Мой верный друг на протяжении всех лет жизни, настоящий отец Эндимиона, как ты мог покинуть меня? Сердце разрывается от горя. Как я смогу жить дальше без споров с тобой, без твоих ворчливых назиданий, без твоих едких замечаний, без твоей любви, которая пережила столько испытаний? Это все равно что потерять из вида линию горизонта… Это все равно что потерять дом, в котором ты родился… Я убил его. Я ведь мог сделать так, чтобы он остался дома и не ходил за мной».

— Как это случилось? — сумел, наконец, Марк выдавить из себя. — Какой подлый шакал убил его?

— Его никто конкретно не убивал, и в то же время все они, эти подлые императорские псы, убили его! — воскликнул Изодор. — Он был слишком слаб для такого грубого обращения. Никто и не заметил, как он тихо скончался здесь, среди нас. Ты должен радоваться, приободрись! Такая смерть намного лучше той, что уготована нам завтра утром.

Марк почувствовал, как его душа погружается в непроглядный мрак.

— Клянусь всем, что есть святого на свете, тот, кто сделал это, поплатится за все свои злодеяния.

— Если ты имеешь в виду Нерона, то он непременно будет наказан за все наши страдания. Но ты не должен убиваться по своему старому приятелю, он прожил долгую жизнь, и время его истекло. Зачем ты принимаешь его смерть так близко к сердцу? Такое ведь случается каждый день. А сейчас посмотри на меня, — Изодор протянул костлявую руку сквозь прутья решетки и повернул голову Марка к тусклому свету факела, который держал в руке стоявший рядом тюремщик. — О, я знаю тебя! Скажи, не тебе ли было предречено, что однажды судьба всей страны окажется в твоих руках?

Несмотря на свое глубокое горе, Марк был поражен словами Изодора, никто кроме его отца не мог знать об этом пророчестве, потому что все, кто были с ним тогда в далекой Германии, уже умерли.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Знаю и все. Береги себя и живи подольше. В тебе оживает наше прошлое, — Изодор придвинулся поближе к прутьям решетки, он произносил теперь свои слова нараспев, и они звучали как баллада. — Ты принадлежишь не нашему времени, а явился к нам из золотого века Сатурна, потому ты будешь всегда проклятием для правителей и власть имущих. Твоя судьба уведет тебя в край, где господствует Северный ветер. Твой бог — Дионис, несущий свободу, — и тут неожиданно философ попросил Марка об одолжении таким тоном, каким просят кусочек яблока. — Не согласишься ли ты позаботиться о моих учениках?

— Учениках? — удивленно переспросил Марк. Он едва мог поверить, что Изодор оказывал ему такую высокую честь, доверяя его заботе своих последователей. — Я был бы счастлив, но…

— Около тридцати из них вынуждены сейчас прятаться и скрываться. Им нужен покровитель, человек, который мог бы предоставить им убежище, умел бы подбодрить их и уберечь от гибели.

— Но… я никогда не был одним из твоих последователей. Я сам сейчас не знаю, во что и кому верю.

— Это неважно. Нрав и душа человека имеют большее значение, чем то, во что он верит. Мои ученики тоже не знают, во что они верят, — с этими словами Изодор снял со своего пальца кольцо. — Хотя ты еще не подозреваешь об этом, но ты уже превратился из человека, который ищет убежище, в человека, который дает убежище другим. Возьми это кольцо, чтобы мои ученики поняли, чью волю ты исполняешь.