Красные цепи - Константин Образцов

Она повесила сумочку на плечо, достала телефон и набрала номер. Ей ответили почти сразу.

— Папа? — сказала Алина в трубку. — Папа, можно я к тебе приеду? Да, сейчас. Нет, ничего не случилось. Ничего страшного. Правда. Просто… я хочу к тебе приехать.

Через минуту она уже выходила из квартиры и запирала дверь, сомневаясь в том, что когда-нибудь захочет сюда вернуться.

* * *

Я слышу, как хлопает входная дверь и с лязгом защелкивается замок. По пустынной лестнице стучат каблучки, а потом внизу гулко ахает дверь подъезда.

Становится очень тихо. Ну вот и все.

Звонок мобильного телефона звучит неожиданно громко. Я беру трубку, смотрю на экран и чувствую, как сердце сильнее ударяется о раненые ребра. Я уже набирал этот номер сегодня, когда вернулся домой после визита в разоренный медицинский центр Кобота, и когда понял, что все нити расследования безнадежно оборваны раз и навсегда. Тогда на вызов никто не ответил, и я лежал на диване, подпевая гудкам, пока они не прекратились. И вот теперь мне возвращают звонок.

— Привет, вы мне звонили.

Мягкий, глубокий женский голос.

— Возможно, — отвечаю я. — Я звонил одной прекрасной девушке, которая написала мне свой номер на салфетке, а потом таинственно исчезла.

Она смеется, как будто кто-то играет дивную мелодию на неведомых человеку музыкальных инструментах.

— Родион, рада вас слышать. Извините, что пропустила звонок, я просто не могла тогда разговаривать.

— Понимаю.

— Чем вы занимаетесь?

— Созерцанием и размышлением.

В груди у меня стало тепло и становилось все теплее и теплее, как будто разливались горячее молоко и нежный мед.

— Как интересно, — говорит она. — Впервые слышу такой изящный эвфемизм для безделья.

— Впервые слышу, как девушка использует в речи слово «эвфемизм», — отзываюсь я. — Леди прекрасно образованна.

— У леди было много времени и возможностей заняться своим образованием, — улыбается она.

Я слышу эту улыбку так же ясно, как если бы видел ее в эту самую минуту.

— И как долго джентльмен собирается созерцать и размышлять?

— Честно говоря, это занятие уже мне наскучило.

— Тогда, может быть, мы увидимся? Скажем, завтра… если ты не очень занят, конечно…

— Я совершенно не занят, — отвечаю я.

И тоже улыбаюсь ей в ответ.

Часть III

Сера

Хроники Брана

Часть четвертая

Смерть в Венеции

В первые дни нашего пребывания в Венеции леди Вивиен почти не выходила из дома, упорно продолжая трудиться и переписывать книгу своего отца.

Мы сняли две большие смежные комнаты на втором этаже дома в Кастелло, на узкой полутемной улице, куда почти не заглядывало солнце, недалеко от церкви Санта-Мария Формоза. Леди большую часть времени проводила у себя в комнате, за закрытой дверью, только один раз в день спускаясь вместе со мной на первый этаж, где мы обедали на просторной кухне, отдавая должное гостеприимству и поварскому искусству хозяйки дома, добродушной и многословной, как и все жители этого города. Я тоже не покидал комнаты, оставаясь на месте и оберегая покой моей госпожи. Спал я по-прежнему мало: привычка бодрствовать по ночам укоренилась во мне за время нашего странствия, полного тревог и волнений, и, хотя сейчас мы, по видимому, были в безопасности, я все же не мог заставить себя сомкнуть глаз, подолгу сидя у окна и глядя в черноту тихой ночи. Из-под двери комнаты леди Вивиен пробивалась полоска теплого мягкого света; я же сидел в темноте, и мысли мои, свободные от суеты и тревожных забот, вольно бродили, то возвращаясь в прошлое, то пытаясь проникнуть сквозь туманную пелену, скрывающую грядущее. Ночь за окном плескалась, как темная вода; в ней поблескивали редкие фонари на стенах домов и жили своей жизнью причудливые тени чужого города, да появлялась иногда в тесном пространстве меж высоких крыш тусклая стареющая луна. Порой налетевший ветер вдруг резко качал фонарь над входом, и тогда тени вздрагивали и приходили в движение, а я начинал всматриваться в них внимательнее, невольно пытаясь разглядеть признаки возможной опасности. И хотя, как я уже упоминал выше, у нас не было резонных оснований опасаться того, что соглядатаи лорда Марвера выследили нас и в этом убежище, порой в ночных скрипах и вздохах, наполнявших старый дом, мне слышался зловещий шепот заговорщиков и убийц.

Однажды ранним утром, когда я забылся тонким сном после бессонной ночи, леди разбудила меня легким прикосновением. Я проснулся и увидел, что моя госпожа стоит передо мной в своем багровом платье, держа в руках дорожную сумку, с которой не расставалась с самого первого дня нашего путешествия.

— Пойдем, Вильям, — сказала она. — У нас есть в городе одно важное дело.

Я без лишних слов поднялся и последовал за леди. Мы направились к рынку Риальто, где недалеко от широкого деревянного моста через Большой канал нашли книжную лавку со множеством книг и свитков на потемневших от времени полках, а при ней — контору переписчика. И там леди Вивиен отдала писцу толстую пачку испещренных ее аккуратным мелким почерком пергаментных листов, попросив, чтобы он сделал с них семь точных копий, а затем оправил в переплет так, чтобы получилось семь отдельных книг. Переписчик же стал было отказываться, ссылаясь на большую занятость и другие заказы, но леди Вивиен пообещала ему заплатить вдвое против его обычной цены за такую работу, подкрепив свои слова щедрым задатком, так что разом преисполнившийся воодушевления писец пообещал отложить все свои дела и не есть, не пить и не спать, пока не выполнит поручение леди.

Мы вышли из книжной лавки и направились к набережной Гранд-канала. В высоком радостном небе ярко светило солнце, и блики его рассыпались по воде, как капли живого золота. Венеция предстала перед нами во всей пышной красоте и великолепии одного из самых прекрасных и богатых городов мира: яркие фасады высоких домов вырастали, казалось, прямо из золотых, сверкающих вод, множество пестрых лодок суетливо рассекали волны канала, как шумная толпа на ярмарке, повсюду были люди, лавки, мосты, торговцы, воры, монахи, солдаты, церкви, дворцы, и всего этого было в таком избытке, что по сравнению с этим городом английский Дувр показался бы тихой рыбацкой деревней.

Леди молчала, погруженная в задумчивость. Я же, как бы ни был поражен окружающим нас великолепием, все же мучился вопросом, который в конце концов решился задать моей госпоже, спросив, зачем ей понадобилось заказывать семь копий книги своего отца, которая и без того уже послужила причиной множества смертей и несчастий и из-за которой мы сами, словно какие-то преступники, были вынуждены бежать через всю Европу, скрываясь от зловещего Некроманта.

— Что же, мой добрый Вильям, — сказала леди Вивиен, — конечно, ты можешь и должен быть посвящен в мой план. Как ты знаешь, лорд Марвер преследует нас по одной причине: он должен завладеть вторым экземпляром книги и расправиться со мной затем, чтобы более никто в мире не был посвящен в тайну создания ассиратума, и он остался бы единственным, кто может изготавливать этот чудодейственный и страшный эликсир. Сейчас мы с тобой — его главная цель. Но что, если таких целей вдруг станет гораздо больше? Что, если он узнает, что та самая книга существует уже не в одном, а в семи экземплярах, каждый из которых отправлен в странствие по миру и может быть прочитан и переписан еще десятки, а то и сотни раз? Будет ли он и тогда разыскивать нас с таким же рвением, или ему придется рассредоточить свои силы на весь мир с Запада до Востока, чтобы предотвратить распространение этого сокровенного знания? Я хочу, Вильям, разослать семь экземпляров этой книги с торговыми судами в разные концы света — и для этой цели Венеция подходит как нельзя лучше. Пусть они уйдут в самые дальние уголки Европы, Азии и Африки, и тогда лорд Марвер, вынужденный нагонять не одну, а восемь целей, уж точно оставит нас в покое или, во всяком случае, не сможет преследовать, как прежде.

Признаться, я пришел в ужас от слов моей госпожи.

— Моя леди, — сказал я, — эта чудовищная книга и так уже наделала немало бед. Разумно ли распространять ее по всему свету? Можно ли допустить, чтобы мрачная тайна обретения бессмертия через человекоубийство стала доступна многим? Что тогда станет с этим миром? И не будет ли он неминуемо низвержен в такой кровавый хаос, по сравнению с которым все библейские казни покажутся лишь детскими проказами?

Но леди Вивиен только рассмеялась в ответ.

— Не волнуйся, Вильям. В книге моего отца девять частей. В первых восьми изложены итоги его ученых изысканий: о видимом и невидимом мире, взаимосвязи материи и духа, об устройстве мироздания, о том, как с удивительной красотой и гармонией все законы высшего порядка воплотились в человеке, его душе и теле. Это те знания, которые он привез когда-то с Востока, и те, до которых дошел сам в процессе своих занятий; те знания, опираясь на которые он и создавал эликсир. Но то, как именно приготовляется ассиратум, описание кровавой внешней стороны этого процесса, и самое главное, его внутренней составляющей, основанной на заклинаниях черной магии и дьявольском искусстве некромантии, изложено в последней, девятой части, а ее я не переписывала. Без нее эта книга опасна не более чем змея без ядовитых зубов. Пусть те, кто будет читать книгу моего отца, сохранят память о нем как о мыслителе, достигшем вершин духовного познания, а не как о кровавом убийце, подпавшем под влияние темных сатанинских чар проклятого Некроманта.