Жарким кровавым летом - Стивен Хантер

— А что это за долина?

— Хендерсон, я даже представить себе не могу. Возможно, он имел в виду «долину теней», кроме этого я ничего не смог придумать. В общем, он меня озадачил на много лет.

— Продолжайте.

— Ладно, я смотрю и вижу, что в него стреляли. Выстрел выше сердца. Пулька, судя по всему, небольшая, потому что крови очень немного. «Что случилось?» — спрашиваю шлюшку, а она говорит: «Ах-ах, бедный мистер Чарльз, они набросились на него. Они схватили его, и когда он вытащил свой маленький пистолетик, они отобрали его у мистера Чарльза и выстрелили из него мистеру Чарльзу прямо в сердце. Они пришли, чтобы убить его, вот и убили». Шлюха рыдает, аж стекла дрожат, мол, мистер Чарльз такой хороший и добрый, он заботился о нас, ну и все такое. Я спрашиваю: «Кто это сделал?» — «Они сделали, — отвечает. — Гангстеры. Застрелили его из его собственного оружия и сказали мне, что, если я закричу, они убьют меня и всех девочек в доме». А он кричит: «Забери меня отсюда! Я умираю, о Боже, я умираю, но сын, ради Иисуса, пожалуйста, забери меня из дома греха». Я так и сделал. Пришел, чтобы избить человека и вколотить в него страх Божий, а вместо этого тащу его со второго этажа, а он плачет и рассказывает мне, какой я хороший сын и так далее, какой я замечательный и как он мною гордится. Все всегда происходит не так, как ты рассчитываешь. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я был достаточно силен, чтобы нести его. Но я не хотел выходить на улицу, и бордельмаман провела меня в подвал, а оттуда выпустила через большую дверь. Таким образом я первый раз попал в этот водосток. Я вынес его к той самой трубе. А он все повторял: «Спасибо, сынок, спасибо тебе, спасибо». Я вернулся, нашел его автомобиль, пригнал его на станцию и вынес отца в машину. Но к тому времени он был уже давно мертв. Последние слова, которые я услышал от него, были: «Я был злым человеком и сотворил зло в долине, и оттого произошло очень много зла, и я надеюсь, что Иисус простит меня». Я не хотел, чтобы его нашли там. Я отвез его в Маунт-Иду, уложил в естественной позе и взломал кладовку со спиртным в лавке Тернера. У него в автомобиле лежал «миротворец» — шестизарядный револьвер «кольт» сорок пятого калибра, образца тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Я повозился с патронами, чтобы решили, будто тут была перестрелка, запутал следы в пыли, а потом удрал оттуда без дороги. На следующий день я сел на поезд. Через неделю я оказался в Пендлтоне, а еще через четыре месяца на Гуадалканале. Это чистая правда. Я охотился на него, но кто-то меня опередил.

— Иисус... — пробормотал мальчик.

Поезд дернулся.

— А почему они убили вашего отца? — спросил Карло.

— Я так и не смог это выяснить. Кто знает, во что этот человек мог вляпаться? Он был плохим человеком. Он бил и калечил людей, он делал ужасные вещи. Кто-то наконец решил рассчитаться с ним, я так думаю. Прежде, чем это сделал я.

Они поднялись и пошли к поезду. Проводник громко взывал:

— Все в вагоны!

— Может быть, вам поможет одна вещь, — сказал Карло. — Я случайно заметил это, когда просматривал газетные подшивки, и мне показалось, что здесь может быть связь. Но вы ведь знаете об этом ограблении? Когда украли зарплату «Алкоа»?

— Да?

— Оно произошло второго октября сорокового года. Ваш брат умер четвертого октября сорокового. Вам стоит об этом подумать.

— Проклятье! — воскликнул Эрл.

Карло дошел до поезда и, прихрамывая, взобрался в вагон. Эрл еще немного прошел рядом с тронувшимся вагоном, как будто не хотел допустить, чтобы единственный уцелевший во всех тех войнах, которые он вел, остался без его защиты.

— Эрл, а почему вы не захотели, чтобы вашего отца нашли в том публичном доме? Зачем было рисковать? Раскрылось бы и раскрылось, что тут такого?

— Ты так и не понял, Карло. Эти шлюхи, они были не такими, как все другие шлюхи.

Лицо молодого человека, не успевшего еще расстаться с невинностью, нахмурилось в недоумении.

— Они были мальчиками, — выговорил Эрл и, открыв свою последнюю и самую болезненную правду, остановился, провожая взглядом удалявшийся вагон.

52

Она была окторонкой из французского квартала, хорошо поднаторевшей в искусствах, с овальными мудрыми глазами, говорившими о том, что ей знакомы древнейшие навыки. И поэтому она обладала грозовой дикостью негритянской расы, но не имела никаких вульгарных негритянских черт. Она походила на белую девушку особой породы, ее красота была почти утонченной, словно у послушницы монастыря, зато душа оставалась чисто африканской. И еще она оказалась невероятно искусной. Она находила у него такие места, о существовании которых он прежде даже и не догадывался. Она вознесла его на высочайшую вершину, с которой открывался вид на целый мир, и он видел оттуда все в мельчайших деталях, а затем погрузила его в вихрь такой интенсивности, что весь мир со всеми его сложностями исчез, как будто его и не было.

— Бог мой, — произнес он.

— Вам понравилось?

— Мне понравилось. Теперь я понимаю, почему мисс Хатти требует таких безумных денег.

— Я очень хороша.

— Ты лучше всех.

— Мне так приятно.

— Нет. Это мне приятно. Очень приятно.

В отличие от большинства других, Оуни не ставил плотские наслаждения превыше всего в жизни, но время от времени, когда у него бывало особенно хорошее настроение, любил как следует расслабиться. И сегодня ему удалось расслабиться по-настоящему.

— Ральф позаботится о тебе.

— Спасибо, мистер Мэддокс.

— Это тебе спасибо. Э-э-э... Как тебя?

— Опалин.

— Опалин. Спасибо тебе, Опалин.

Опалин, закутанная в шелковый пеньюар цвета шартрез, сквозь который явственно просвечивали ее прекрасные плечи, а из-под подола сверкали белые пятки, вышла, чтобы одеться. Оуни повернулся на бок и посмотрел на часы. Они показывали около часу дня.

Он вошел в ванную и принял душ, а потом довольно долго одевался. На сегодня, четвертый день первой недели полной консолидации его царства, он ничего не назначал. Джонни Испанец и его парни, вероятно, продолжали праздновать успех, переходя из одного заведения в другое. Все это происходило за его счет, но он не сердился. Они сделали все, о чем договаривались, исполнили его заказ наилучшим образом.

Оуни решил, что сегодня подходящий день для твида. Он выбрал белую, с еле уловимым кремовым оттенком, сорочку от «Тернбулла и Эсера», красный галстук с узором 15-го полка уэльских стрелков и наконец великолепный костюм цвета вереска от «Таутца», лучшее изделие современных портных. Закончили ансамбль туфли насыщенного цвета красного дерева. Чтобы облачиться во все это великолепие, ему потребовалось некоторое время, но в итоге он смог насладиться достигнутым результатом. Он выглядел как английский джентльмен, собравшийся предаться спортивным развлечениям. Может быть, охоте на куропаток или ловле форели. Оуни никогда в жизни не охотился на куропаток и не ловил рыбу, но это было именно то, чем, по его мнению, должен заниматься настоящий джентльмен.

Он вышел в гостиную.

— Ральф, я думаю, что буду завтракать в патио[57].

— Да, сэр, мистер Мэддокс, сэр.

Оуни вышел на крышу, подошел к клеткам, в которых ворковали его голуби, погладил одного или двух, проверил, есть ли у них корм, и сел за столик. Ральф подал ему чай со льдом, а на кухне в это время готовили завтрак.

— Телефон, Ральф.

— Да, сэр, мистер Мэддокс, сэр.

Ему осталось поставить одну точку над i. И все складывалось просто замечательно: эту точку поставит за него злейший из его врагов.

Он вынул бумажник и извлек оттуда записку, полученную от руководителя детективов отдела полиции Хот-Спрингса. На листке бумаги было написано имя и адрес:

Эрл Суэггер

17, 5-я стрит

Кемп-Шаффи, Арканзас

Ковбой. Ковбой каким-то образом сумел удрать, но полиция сделала то, что не удавалось никому другому: копы захватили ковбоя. Сегодня он был освобожден и выслан из Хот-Спрингса. Но для Оуни этого было недостаточно. Он совершенно не доверял людям, подобным этому ковбою, поскольку знал, что гнев ковбоя не уляжется, а будет только разгораться и что он, Оуни, никогда не будет в безопасности, пока ковбоя не устранят. Однако сейчас в Хот-Спрингсе воцарился мир, и все знали, что наступило время прекратить убийства и возобновить работу во имя стабильности и процветания. Дело было сделано.

Но Оуни знал одного человека, который ненавидел ковбоя даже больше, чем он сам.

Он поднял трубку телефона.

Он набрал номер междугородней связи, после ответа оператора сделал заказ, а потом сидел и ждал, сидел и ждал, пока в трубке надрывались гудки, и наконец кто-то ответил.

— Это Оуни Мэддокс. Бен? Это вы, Бен?

— Мистер Мэддокс, мистера Сигела нет. Он в Неваде.