Искры - Раффи

две крайности: роскошь, мотовство и крайняя нужда. Роскошествуют богачи-угнетатели, а под бременем долгов стонут угнетенные бедняки…

По дороге мы встретили мастера Фаноса.

— Больная выживет? — спросил он Аслана.

— Если будет питаться, выживет, — ответил взволнованно Аслан.

— Я уже позаботился об этом, — ответил еле слышно мастер Фанос и прервал свою речь.

Мимо нас проходил человек низенького роста, в лохмотьях, жалкий и робкий на вид.

Мастер Фанос учтиво поклонился ему.

— Это самый богатый человек в нашем околотке, — молвил он, когда незнакомец удалился.

— Этот нищий? — изумился Аслан.

— Да, этот, похожий на нищего человек!

— А почему он так жалко одет?

— В нашей стране даже богачи принуждены прикидываться нищими, так как их имуществу грозит опасность, — ответил с особой грустью мастер. Того и гляди турки взведут на него напраслину и приберут к рукам его имущество.

— Разве это возможно? — поразился я.

— А почему нет, если и права в руках врагов, и суд. Пусть ярким примером послужит та несчастная семья, которую привелось вам видеть. Это были первые богачи, самые почтенные люди в нашем городе. Просыпаются как-то утром, и о ужас! На дворе валяется труп турка… Несчастных обвинили в убийстве, засадили в тюрьму, выжали все соки; выпустили их лишь тогда, когда ограбили дочиста!

— Но ведь не всегда возможно возводить на людей ложные обвинения, — заметил я.

— Но всегда можно к чему-нибудь придраться и оклеветать: одного в том, что он поносил магометанскую веру, другого — что он с вожделением посмотрел на турчанку, третьего — что хранит дома оружие и порох, четвертого — что въехал в городские ворота верхом на лошади, и т. п.

Последние слова мастера сделали для меня понятным то, что я увидел утром: армяне ехали на базар на ослах. Им было запрещено ездить верхом на лошадях. Здесь, как и в Персии, благородное животное — лошадь — предназначается для магометан, а низшее — осел — для христиан.

Мы вошли в глухую улицу.

— Подобные явления, — продолжал мастер, — случаются преимущественно с богатыми людьми; вот почему они и прикидываются нищими. Но и это не помогает. Магометанин изворотливее и ловче армянина-богача. Как ни старайся армянин скрыть свои деньги, все равно разузнают. Богач похож на лису, спрятавшуюся в своей норе; охотники напускают дыму перед входом, и бедное животное принуждено выползти. У паши имеется целая свора мастеров ставить ловушки. Это такие ловкачи, что и черту недурно бы у них поучиться.

В новом костюме я стал считать себя за человека и уже начинал вмешиваться в разговор.

— Стало быть, здесь ничье имущество не обеспечено? — спросил я.

— Не только имущество, но и жизнь и честь человека. Вот почему армяне в Ване пускают в ход те средства, какие применяли в различных городах Турции во времена янычар. Каждая семья находила себе покровителя из янычар, и он защищал ее от зверств других янычар; он говорил: «Не смейте трогать его, он мой гяур». Но подобное покровительство очень дорого обходилось несчастным армянам: они превращались в рабов янычар, вынуждены были исполнять все прихоти их. Имущество, а зачастую и семейная честь приносились в жертву необузданным страстям покровителей. Это было покровительство волка своей жертве против других хищников, чтоб самому наедине сожрать ее. Те же ужасы творятся у нас и теперь. Многие семьи вынуждены искать покровительство влиятельных курдов или турок, но они так же бесчеловечно обращаются со своими подзащитными, как в былое время янычары.

Аслан слушал, видимо, без особого интереса. Казалось, все это было ему более знакомо, чем мастеру Фаносу. Но моему возмущению не было предела. «Что за участь, — думал я, — разве смерть не лучше такой жизни?».

Мы продолжали путь по длинным улицам, обсаженным деревьями.

— Лиходеи-покровители, — продолжал мастер, — дают деньги в долг своим «гяурам», когда те отправляются на поиски счастья в чужие края. Главным образом, стараются спровадить на чужбину тех, у кого в семье красивая жена или дочь. Уходящему на чужбину нужны деньги на дорогу, необходимо и семье оставить малую толику на пропитанье — и он берет их у своего «покровителя». Вначале долг составляет несколько сот курушей, но в течение ряда лет сотни становятся тысячами и вылезть из долгов становится невозможным. Основная сумма остается все одной и той же, выплачиваются лишь проценты. Но чтоб выплатить проклятые проценты, здоровые, сильные мужчины принуждены работать грузчиками в таможнях или каравансараях Константинополя. Во всем Ване вы не найдете ни одной семьи, несколько членов которой не находилось бы на чужбине. Вначале уходили на заработки только мужчины, а теперь уходят и женщины. Женщина-ванка, не покидавшая никогда родимой кровли из опасения, как бы не увидел ее лица посторонний мужчина, теперь на чужбине забывает свою патриархальную стыдливость…

— Кажется, и среди местных армян находятся лица, которые исполняют роль магометан-покровителей? — спросил Аслан, прервав печальное повествование мастера.

— Да, и таких немало. Негодяи только по имени армяне, а на деле — настоящие янычары.

— Как же это они могут не скрывать своего богатства и жить припеваючи?

— У них имеются покровители повыше — среди высокопоставленных сановников; пользуясь их заступничеством, они душат слабых.

Мы проходили мимо церкви, откуда с книгами подмышкой выходили дети.

— Здесь, вероятно, школа? — спросил Аслан.

— Да, одна из лучших в нашем городе. Если располагаете временем, можете осмотреть и составить понятие об умственном развитии нашего молодого поколения.

Мы вошли в школу, находившуюся во дворе церкви. Я вспомнил школу тер Тодика[44] во всем ее уродстве! Здесь также, сидя в беспорядке на циновках, дети читали хором, но разное, потому что и книги у всех были разные. Дома отец давал сыну оставшуюся от прадедов какую-нибудь книгу — будь это Псалтырь, Часослов, сказание о Медном граде[45], старинный лечебник или сонник — и наказывал сыну: «Скажи учителю, чтоб по этой книге учил тебя». Разница между этой школой и школой тер Тодика заключалась лишь в том, что здесь я услышал впервые названия книг: грамматика, риторика, логика и т. п. Они служили лишь для развития механизма чтения, читали их, как читают Евангелие. По-видимому, дома у учеников не нашлось других, более подходящих книг.

Учителя звали достопочтенный Симон. В Константинополе он работал цирюльником и, как все цирюльники, был довольно упитанный толстяк. От постоянного пьянства лицо у него было синекрасного, как гребень индюка, цвета: кожа на лице затвердела, потеряла эластичность и походила на кожуру апельсина; на огромном носу, занимавшем значительную часть лица, выступали подозрительные красные пятна. Подобные лица способны на всяческое лицемерие, да и подхалимство им под стать. Его одежда представляла