Птица малая - Мэри Дориа Расселл

заметил, что в голубых глазах ее блеснула влага.

– Кто-то надеется на то, что ты, Супаари, скоро и благополучно вернешься сюда, – сказала она.

– Чье-то сердце будет счастливо снова увидеть тебя, Хэ’эн. – Супаари с удивлением понял, что не хочет расставаться с ней. Забравшись в кабинку моторной лодки, он посмотрел на прочую ее родню, таких непохожих, таких отдельных, представлявших собой особенную загадку. И вдруг, потому что этого хотела Хэ’эн, Супаари решил наконец порадовать их всех, окончательно приняв решение, которое прежде считал обременительным для себя. Оглядевшись по сторонам, он увидел Старшего.

– Кто-то устроит вам посещение города Гайжур, – сказал он Д. У. – Для этого придется обдумать многое, но кто-то постарается найти способ сделать это.

* * *

– ИТАК, ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ДЕТИ МОИ, – бодрым тоном провозгласила Энн, стряхивая печаль, вызванную расставанием с Супаари, когда его моторная лодка исчезла за северной излучиной реки, а руна начали расходиться по своим пещерам, – настало время нам с вами поговорить о сексе.

– Отказ памяти, – заявил невозмутимый Эмилио, Марк рассмеялся.

– Что, если нам начать вечер воспоминаний? – услужливо предложил Джимми. София улыбнулась и покачала головой, сердце Джимми скакнуло, но тут же послушно возвратилось на положенное место.

– Так что это нас интересует в отношении секса? – спросил Джордж, шикнув на Аскаму и повернувшись к Энн.

– Боже милостивый, женщина, это все, о чем ты способна думать? – возмутился Д. У.

Энн улыбнулась на манер Чеширского кота, и все они начали подъем наверх от воды.

– Подождите, ребята, вот узнаете, что вчера мне сказал Супаари! – Тропа в этом месте сузилась, и люди выстроились в цепочку. Аскама все это время щебетала Джорджу о какой-то длинной и замысловатой истории, которую они сочиняли с Джорджем, пока не увидела Кинсу и Фейери, и дети отправились играть.

– Похоже, мои дорогие, что мы запутались в сети сексизма, впрочем, как и наши хозяева, – сказала им Энн, когда все оказались в своем помещении. Оно было полно руна, однако их бесконечный и непрекращающийся словообмен уже сделался привычным для людей, и она не замечала чужие разговоры. – Джимми, руна считают тебя женщиной и матерью всех нас. София, тебя принимают за подростка мужского пола. Эмилио – ты у нас молодая женщина. Они не вполне уверены в половой принадлежности Д. У., Марка и меня, но не сомневаются в принадлежности Джорджа к мужскому полу. Правда, мило, дорогой мой?

– Сомневаюсь, – подозрительно проговорил Джордж, опускаясь на подушку. – А как они определяют, кто есть кто?

– Ну, здесь существует определенная логика. Эмилио, ты правильно угадал, что Аскама является маленькой девочкой. Вероятность пятьдесят на пятьдесят, но ты угадал.

Фокус здесь заключается в том, что матерью Аскамы является Чайипас, а не Манузхай. Да, да, я не ошиблась, мои дорогие! – ответила Энн на недоуменные взгляды. – Мы еще вернемся к этому вопросу. Во всяком случае, Супаари сказал, что бизнесом в деревне занимаются исключительно женщины. Послушай, София, это действительно интересно. Беременность у них длится очень недолго и не причиняет особых неудобств.

После рождения младенца мамочка вручает милого крошку папочке и, не теряя времени, возвращается к своим делам.

– Мда, что же удивляться тому, что я так и не сумел разобраться в половой принадлежности, – проговорил Эмилио. – Итак, раз Аскама собирается стать торговцем, они решили, что я принадлежу к женскому полу. И еще потому что я являюсь переводчиком для всей нашей группы, так?

– Бинго, – воскликнула Энн. – А Джимми они считают нашей мамашей потому, что лишь он обладает достаточным ростом для того, чтобы сойти за взрослую местную женщину. Наверное, поэтому они всегда обращаются к нему, чтобы услышать наши решения. Возможно, они считают, что он спрашивает мнение Д. У. из вежливости. – Ярброу фыркнул, и Энн ухмыльнулась. – Ладно, перейдем к более тонким вопросам. Итак, Манузхай является мужем Чайипас, так? Однако он не является отцом Аскамы с генетической точки зрения. Дамы руна выходят за тех кавалеров, которых считают подходящими с точки зрения положения в обществе, каким, например, является Манузхай. Однако, как сказал Супаари, партнеров для секса они подбирают, – она прокашлялась, – по совершенно другому набору критериев.

– Жеребца хорошего ищут, – проговорил Д. У.

– Не грубите, дорогой мой, – произнесла Энн. Чайипас и ее гостьи решили перебраться к Айче, чтобы перекусить, и помещение мгновенно опустело. Когда земляне остались одни, Энн склонилась к аудитории и тоном заговорщицы произнесла: – Но тем не менее приходится сделать подобный вывод. Закон подразумевает грубый обычай. Теоретически, конечно, – добавила она, заметив, что Джордж надулся.

– А почему они настолько уверены в моей принадлежности к мужскому полу? – задиристо спросил Джордж, усмотрев атаку на его мужское достоинство.

– Ну, помимо твоей чрезвычайно мужественной внешности, любовь моя, они также заметили, что ты чудесно ладишь с детьми, – сказала Энн. – С другой стороны, правда, ты не проявляешь особого интереса к собиранию цветов, чем несколько смущаешь их. То же самое относится к Марку, Д. У. и мне. Они считают меня мужчиной, потому что готовкой занимаюсь в основном я. Как, по-вашему, похожа я на папулечку? Ох, Джимми, они, возможно, считают нас с тобой семейной парой! Очевидно, они не имеют понятия относительно разницы в возрасте между нами.

Эмилио постепенно погружался в задумчивость, и наблюдавший за ним Д. У. начал посмеиваться. Эмилио не сразу рассмеялся, но наконец не выдержал.

– Что такое? – возмутилась Энн. – Что здесь смешного?

– Смешного? – повторил Д. У, кося правым глазом на Эмилио и вопросительно подняв бровь. – Совершенно неуместное здесь слово!

Эмилио пожал плечами:

– Так, я о своем. Интересно, что представление о разделении роли генетического отца и отца общественного могло бы сыграть благотворную роль в моей собственной семейке.

– Да, это могло бы избавить твою многострадальную юную задницу от многих неприятностей, – согласился Д. У.

Эмилио скорбно рассмеялся и провел рукой по волосам. Все, не скрывая любопытства, смотрели на него. Он медлил, зондируя старые раны, и, надеясь, что они зарубцевались, продолжил:

– Матушка моя была женщина очень добрая и живая, – проговорил он, старательно подбирая слова. – Муж ее был человеком симпатичным, высоким и сильным. Брюнетом, но брюнетом белокожим. Мать моя также была очень светлокожей.

Он сделал паузу, чтобы для всех дошло следствие; чтобы прийти к вполне определенному выводу, не нужно являться генетиком.

– Муж моей матери как-то несколько лет отсутствовал в городе…

– Должно быть, сидел за хранение и продажу, – предположил Д. У.

– …a вернувшись, обнаружил в своем доме второго сына, годовалого и очень смуглого. – Эмилио умолк, и все находившиеся в комнате тоже. – Они не развелись. Наверное, он очень любил мою мать.

Эта мысль никогда еще не приходила ему в голову, и он не имел никакого представления о том, как следует воспринимать ее теперь.

– Она была очаровательна. Влюбчивая, как сказала бы Энн.

– И наказание за ее грех ты взял на себя, – тактично проговорила Энн с ненавистью к этой незнакомой ей женщине за то, что позволила этому совершиться, а заодно безмолвно укоряя Бога за то, что послал этого сына не той матери.

– Конечно. Рождаться подобным образом есть проявление дурного вкуса. – Эмилио бросил короткий взгляд на Энн, но тут же отвел глаза. Не стоило, понял он, говорить об этом. Он сам так усердно пытался понять причину, но что мог знать ребенок? Он снова передернул плечами и увел разговор от Елены Сандос. – С мужем моей матери мы играли в игру под названием Выбей Дерьмо из Ублюдка. Название ее я придумал еще лет в одиннадцать.

Выпрямившись, он движением головы отбросил упавшую на глаза прядь.

– В четырнадцать лет я изменил правила этой игры, – проговорил он, наслаждаясь этим фактом даже по прошествии всех этих лет.

Знавший продолжение этой истории Д. У. против желания ухмыльнулся. Он глубоко скорбел о домашнем насилии в Ла Перле и приложил много сил для того, чтобы такие, как Эмилио, местные подростки научились улаживать отношения без ножей. Такая битва бушевала в городке, где отцы говорили сыновьям: «Если кто тебя тронет, порежь ему морду». Такой совет давали