Хождение в Москву - Лев Колодный

Вернуть дому прежний блеск оказалось сложно, потому что пережил он тяжелые времена, превращенный в строение с коммунальными квартирами еще при жизни Шаляпина в Москве. С тех пор не ремонтировался..

Но как ни трудна была задача, с ней, кажется, справились...

***

За всю историю театра в Москве не было артиста более популярного, чем Федор Шаляпин. Слава его никем в XX веке не превзойдена. Голос действовал на слушателей магически, певец словно искусный гипнотизер завораживал весь зал, равнодушных не оставалось. О нем при жизни сочиняли легенды.

Когда дом на Новинском бульваре подвергся реквизиции, из него унесли сундук с серебряными кубками и другими "подношениями" публики, сыпавшимися на сцену.

Трудно объяснить сегодня, как это произошло, но факт, всемирно-известный певец, первый народный артист республики, каковым Федор Шаляпин стал после Октябрьской революции, не получил в 1918 году подобно другим выдающимся деятелям отечественной культуры "охранной грамоты" на собственный дом в Москве, коллекцию картин, библиотеку. Сам он, очевидно, из гордости, с такими просьбами не обращался. Районные власти, не делая исключения из правил, отнеслись к шаляпинской усадьбе, как ко всем прочим владениям буржуазии, не только национализировали дом, но и неоднократно подвергали его обыскам, реквизициям "по мандатам и без мандатов", заселили жильцами.

"Как-то ранней весной во время его гастролей зашел к нему в Москве в его прежний особняк. Был дождливый день. Национализированный дом был полон "жильцами", занявшими все комнаты по ордеру. Самого его я нашел наверху, на площадке лестницы мезонина. Площадка старого московского дома была застеклена и представляла что-то вроде сеней или антресолей. Вместо потолка - чердак. Топилась "буржуйка", а на кровати лежал Шаляпин в ночной рубашке.

По железной крыше стучал дождь.

Завидя меня, взбиравшегося к нему по крутой и узкой лестнице черного хода, он весело засмеялся и, протягивая мне руку, великолепно продекламировал стихи Беранже:

"Его не огорчит, что дождь сквозь крышу льется!

Да как еще смеется!

Да ну их! - говорит."

Но то был смех сквозь слезы. Певец глубоко страдал не столько от выпавших на его долю лишений, сколько от нелепых распоряжений большевиков, посягавших на творческую и личную свободу, пытавшихся его "социализировать", поставить в приниженное положение. Прикрываясь ультра-революционными лозунгами, они наносили вред театру и искусству.

Шаляпин, как мог, боролся с ними. Однажды эта борьба привела его в кабинет Ленина в Кремле. Федор Иванович просил не за себя, говорил не об "охранной грамоте".

- Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Я все отлично понимаю, - сказал Ленин, как только Шаляпин взволнованно начал подробно объяснять суть дела, заключавшегося в том, что некие администраторы решили перераспределить имущество Мариинского театра, его богатейшую коллекцию костюмов, декорации, реквизит, поступив с этим достоянием, как с мебелью национализированных особняков.

- Тут я понял, - пишет Шаляпин, - что имею дело с человеком, который привык понимать с двух слов и что разжевывать дел ему не надо. Он меня сразу покорил и стал мне симпатичен. "Это, пожалуй, вождь", - подумал я.

В годы гражданской войны Шаляпин не раз выступал на сцене Большого театра. И вновь исполняет "Дубинушку", подхваченную, как некогда в 1905 году, всем театром, вслед за тем, после грома оваций, запевшим "Интернационал"...

Из дома на Новинском бульваре певец часто ходил в Кремль, подружившись с поэтом Демьяном Бедным, чья квартира служила своеобразным клубом, куда на огонек, на чай, запросто приходил Ленин и другие руководители.

Нельзя не поразиться наблюдательности и глубине характеристик, которые в мемуарах дает им всем певец, особенно когда пишет о Сталине:

"Когда я впервые увидел Сталина, я не подозревал, конечно, что это будущий правитель России, "обожаемый" своим окружением. Но и тогда я почувствовал, что этот человек в некотором смысле особенный. Он говорил мало, с довольно сильным кавказским акцентом. Но все, что он говорил, звучало веско - может быть, потому, что это было коротко."

- Нужно, чтобы они бросили ломать дурака, здэлали то, о чем было уже говорэно много раз.

Из его неясных для меня по смыслу, но энергичных фраз я выносил впечатление, что этот человек шутить не будет. Если нужно, он так же мягко, как мягка его беззвучная поступь лезгина в мягких сапогах, и станцует, и взорвет храм Христа Спасителя, почту или телеграф - что угодно. В жесте, в движениях, языке, глазах - это в нем было. Не то, что злодей - таким он родился".

Когда писались эти строки, громадный храм был повержен. Впереди выстрел в Смольном, репрессии, приближение которых всем сердцем чувствовал такой чуткий к общественным импульсам человек, как Шаляпин. Почти каждый день слушал он по радио голос Москвы, Ленинграда. И писал домой дочери: "Н-нда! Актеры плохи, но зато что за великолепный народ все эти Папанины, Водопьяновы, Шмидт и Ко, я чувствую себя счастливым, что на моей родине есть такие удивительные люди. А как скромны!!! Да здравствует народ российский!!!"

Вот в такой обстановке приходилось народному артисту решать мучительный вопрос - возвращаться или нет домой.

Со второй семьей - женой и пятью детьми - выехал он летом 1922 года за границу.

В Москве оставалась первая жена, дети, за судьбу которых он всегда чувствовал ответственность.

Когда Шаляпин советовался с Горьким, стоит ли ему ехать жить за границу, тот отвечал утвердительно. Да и сам, как известно, писатель жил много лет в Италии. Но после возвращения в Москву Горький стал звать домой. Причем с каждым разом все настойчивее. Надо полагать, такие приглашения делал не только от своего имени, но и от имени того, с кем Федор Шаляпин встречался на квартире Демьяна Бедного, которого, к слову сказать, бывший друг Иосиф Сталин выселил из квартиры в Кремле...

Вернуться домой Федор Иванович не решался. Вот ход его рассуждений:

"Не хочу потому, что не имею веры в возможность для меня так жить и работать, как я понимаю жизнь и работу. И не то, что я боюсь кого-нибудь из правителей или вождей в отдельности. Я боюсь, так сказать, всего уклада отношений, боюсь "аппарата"...

Такова истинная и глубинная причина противоречий (не понятая в свое время многими современниками) между народным артистом и "аппаратом", укладом отношений, ныне получившим научное определение административно-командной системы. Удары ее на себе он испытал, и боль не проходила.

Уезжая, Федор Иванович нанес визит на Лубянку Дзержинскому. Он отправился туда, по его словам, чтобы не подвергать опасности оставшихся в Москве членов семьи. "И поэтому обратился к Дзержинскому с просьбой не делать поспешных заключений из каких бы то ни было сообщений обо мне в иностранной печати...

Дзержинский меня внимательно выслушал и сказал:

- Хорошо".

Будучи за границей, певец не вступал в контакты с контрреволюционными организациями, не оказывал им помощи материальной, не делал враждебных правительству заявлений в печати.

Однажды в Париже Федор Иванович увидел у православной церкви оборванных и голодных русских детей, после чего пожертвовал пять тысяч рублей на их нужды. Однако это событие в прессе, как опасался того Шаляпин, стали толковать превратно. Шаляпина пригласили в посольство СССР во Франции, он все, как было, рассказал послу, написал также объяснение, посланное в Москву. Дважды перепроверил, как расходуется его пожертвование. Но дома верить не захотели...

Состоялись митинги и собрания, участники которых клеймили Шаляпина за содействие контрреволюции, измену родине, требовали лишить его звания народного артиста, гражданства...

В письме Иоле Игнатьевне Шаляпиной 1 июля 1927 года потрясенный всем этим певец писал:

"Последняя история, поднятая в Москве против меня моими "товарищами" артистами и журналистами, не просто удивила меня, а и поразила. Совершенно, конечно, не ожидал я, чтобы мое сердечное движение - помочь несчастным детишкам истолковано было как участие в контрреволюции... Оно, конечно, вовсе не угнетало то обстоятельство, что меня отставят от звания народного артиста. Ты знаешь больше, чем кто-нибудь, как я относился в моей жизни к различным почетным званиями. Ты знаешь, что я совершенно не честолюбив и не тщеславен, но английские корреспонденты, когда я был в середине июня в Англии (Лондон), показали мне депешу от их собственного корреспондента из Москвы, что я "денационализирован"! Исключен из граждан своей страны моей родины. Вот тут, признаться, я приуныл..."

Гражданство тогда Шаляпину сохранили, но звания народного артиста республики Совнарком РСФСР его лишил. Поспешные выводы сделали...

Спустя несколько лет артист опубликовал книгу "Маска и душа" с нелестной характеристикой Сталина. Зная сегодня, какие события последовали, зная судьбу Всеволода Мейерхольда и других артистов, писателей, художников, расстрелянных по личному указанию человека с мягкой походкой, кто упрекнет сегодня великого певца в том, что он не вернулся домой, кто упрекнет его в измене?!