Музей невинности - Орхан Памук

Первый альбом Папатьи под названием «Разбитые жизни» вышел в начале января 1982 года и тоже стал популярным, пусть и не таким, как фильм. Альбом рекламировали на стенах домов, закрашенных после переворота известкой, повсюду публиковались небольшие анонсы. Увы, комитет по музыкальной цензуре (который на самом деле назывался более изящно — «Общество музыкального контроля») при ТРТ счел диск довольно легкомысленным, поэтому песни Папатьи не попали ни в теле-, ни в радиопрограммы. После выхода пластинки она опять дала серию интервью, и заявления, наполовину правдивые, наполовину придуманные по уговору с журналистами, прославили её еще больше. Папатья рассуждала на такие темы, как «О чем должна думать прежде современная девушка, сторонница реформ Ататюрка, — о своем муже или о работе?», а на съемках у себя в спальне, стоя перед зеркалом с плюшевым медведем (она купила мебельный комплект в восточном стиле), говорила, что, к сожалению, еще не встретила мужчину своей мечты. Папатья пекла перед камерой у себя на кухне вместе с матерью, изображавшей скромную домохозяйку, пирожки со шпинатом — такая же эмалированная кастрюля, мелькнувшая в кадре, была и у Фюсун, чтобы показать, сколь она аккуратней, чище и счастливее, чем измученная жизнью героиня «Разбитых жизней», Лерзан. (При этом, глядя в камеру, не преминула сказать: «Все мы, конечно, в чем-то как Лерзан».)

Однажды Феридун с гордостью сказал мне, что Папатья на самом деле настоящая профессионалка и не принимает всерьез все свои интервью, ей не важно, что в газетах и журналах о ней пишут неправду. Папатью не трогал её обман, как обычно переживали все безголовые начинающие звездочки, которых мы знали по «Копирке» и которые дальше третьесортных мелодрам не пошли, а наоборот, сама выдумывала о себе ложь и сама все держала под контролем.

71 Вы к нам теперь совсем не приходите, Кемаль-бей

Когда для летней рекламной кампании первого турецкого лимонада «Мельтем», переживавшего в те дни тяжелую схватку с «Кока-колой» и похожими иностранными марками, было решено пригласить Папатью — режиссером рекламного ролика тоже выбрали Феридуна, и я, не выдержав, воспротивился. Борьба со старыми друзьями, от которых я отдалился, хотя не держал на них зла, разбивала мне сердце.

Заим прекрасно знал, что Папатья работает на «Лимон-фильм». Мы договорились с ним пообедать в «Фойе», чтобы все обсудить.

— «Кока-кола» дает своим торговым представителям кредит, дарит пластиковые рекламные панно, рассылает календари, подарки. Нам за ними не угнаться, — жаловался Заим. — А подростки как обезьяны. Стоит им увидеть Марадону с «Кока-колой», то им уже все равно, что «Мельтем» дешевле, полезнее, что его делают в Турции. Они предпочтут колу.

— Не сердись, и я теперь пью кока-колу.

— Я тоже... — вздохнул Заим. — Да какая разница, что мы пьем? А Папатья укрепит наши позиции в провинции. Но что она за человек? Ей можно доверять?

— Не знаю. Жадная, нищая девочка. Мать — бывшая ресторанная певичка. Отец неизвестен. Что еще тебя интересует?

— Мы же вкладываем такие деньги. Если она потом засветится где-нибудь с танцем живота, или снимется в эротической картине, или еще что-нибудь... Например, станет известно, что у неё богатый женатый любовник... В провинции такого не потерпят. Говорят, она встречается с мужем твоей Фюсун...

Мне не понравилось, с каким выражением лица он произнес «твоей Фюсун». Он будто говорил: «Уж ты-то этот сброд хорошо знаешь».

— «Мельтем» в провинции больше любят? — я желал обойти все намеки.

Заима, который стремился вести европейский образ жизни, беспокоило, что «Мельтем», появившийся на рынке с рекламой, в которой участвовала немецкая модель Инге, не смог завоевать популярность в кругу состоятельных стамбульцев и у жителей больших городов.

— Да, в провинции нас любят, — подтвердил Заим. — У людей там вкус не испорчен, поэтому они больше турки, чем мы! Но ты не обижайся и не отговаривай меня... Я хорошо понимаю, что ты испытываешь к Фюсун. В наше время любовь, длящаяся долгие годы, вызывает огромное уважение, кто бы что ни говорил.

— А кто что говорит?

— Никто и ничего, — Заим явно не желал продолжать тему.

Эти слова означали: «В обществе о тебе все забыли». Разговор не клеился, Заим скрывал правду, потому что не хотел меня обижать, и я был ему за это признателен. Он улыбнулся — открыто, по-дружески; его улыбка вселяла уверенность. Но мне почему-то стало больно, что меня забыли в моем прежнем кругу, в кругу друзей. На его вопрос о делах я ответил:

— Все хорошо. Мы с Фюсун поженимся. Я вернусь с ней в общество... Конечно, если эти отвратительные сплетники смогут меня простить.

— Друг мой, не обращай на них внимания, — утешал меня Заим. — За три дня обо всем забудут. По твоему лицу, по твоим глазам видно, что у тебя все в порядке. Когда я услышал о Феридуне, то подумал, что Фюсун наконец возьмется за ум.

— Откуда ты узнал о Феридуне?

— Да какая разница!

— Ладно! А твоя свадьба не намечается? — сменил я тему разговора. — Есть кандидатура на примете?

— Смотри, Хильми с Неслихан... — Заим посмотрел на вход.

— О-о-о, какие люди! — Хильми подошел к нашему столу.

Неслихан выглядела отлично. Да и Хильми тоже. Он не доверял портным из Бейоглу и всегда одевался в лучших магазинах Италии. У них был такой ухоженный, шикарный, благополучный вид, что любо-дорого посмотреть. Они улыбались, но в улыбке сквозила насмешка над всем, и я понял, что у меня так вести себя уже не получится. На мгновение мне показалось, что Неслихан смотрит на меня с испугом. Я пожал им руки, но был сдержан, потом занервничал из-за этого и почувствовал неловкость. А ведь я только что сказал Заиму, что вот-вот вернусь в то общество, которое глянцевые журналы претенциозно называли «большим светом». Мне захотелось попасть обратно в тот мир, где я жил с Фюсун, в Чукурджуму.

В «Фойе», как всегда, было много посетителей. Я рассматривал цветы в горшках, гладкие стены, роскошные лампы, словно припоминая старую фотографию приятного события. «Фойе» тоже постарел. Смогли бы ли мы когда-нибудь сидеть здесь с Фюсун, ни о чем не беспокоясь, наслаждаясь жизнью и тем, что мы вместе? «По всей вероятности, да», — уверял я себя.

— О чем-то ты замечтался, — прервал мои мысли Заим.

— Да просто перебираю все, что знаю о Папатье.

— Раз она этим летом станет лицом «Мельтема», ей надо будет бывать на наших вечеринках, на приемах. Что скажешь?

— О чем ты спрашиваешь?

— Нормальная ли она? Будет ли прилично себя вести?

— С чего бы ей вести себя неприлично? Она ведь актриса. К тому же звезда.

— И я как раз об этом. Знаешь, бывают такие кривляки, которые играют богачек в турецких фильмах... Чтобы нам не оказаться, как они.

Заим перенял это выражение от своей матери — «чтобы нам не оказаться, как они». Он, конечно, имел в виду обратное: «чтобы она не оказалась, как они». Подобным образом он относился ко всем, кто был ниже происхождением, и Папатья исключением не стала. Но я рассуждал разумно и решил, что сидеть с Заимом в «Фойе» и сердиться на узость его взглядов глупо.

Подошел метрдотель Сади, которого я знал много лет. Я спросил, какую рыбу он нам посоветует.

— Вы к нам теперь совсем не приходите, Кемаль-бей, — укоризненно покачал он головой. — И матушка ваша тоже не бывает.

— У матери после смерти отца пропало всякое желание ходить по ресторанам.

— А вы все же приводите госпожу, Кемаль-бей. Мы её повеселим. Когда у Караханов умер отец, они привозили мать на обед три раза в неделю и сажали за стол у окна. Госпожа и обедала, и отвлекалась, разглядывая прохожих.

— Знаю я эту женщину... Она старинных порядков, как из гарема... — пояснил Заим. — Черкешенка, зеленоглазая, все еще красивая, хотя ей за семьдесят. Так какую ты нам рыбу дашь?

Иногда Сади изображал нерешительность; «Пагр, барабулька, рыба-меч, морской язык», — перечисляя названия, он умудрялся, бровями и усами, шевелящимися вверх-вниз, сообщать подробные сведения о вкусе и качестве рыбы. Иногда сокращал свой доклад:

— Я подам вам сегодня жареного морского окуня, Заим-бей. Ничего другого не советую.

— А что на гарнир?

— Что желаете. Вареный картофель, руккола.

— А на закуску?

— Соленый тунец этого года.

— Еще красного лука принеси, — попросил Заим, не поднимая головы от меню.

Он открыл последнюю страницу, где было написано «Напитки».

— Ну вот, прекрасно! «Пепси», «Анкарская содовая», даже «Эльван» есть, а «Мельтема» опять нет! — возмутился Заим.

— Да ведь ваши раз завозят, а больше не приезжают. Пустые бутылки неделями за кассой стоят, — посетовал Сади.

— Ты прав. Развозка по Стамбулу у нас никудышная, — согласился Заим. Он повернулся ко мне: — Ты же знаешь, как все происходит. Как дела у «Сат-Сата»? Может, поможешь нам с транспортом?