Соната лунной принцессы - Лоуренс Алистер

скорее всего, уже не существует. — Роб вздохнул. — Когда я впервые увидел их, они были не лучше безоружных. Я научил их дисциплине и умению обращаться с оружием, но они так и не стали воинами. Нет, их мало, на каждого убитого южанина придется десять новобранцев. А север не наберет и половины подкрепления юга. Наверняка все они мертвы и обезумевшие южане стреляют друг в друга со скуки. Они не могут без войны и крови. Щенки.

— Тогда зачем? — Неужели долг за спасение? Но я не требую платы.

— Потому что ты спас меня. Это то, чем я могу отплатить в ответ. Да… И это был повод увидеться, чтобы выпить пива. Надеюсь, ты не разлюбил его, помню твои рассказы о жизни в Далласе, о хмельном напитке и ночных огнях. Я чертовски скучал по тебе, дружище. — Роб рассмеялся.

Это был уже не тот грозный вояка, а совсем другой, добродушный человек. Мирная жизнь весьма изменила его. И к лучшему. Нам повезло оказаться в мире без войны, без пожирателей и вечного тумана. Но и сейчас я чувствовал, что с нами играют, но не придавал этому значения именно сейчас.

— Ну а ты где обитаешь, наверняка в небоскребе? — Из уст Роба слетел легкий смешок.

— Ты прав. В Сибири, в большом городе на последнем этаже. Обожаю суматоху мегаполиса и высоту. Так проще переносить одиночество, сам понимаешь. — Наверное, я говорил слишком уж уныло, но больше не с кем было поговорить по душам. Следовало выговориться за все эти годы.

— Я так и думал. Ты ничуть не изменился. — Роб рассмеялся. — Высота… Нет, это не для меня, лучше уж в маленьком домике, со своим огородом. Вот это я понимаю. Пойдем, поищем тихую пивную? Там и поболтаем.

Ярко светило солнце. Вокруг сновали сотни москвичей и гостей этого прекрасного города. Тут, в России, по-другому смотришь на жизнь, начинаешь ценить каждый ее миг. Радостные лица, смех детей. Как все это не похоже на прежнюю жизнь по ту сторону незримых и неосязаемых баррикад. В глазах прохожих нет ни страха, ни волнения, зато есть искренние улыбки и уверенность в завтрашнем дне.

Покинув Александровский сад и пройдя немного вдоль Москва-реки, мы вышли на одну из старинных московских пешеходных улиц (как нам пояснил электронный путеводитель) — Пятницкую, намериваясь найти тихое и уединенное место, чтобы исполнить давнюю мечту, еще с тех мрачных времен войны — отведать пива вместе. Поначалу, это нам не удавалось, поскольку везде сновали толпы москвичей и туристов и каждый бар, кафе или ресторан, оказывался заполненным до отказа.

Зашли сперва в одну питейную, затем в другую, в третью — одна и та же картина. Мест нет. Ни одного, даже у барной стойки. — «Праздники, все гуляют». — Молча сетовал я.

В четвертый раз нам, наконец, повезло. Зайдя внутрь очередного заведения, на первый взгляд оказавшегося обычным фаст-фудом, мы с Робом огляделись и уже собрались уходить, но в последний момент заметили великолепную лестницу на второй этаж, а там и на третий.

— Вот это да. — Так и ахнули мы от удивления.

Посетители просто-напросто не хотели подниматься наверх без лифта и скучковались на первом этаже, так что нам представилась редкая возможность поболтать без лишних ушей. Не зря говорят: лень — двигатель прогресса.

Мы остались тут, подгоняемые желанием утолить жажду, и, в моем случае, необходимостью избавиться от остатков похмелья, которое все еще давало о себе знать.

— А приятное заведение, не правда ли? — Подметил Роб, оглядывая витражные канделябры и деревянные узоры потолка.

— Да, что есть, то есть. — Как тут не согласиться.

Интерьер третьего этажа радовал глаз: медная узорчатая лестница, стилизованная под старину, книжные полки, резьба по дереву на стенах… Весьма уютно. Признаюсь, в душе я эстет и ни тоннель, ни жизнь среди северян нисколько не изменили меня в этом плане. Внутренний ценитель прекрасного сумел-таки выжить в те суровые времена.

— И пиво вкусное, в Америке оно совсем не такое. — Заметил Роб, отпив янтарного напитка. Над верхней губой у него остались замечательные пенные усики. — Там моча ослиная, как и весь Даллас.

— И еда. — Поддакивал я, жадно поедая куриную запеканку после достаточно длительного воздержания. — Холостяку трудно готовить себе самому.

— Вот как. Так и не научился, значит.

— Помнишь хоть что-то до того, как очнулся в госпитале? — Спросил я.

— Последнее, что осталось в памяти — сильная боль в теле и мысль о том, что все кончено. Как ты тащил меня вниз по лестнице. Как сорвал одежду и осматривал раны и просил помощи, и как врач отказался помочь. Я пытался было образумить тебя, не стоило рисковать собой, но не мог выговорить ни слова. Потом все. Темнота. Очнулся в военном госпитале, уже в России, врач заверил, что прошла неделя. Я пытался найти тебя, как только выписался из больницы, но капитан убедил сделать по-другому. Еще он рассказал, что мой отряд — предатели и ты один не бросил меня умирать, хотя я и знал это и без него. — Роб сделал еще глоток пива и, взглянув в сторону окна, сквозь которое виднелось лазурное небо, тяжело вздохнул. — Но я все равно не понимаю, почему русские согласились помочь мне.

— Не знаю. — Опять соврал. Не хотелось строить из себя героя, ведь никакого геройства в моих поступках не было. — Трудно было поначалу?

— Да, пришлось долго учить язык. Ушло несколько лет, пока я начал понимать русских. Они до сих пор верят, что я родом из Англии и приехал в Россию на Родину русского дедушки — дальнего потомка белогвардейцев, осевших в Британии после падения первой Империи в далеком двадцатом веке. Со временем, научился вести хозяйство, торговать своими товарами на местном базаре. У меня огород — выращиваю овощи. Завел курей. Капитан подсуетился и помог занять торговое место. Так и живу, не богато, но не жалуюсь. Бывало и хуже. По сравнению с лагерем северян это вообще сказка.

— И не говори. До сих пор помню вкус тех макарон. Гадость. — Я поморщился от отвращения при одном упоминании про изыски кулинарии в лагере отшельников. — А я учитель. — Вдруг вырвалось из уст.

— Учитель? Ты-то? — Глаза его округлились. — Ха-ха-ха! — Роб рассмеялся во весь голос. — Только не говори, что русского языка!

— Английского. Шутишь? Русского… Куда мне с моим-то акцентом. — Рассмеялся я в ответ. — Вийди из клясса, пляхой учиник! — Нарочно коверкал слова, подражая иностранцу, только начинающему осваивать язык.

Странно, мы мало знали друг о друге, сказать точнее — не знали почти ничего. Нас объединяло лишь то,