Голод Рехи - Мария Токарева

все это!

«Ушел за горы вместе с Лойэ осколок моего мира. Я бы подарил ей весь мир. Ей и Ларту. Нам троим хватило бы и крошечного мира. Нам, последним», – вздохнул мысленно Рехи и вновь захотел развязать пленника, отпустить его. Но Ларт загнал самого себя в более надежную клетку, почти убил себя прежнего. Он словно падал с огромной высоты, постепенно сдирая с себя слои полинявшей кожи.

– Так зачем вообще идти? – зло бросил он. – Спросить, кто убил наш мир? Он убил! Он! Двенадцатый. Только в Бастионе это считают ересью, там все еще молятся ему, говорят, что мир пал от наших грехов. А мой учитель говорил, что ему явился Тринадцатый и рассказал всю правду. Только за одно это имя его повесили. За это… и за меня.

Ларт помолчал, взгляд его вдруг остекленел, он вытянулся, точно копье, повязку с лица сорвал ветер, и с посиневших губ сорвалось отрывисто:

– Я только всех теряю.

В следующий же миг он упал ничком, и Рехи не успел подхватить его. Тело подняло облачко едкой пыли. Она облепила кожу, сделав и без того бледное лицо со впалыми серыми щеками, как у покойника.

– Ларт! – вскрикнул Рехи, решив, что остался совсем один. Он не разобрал, чего испугался: голода одиночества или потери… пленника? Друга?

Ларта. Его Ларта. Иного определения не требовалось. А вот помощь им обоим не помешала бы. Но от кого же ее ждать? Проводники снова не являлись, возможно, снова испытывали. Да это и не имело значения. Оставалось только стремление вперед. Рехи торопливо оторвал новый кусок от туники и смастерил повязку, чтобы едкий туман не наполнял легкие.

– Вставай, мы должны идти… Ну, пойдем! Вставай, ящер трехногий! – умолял Рехи, пытаясь приподнять Ларта, срываясь то в ругань, то в жалобные просьбы. Но изможденное тело лежало безвольным кулем, а в собственных руках не осталось сил поднять его и тащить. От бессилия глаза впервые за долгое время наполнились слезами, которые защипали веки и повисли на ресницах, пока Рехи истошно восклицал:

– Вставай! Вставай, ящер трехногий!

Но это не действовало, Ларт лежал пластом, не в силах пошевелить рукой или ногой. Он слабо приоткрыл глаза и исступленно уставился на Рехи, а потом прошептал:

– Добей. Помнишь, как я делал? Добей, отправь на Вечный Пир к моим воинам.

– Нет! Ты встанешь! Встанешь! – упрямо выкрикивал Рехи, желая ударить Ларта, но с силой впечатал кулак в камень. Костяшки рассеклись до мяса, засаднила содранная кожа. И так же саднило под сердцем.

«Значит, вдоль разлома», – вздохнул Рехи, поднимая глаза на белесые вихри пара, скрывавшие черный лик молчаливых гор. Но даже сквозь эту круговерть по-прежнему сиял путеводный огонь. Возможно, гибельный. Зато он сулил хотя бы осмысленный конец. Выбрать свою смерть – тоже свобода. Только Рехи не соглашался отдавать ей еще и Ларта, он и так слишком многих потерял. Они оба умели только терять.

– Нет! – прошипел Рехи, взваливая себе на плечи бессознательное тело.

– Нет, – уверенно и спокойно проговорил он, когда сделал первый шаг.

– Нет… – повторял он онемевшими губами, пройдя уже десять шагов. А потом еще десять. И еще. Колени дрожали, ноги подгибались, нещадно мутило. Но все же оставались силы брести дальше, шаг за шагом обходя гибельный разлом. Казалось, это длилось бесконечно.

Ларт не приходил в себя, и страшно не хватало звука его голоса, хотя бы бессмысленных отрывочных фраз. Но все еще доносилось его сиплое дыхание, в нем все еще теплилась жизнь.

«Прости, Лойэ, если не дойду до тебя! Но я больше никого не брошу. Больше никого, как бы ни было тяжело. Не бросать – тяжело. Но бросать тяжелее. Я понял! Я все понял!» – мысленно говорил с призраком Лойэ Рехи, а ноги делали новый шаг.

Он не останавливался, иначе тоже упал бы, иначе его поглотило бы ядовитое дыхание Малого Разлома. Но он сам выбрал этот путь, и даже не вспоминал о Сумеречном и Митрии. Это испытание он проходил сам, один, даже без помощи линий мира. Теперь и он сбрасывал старую кожу, как ящер, как древний змей.

Не оставалось больше глупого звереныша Рехи из деревни старого адмирала и озлобленного пленника из поселения полукровок. Среди пепла и лавы выплавлялся кто-то новый. Так в кузнице закаляют сталь, так затачивают клинок. На грани гибели Рехи впервые ощущал себя предельно живым и настоящим.

«Почти дошли… почти!» – твердил он, и вскоре действительно туман потерял непроницаемую густоту. Малый Разлом еще служил ориентиром, но и он сужался, терял свою силу, лишь по каменистой земле стелились вдаль запутанные узоры трещин.

– Ларт… мы вышли. Ларт… – задушенным шепотом воскликнул измученный Рехи, когда легкие его расправились от притока прохладного пыльного воздуха. Гейзеры и лава остались позади. И вскоре глаза приметили между скал узкий лаз перевала. Они вышли! Выбрались. Проводник-пленник не соврал. Но чего-то не хватало, чего-то очень важного, в чем сосредоточилась цель пути вдоль страшного разлома. Звука дыхания над ухом, не хватало… Ларта.

Сердце пропустило удар. Нет! Невозможно! Нет! Рехи опустил Ларта на землю и впился взглядом в искаженное мукой, совершенно серое лицо.

«Нет, так не бывает. Оно не серое, это просто налипла пыль, это просто… Смерть. Нет! Нельзя! Я не могу потерять и его!» – билась в висках на разные лады единственная мысль. Любой ценой, любым способом отогнать костлявую. Только не после пути через огонь. Только не после пережитого ими вдвоем.

Рехи смутно вспоминал, чему его учили в деревне, о чем говорил старый адмирал про утонувших матросов. Или он сам тонул когда-то. Рехи вспомнил, как сам недавно едва не потонул в омуте. Ларт же, кажется, утонул в тумане. Возможно, в нем еще теплилась жизнь. Рехи отчего-то четко знал, что делать. Он наклонился над Лартом, сорвал повязки с лиц, набрал в собственные истерзанные легкие побольше воздуха, а потом с силой вдохнул его в раскрытый рот умирающего, растирая его тело и кое-как давя на грудь. И где в такие минуты знания из прошлого? Хоть бы подсказали что-то по-настоящему важное! Разве же интересует кого-то история Великого Падения, когда… когда… Впрочем, Рехи не думал, он делал, он бился. Но не мечом. И даже не линиями мира.

– Ну, давай же, трехногий! Солнце тебе… – голос срывался, и от волнения длинные клыки прокусили губу. Рехи сглотнул собственную кровь, вдохнул и попытался снова, вспоминая, что так старый адмирал когда-то вернул к жизни одного из своих матросов, еще в юности, когда ходил по морям в низком