Страна Рождества - Джо Хилл

— Мне нужно увидеть ее, потому что она знала, что я в дороге, и хотела причинить мне неприятности, — сказал Мэнкс. — А если я с ней не поговорю, то не смогу быть уверен, что она снова не создаст мне проблем. Мне не в первый раз приходится иметь дело с кем-то из ее породы. Я стараюсь по возможности избегать таких людей, как она. Они всегда подобны крапиве.

— Таких людей, как она… Вы имеете в виду других библиотекарш?

Мэнкс фыркнул.

— Ты со мной хитришь. Ладно. Я рад видеть, что у тебя восстанавливается чувство юмора. Я хочу сказать, что есть другие люди, кроме меня, кто может получать доступ в тайные общие миры мысли. — Он поднял руку и постучал себя по виску, показывая, где обитает этот мир. — У меня есть «Призрак», и если я за рулем этой машины, то могу выехать на тайные дороги, которые ведут в Страну Рождества. Я знаю других, которые могут использовать свои собственные тотемы, чтобы выворачивать реальность наизнанку. Чтобы менять ее, как мягкую глину. Был такой Крэддок МакДермотт[147], который утверждал, что его дух пребывает в его любимом костюме. Есть Пятящийся Человек с ужасными часами, которые идут в обратном направлении. Малыш, ты не захочешь повстречаться с Пятящимся Человеком в темном переулке! Или в другом месте! Есть Двойные Узлы, которые живут на дороге и работают почти в том же направлении, что и я. Я их не трогаю, и они рады ответить мне тем же. А у нашей Мэгги Ли есть свой тотем, с помощью которого она подглядывает и вынюхивает. Вероятно, это фишки «Эрудита», о которых она упоминает. Ладно. Кажется, она очень мной интересуется. Думаю, если мы проезжаем мимо, будет только вежливо нанести ей визит. Я хотел бы встретиться с ней и посмотреть, нельзя ли излечить ее от любопытства!

Он покачал головой, а потом рассмеялся. Это его сипло-хриплое карканье было стариковским смехом. Дорога в Страну Рождества могла омолодить его тело, но ничего не могла сделать с тем, как он смеялся.

Он вел машину. Слева тянулась пунктирная желтая линия.

Наконец Мэнкс вздохнул и продолжил:

— Не скрою, Уэйн, почти все трудности, с которыми я когда-либо сталкивался, начинались с той или иной женщины. Маргарет Ли, твоя мать и моя первая жена, были слеплены из одного теста, и, видит бог, там, откуда они взялись, этого хватает. Знаешь что? Самыми счастливыми отрезками моей жизни были те, когда я был свободен от женского влияния! Когда мне не надо было приспосабливаться. Мужчины тратят большую часть своей жизни, переходя от женщины к женщине и попадая к ним в услужение. Ты не представляешь, от какой жизни я тебя спас! Мужчины не могут перестать думать о женщинах. Они вынуждены думать о женщине, а это похоже на то, как голодный думает о бифштексе с кровью. Когда ты голоден и чувствуешь запах бифштекса на гриле, тебя отвлекает это ощущение спертости в горле и ты перестаешь думать. Женщины знают об этом. Они этим пользуются. Они ставят условия, так же, как твоя мать ставит тебе условия перед выходом к обеду. Если ты не прибрался в своей комнате, не переоделся и не помыл руки, тебе нельзя садиться за обеденный стол. Большинство мужчин полагают, что они чего-то стоят, если могут выполнять условия, которые им ставит женщина. Это предоставляет им всем чувство собственной значимости. Но если убрать из картинки женщину, то мужчина может обрести внутренний покой. Когда не с кем торговаться, кроме себя самого и других мужчин, можно самого себя понять. Что всегда хорошо.

— Что же вы не развелись с первой женой? — спросил Уэйн. — Если она вам не нравилась?

— Тогда никто не разводился. Мне это даже в голову никогда не приходило. Мне приходило в голову уйти. Я даже раз или два уходил. Но возвращался.

— Почему?

— Изголодался по бифштексу.

Уэйн спросил:

— Как давно это было — когда вы в первый раз женились?

— Ты хочешь узнать, сколько мне лет?

— Да.

Мэнкс улыбнулся.

— Я так тебе скажу: на нашем первом свидании мы с Кэсси смотрели немое кино! Вот как давно это было!

— Какое кино?

— Это был фильм ужасов из Германии, хотя титры были на английском. Во время страшных кусков Кэсси прятала лицо у меня на груди. Мы пошли на просмотр вместе с ее отцом, и если бы его там не было, она, полагаю, влезла бы ко мне на колени. Ей было всего шестнадцать, этакая милочка, изящная, внимательная и скромная. Так бывает со многими женщинами. В юности они подобны драгоценным камням возможности. Трепещут, полные лихорадочной жизни и желания. Когда они становятся злобными, то это как линька у цыплят, теряющих пушок молодости ради более темных перьев. Женщины часто лишаются своей юной нежности, как ребенок лишается молочных зубов.

Уэйн кивнул и задумчиво вытянул изо рта один из своих верхних зубов. Он сунул язык в отверстие, где он был и откуда теплой струйкой текла кровь. Он чувствовал новый зуб, начинающий выступать оттуда, где был старый, хотя тот больше походил не на зуб, а на маленький рыболовный крючок.

Он положил выпавший зуб в карман шорт, к остальным. За те тридцать шесть часов, что провел в «Призраке», он потерял пять зубов. Его это не беспокоило. Он чувствовал, как появляются ряды и ряды маленьких новых зубов.

— Позже, знаешь ли, моя жена обвинила меня в том, что я вампир, точь-в-точь как ты, — сказал Мэнкс. — Сказала, что я похож на злодея из первого фильма, который мы видели вместе, из той немецкой картины. Сказала, что я высасываю жизнь из наших двух дочерей, питаясь ими. Но вот надо же, спустя столько лет мои дочери по-прежнему сильны, счастливы, молоды и полны веселья! Если бы я попытался высосать из них жизнь, думаю, у меня бы не получилось. Несколько лет моя жена делала меня таким несчастным, что я был почти готов убить ее, себя и детей, просто чтобы с этим покончить. Но теперь я могу оглянуться назад и посмеяться. Поглядеть иногда на свой номерной знак. Я взял у своей жены ужасную мысль обо мне и обратил ее в шутку. Это способ выживать! Тебе надо научиться смеяться, Уэйн. Ты должен всегда находить способы веселиться! Как по-твоему, ты сможешь это запомнить?

— Думаю, да, — сказал Уэйн.

— Это хорошо, — сказал ему Мэнкс. — Два парня едут вместе ночью! Это просто чудесно. Я не прочь сказать, что с тобой лучше, чем в обществе Бинга Партриджа. По крайней мере, ты не считаешь нужным стряпать глупые песенки из чего попало. — Пронзительным тонким голосом Мэнкс пропел: — «Люблю тебя, себя люблю, с любовью письку тереблю!» — Он покачал головой. — У меня было много долгих поездок с Бингом, и каждая оказывалась труднее, чем предыдущая. Ты не представляешь, насколько легче ехать с кем-то, кто не всегда поет глупые песенки или задает дурацкие вопросы.

— Скоро ли мы сможем раздобыть что-нибудь съестное? — спросил Уэйн.

Мэнкс хлопнул ладонью по рулю и рассмеялся.

— По-моему, я высказался слишком рано… потому что если это не глупый вопрос, то он близок к тому, молодой господин Уэйн! Тебе обещан вкуснейший картофель фри, и, богом клянусь, ты его получишь. В прошлом веке я доставил в Страну Рождества почти две сотни детей, и еще ни один из них не помер с голода.

Закусочная с легендарным картофелем фри возникла через двадцать минут езды на запад — сооружение из хрома и стекла, установленное на парковочной площадке размером с футбольное поле, прорезанной в кукурузе. Натриевые лампы на тридцатифутовых стальных столбах освещали асфальт ярко, как днем. На стоянке было полно фур, а через витрины Уэйн видел, что возле стойки бара занят каждый табурет, словно на дворе стоял полдень, а не полночь.

Вся страна высматривала старика и ребенка в антикварном «Роллс-Ройсе» с кузовом «Призрак», но никто в закусочной не выглянул наружу и не взял их на заметку, и Уэйна это не удивляло. Он уже свыкся с тем, что эту машину можно видеть, но не замечать. Она походила на канал телевизора, транслирующего статические помехи… все его тут же проскакивали. Мэнкс припарковался впереди, носом к зданию, и Уэйну ни разу не пришло в голову попробовать прыгать, кричать или стучать в стекло.

— Никуда не уходи, — сказал Мэнкс и подмигнул Уэйну, прежде чем выбраться из машины и направиться внутрь.

Сквозь лобовое стекло Уэйн видел, что происходит в закусочной, и следил, как Мэнкс пробирается через толпу, сгрудившуюся у передней стойки. Телевизоры над баром показывали машины, жужжавшие на гоночном треке; затем президента за трибуной, размахивающего пальцем; затем ледяную блондинку, говорившую в микрофон, стоя перед озером.

Уэйн нахмурился. Озеро выглядело знакомым. Кадр сменился, и вдруг Уэйн увидел их съемный дом на Уиннипесоки, полицейские машины, припаркованные вдоль дороги у фасада. Мэнкс в закусочной тоже смотрел телевизор, запрокинув голову, чтобы видеть.

Кадр снова сменился, и Уэйн увидел свою мать, выезжающую из каретного сарая на «Триумфе». На ней не было шлема, и волосы развевались у нее за спиной, пока она ехала прямо в камеру. Оператор не успел вовремя уйти с дороги. Мать задела его по касательной, проезжая мимо. Падающая камера дала вихрящийся вид неба, травы и гравия, прежде чем удариться оземь.