Принцесса и медведь (СИ) - Марья Зеленая

не корчиться, как полураздавленный червь. Виола задерживает дыхание и застывает. Вот бы найти такую позу, в которой было бы не так больно!

Боль пока что еще терпима. Может, получится к ней приспособиться? Как-то с ней жить? Но нет. С каждой секундой, с каждым ударом сердца она усиливается, набирает мощь. Виолу словно распяли на дыбе, и палач подносит заточенный крюк к ее животу. Вот он поглаживает кожу, слегка оцарапывая ее. Вот проводит с нажимом, так, что вдоль позвоночника пробегает огненная волна. Виола зажмуривается до вспышек в глазах. Она уже знает, что ждет впереди, и жалобно стонет от самого лишь предчувствия. Едва она успевает сделать короткий вдох, как в нутро вонзается острие, а в поясницу одновременно втыкают раскаленную кочергу и ворочают ею, раздирая плоть на куски.

Больно… Как же больно! Виола слепнет и глохнет. Ее затягивает в другую, кошмарную реальность, где все дымится пылающей серой и залито кипящей смолой.

Безжалостный мучитель подвергает Виолу все более изощренным пыткам. Ее пронзают копьями, заживо потрошат, кувалдой дробят кости таза на мелкие осколки. Она уже не кричит и не мечется, а истошно воет, разрывая в клочья скомканную простыню.

— Дыши! Дыши! — сквозь звон в ушах пробиваются голоса, но Виола не понимает, чего от нее хотят. От боли она не может ни выдохнуть, ни вдохнуть. Ей хочется свернуться в ком и заползти в какую-нибудь дыру. Размозжить о стену голову. Выпрыгнуть в окно. Что угодно, только бы закончился этот кошмар!

Ей кажется, что сейчас она умрет, что невозможно вытерпеть такую боль, и не умереть, но с каждой секундой боль становится все сильнее. Тело выгибается дугой, с искусанных губ слетает надсадный вопль.

— Молитесь, сестры, — словно из-под толщи воды до нее доносится голос настоятельницы Корнелии. — Придется разрезать живот, чтобы достать ребенка.

— Но ведь она умрет!

— Она не может разродиться уже вторые сутки! Они оба умрут. Мы должны попытаться спасти младенца!

Виоле уже все равно. Пускай разрезают, пускай достают этого проклятого ребенка, только бы прекратилась эта чудовищная пытка!

Когда боль немного ослабевает, сквозь багровую пелену перед глазами проступает пламя жаровни, зыбкий силуэт настоятельницы Корнелии и нож, который та накаляет над огнем. Пот льется ручьями, стекает по лбу и спине, пропитывая измятые простыни и подушку. Ничего. Скоро этому настанет конец.

В животе снова возникает сильнейшее напряжение. Поясницу начинает адски ломить, а внутренности словно хватает каменная рука и наматывает их на кулак. Сгущается кровавый туман. Все тело тянет, выкручивает и разрывает. Виола визжит, ощущая, будто ее распиливают пополам ржавой пилой.

Когда схватка отступает, Виола, тяжело дыша, кладет ладони на огромный твердый живот. Пускай режут. Больнее уже не будет.

Женская фигура в черном одеянии заслоняет тусклый, падающий через оконце свет.

— Потерпи, сестра, — произносит ласковый голос, — скоро все закончится.

Чьи-то руки хватают Виолу за плечи, другие — задирают на ней рубаху.

— Держите ее крепче, — говорит Корнелия и заносит над животом раскаленный нож.

Виола набирает воздуха в грудь и зажмуривается…

С пронзительным скрежетом на петлях поворачивается дверь.

— Матушка Корнелия! На нас напали! — верещит испуганный женский голос.

— Что?! Кто напал? — оглядывается Корнелия.

— Хейды!

— Господи помилуй! Скорее! Нужно спрятать реликвии!

В следующий момент мир вокруг взрывается топотом и заполошными криками, которые уносятся за дверь и затихают вдали. Все смолкает. Виола открывает набрякшие веки. Никого. Все убежали и бросили ее одну, подыхать от невыносимой боли. Нож валяется на полу возле кровати. Дотянуться до него и одним махом со всем покончить! Виола свешивается с постели, но ее снова выгибает мучительной судорогой, и она падает на холодный пол.

Боль становится еще сильнее. До спасительного ножа рукой подать, но Виола не может ни пошевелиться ни вдохнуть. Из охрипшего горла вырывается глухое рычание, перед глазами расплываются огненные круги. Почти теряя сознание, она делает рывок и сжимает пальцы вокруг рукояти. Собрав все силы, поднимает налившуюся свинцом руку, занося нож над животом…

С грохотом распахивается дверь. От испуга внутри все резко сжимается, нож выпадает из ладони. В тот же миг в теле вдруг зарождается что-то мощное и первобытное. Все мышцы напрягаются помимо воли, и этому совершенно невозможно противостоять. Что это? Агония? Предсмертные судороги?

— Виола!

Ее подхватывают под мышки и поднимают с пола. Она открывает глаза. Так и есть — она умирает, и у нее, должно быть, видения. За ней явился ангел… почему-то в облике Бьорна. Теперь Виоле не страшно, боли больше нет, и она блаженно откидывается на подушку. Все кончено.

Но нет, это еще не конец. Виола вдруг ощущает следующую волну. Дикую, мучительную, но вместе с тем невыразимо сладостную. Что-то внутри очень сильно давит вниз, словно живот пытается дотянуться до коленей.

— Давай, принцесса! Ты сможешь! — «Ангел Бьорн» хватает ее за руку.

Виола мычит и рычит, до хруста сжимая твердую мужскую ладонь. Тело действует само, и, кажется, что нет на свете ничего важнее. Безумно хочется облегчиться, Виола тужится — и вот что-то большое и круглое как арбуз, распирает промежность, протискиваясь между ног.

— Есть головка! — слышит она голос Бьорна.

«Господи, а он-то откуда тут взялся?» — Виола думает об этом и тут же забывает, потому что ее накрывает следующей потугой. Она отчаянно стискивает зубы, набирает воздуха в грудь. Все мышцы напрягаются. Она плавно выдыхает. На этот раз ей требуется гораздо меньше усилий. Из нее выскальзывает что-то продолговатое, и тут же раздается недовольный басовитый плач.

— Сын, Виола! У нас сын! — голос Бьорна дрожит от волнения.

Она открывает глаза и видит на его руках странное существо с ярко-розовой кожей, измазанной в крови и какой-то белесой субстанции. Из живота новорожденного к ее промежности тянется перекрученная сизая пуповина. Глаза-щелочки спрятаны под припухшими веками, а из провала беззубого рта вырывается на удивление громкий для такого маленького создания крик.

— Какой страшненький! — измученно усмехается Виола, не веря в реальность происходящего.

— Весь в меня!

Бьорн подносит младенца поближе, и она убеждается, что это мальчик. Взгляд невольно падает на его ножки. Крохотные сморщенные ступни, нежные розовые пяточки…

Растопыренные пальчики размером с горошину…

И каждый… каждый из них свободно отделяется от другого…

***

Когда Виола проснулась, то первым делом ощупала свой живот — он был мягким и опавшим, как пустой мешок.

— Ребенок! — взволнованно прошептала она.

— С ним все в порядке, сестра, — ласково сказала послушница Виктория, сидящая на стуле рядом с кроватью.

Виола с облегчением откинулась на подушку. В памяти возникли бесконечные часы невыносимой боли. Сами физические ощущения, как