История лингвистических учений. Учебное пособие - Владимир Алпатов

Однако те лингвисты, у которых сохранялось «чувство тревоги», все более приходили к выводу о необходимости отойти от догм дескриптивистского подхода. К числу попыток найти ему альтернативу следует рассматривать и упоминавшуюся в предыдущей главе лингвистику универсалий, и поиски в области синтеза дескриптивизма с идеями Э. Сепира (Ч. Хоккетт, Ю. Найда и др.). Даже столь ортодоксальный дескриптивист, как З. Харрис, стремился расширить традиционную проблематику, перенеся исследования в область синтаксиса, для которой явно было недостаточно правил сегментации и дистрибуции. З. Харрис начал разрабатывать еще один класс процедур, получивший название трансформаций. Имелось в виду установление по строгим правилам отношений между формально разными синтаксическими конструкциями, имеющими в той или иной степени общее значение (активная конструкция и соответствующая ей пассивная и т. д.). Такого рода отношения было весьма трудно исследовать в рамках антименталистского подхода дескриптивизма. И, видимо, не случайно, что именно внутри данного ответвления дескриптивной лингвистики сложилась новая научная парадигма.

Ее создателем не только в США, но и за их пределами достаточно единодушно признается американский лингвист Ноам Хомский (Чомски) (р. 1928). Он был учеником З. Харриса, и первые его работы (по фонологии иврита) выполнялись в рамках дескриптивизма. Затем он вслед за своим учителем начал заниматься проблемой трансформаций и в рамках трансформационной теории выпустил свою первую книгу «Синтаксические структуры» (1957), после которой сразу получил широкую известность в своей стране и за рубежом (русский перевод издан в 1962 г. во втором выпуске «Нового в лингвистике»). Уже в этой работе, где автор еще не до конца вышел за рамки дескриптивизма, проявились принципиально новые идеи. В дальнейшем было принято считать исходной точкой появления генеративной (порождающей) лингвистики именно 1957 г., год выхода в свет «Синтаксических структур».

Принципиально новым было даже не столько обращение к проблемам синтаксиса, второстепенным для большинства дескриптивистов, сколько отход от сосредоточения на процедурах описания языка, выдвижение на первый план проблемы построения общей теории. Как уже говорилось, дескриптивисты считали языковые системы с трудом поддающимися общим правилам, универсален для них прежде всего был метод обнаружения этих систем. Не то у Н. Хомского: «Синтаксис — учение о принципах и способах построения предложений. Целью синтаксического исследования данного языка является построение грамматики, которую можно рассматривать как механизм некоторого рода, порождающий предложения этого языка. В более широком плане лингвисты стоят перед проблемой определения глубоких, фундаментальных свойств успешно действующих грамматик. Конечным результатом этих исследований должна явиться теория лингвистической структуры, в которой описательные механизмы конкретных грамматик представлялись бы и изучались абстрактно, без обращения к конкретным языкам». Начиная с этой ранней работы у Н. Хомского выделяется центральное для него понятие лингвистической теории, объясняющей свойства «языка вообще». Это понятие всегда было основополагающим для Н. Хомского при том, что конкретные свойства теории у него сильно менялись на протяжении нескольких десятилетий.

В «Синтаксических структурах» теория понималась еще достаточно узко: «Под языком мы будем понимать множество (конечное или бесконечное) предложений, каждое из которых имеет конечную длину и построено из конечного множества элементов… Основная проблема лингвистического анализа языка состоит в том, чтобы отделить грамматически правильные последовательности, которые являются предложениями языка L, от грамматически неправильных последовательностей, которые не являются предложениями языка L, и исследовать структуру грамматически правильных последовательностей. Грамматика языка L представляет собой, таким образом, своего рода механизм, порождающий все грамматически правильные последовательности L и не порождающий ни одной грамматически неправильной». Однако при этом уже делается важный шаг, резко уводивший концепцию Н. Хомского в сторону от постулатов дескриптивизма: под «грамматически правильными предложениями» понимаются предложения, «приемлемые для природного носителя данного языка». Если для З. Харриса интуиция носителя языка — лишь дополнительный критерий, в принципе нежелательный, но позволяющий сократить время исследования, то Н. Хомский ставит вопрос иначе: «Для целей настоящего рассмотрения мы можем допустить интуитивное знание грамматически правильных предложений английского языка и затем поставить вопрос: какого рода грамматика способна выполнять работу порождения этих предложений эффективным и ясным способом? Мы сталкиваемся, таким образом, с обычной задачей логического анализа некоторого интуитивного понятия, в данном случае — понятия „грамматической правильности в английском языке“ и в более широком плане „грамматической правильности“ вообще».

Итак, задача грамматики не в процедуре открытия речевых регулярностей, а в моделировании деятельности носителя языка. Важно и сосредоточение Н. Хомского на английском языке, сохранившееся и в последующих его работах и составлявшее резкий контраст со стремлением дескриптивистов к охвату все большего числа «экзотических» языков. Речь шла не об интуитивном знании носителя неизвестного или малоизвестного исследователю языка, а об интуиции самого исследователя. Снова лингвист объединялся с информантом и реабилитировалась интроспекция. Впрочем, Н. Хомский исходил из того, что на первом этапе достаточно довольно грубого выделения «определенного числа ясных случаев» несомненных предложений и несомненных «непредложений», а промежуточные случаи должна анализировать сама грамматика. Но, кстати, так обстояло дело и в традиционной лингвистике при выделении слов, частей речи и т. д. На основе интуиции выделяются несомненные слова, которые делятся на несомненные классы, а затем вводятся критерии, позволяющие анализировать не вполне ясные для интуиции случаи (правила слитного и раздельного написания не и ни, трактовка «категорий состояния» по Л. В. Щербе вроде надо и т. д.).

Как подчеркивал Н. Хомский, «множество грамматически правильных предложений не может отождествляться с какой бы то ни было совокупностью высказываний, полученной тем или иным лингвистом в его полевой работе… Грамматика отражает поведение носителя языка, который на базе своего конечного и случайного языкового опыта в состоянии произвести и понять бесконечное число новых предложений». В число грамматически правильных должны попасть не только предложения реально никогда не произносившиеся, но и вообще странные с точки зрения их семантики, хотя не нарушающие грамматические правила предложения. Н. Хомский приводит знаменитый пример Colourless green ideas sleep furiously «Безцветные зеленые идеи спят яростно». Если же изменить порядок слов Furiously sleep ideas green colourless, то мы получим столь же бессмысленное, но грамматически неправильное предложение с нарушенными правилами словопорядка. Следовательно, для выявления грамматической правильности статистические критерии непригодны. Нужны структурные критерии, вводимые, согласно Н. Хомскому, через формальное правило.

В «Синтаксических структурах» Н. Хомский еще исходил из идеи об автономности синтаксиса и его независимости его от семантики, следуя за З. Харрисом. Позднее он пересмотрел это положение.

Новый этап развития концепции Н. Хомского связан с книгами «Аспекты теории синтаксиса» (1965) и «Язык и мышление» (1968). В 1972 г. обе они были изданы по-русски. Первая книга — последовательное изложение порождающей модели, во второй Н. Хомский, почти не пользуясь формальным аппаратом, рассуждает о содержательной стороне своей теории.

Основная цель теории формулируется в «Аспектах теории синтаксиса» примерно так же, как в более ранней книге; «Работа посвящена синтаксическому компоненту порождающей грамматики, а именно правилам, которые определяют правильно построенные цепочки минимальных синтаксически функционирующих единиц… и приписывают различного рода структурную информацию как этим цепочкам, так и цепочкам, которые отклоняются от правильности в определенных отношениях». Но при этом Н. Хомский, по-прежнему претендуя на построение модели деятельности реального носителя языка, уточняет свое понимание этой деятельности, вводя важные понятия компетенции (competence) и употребления (performance).

Н. Хомский указывает: «Лингвистическая теория имеет дело, в первую очередь, с идеальным говорящим-слушающим, существующим в совершенно однородной речевой общности, который знает свой язык в совершенстве и не зависит от таких грамматически несущественных условий, как ограничения памяти, рассеянность, перемена внимания и интереса, ошибки (случайные или закономерные) в применении своего знания языка при его реальном употреблении. Мне представляется, что именно такова была позиция основателей современной общей лингвистики, и для ее пересмотра не было предложено никаких убедительных оснований…