Парфянин. Книга 1. Ярость орла - Питер Дарман

– Оставьте его, – сказал Спартак, обнимая меня за плечи. – Все будет устроено так, как они сами пожелают. Так что давайте выпьем за их счастье, долгую жизнь и удачу.

Позднее, когда двое стражей унесли заснувшего пьяным сном Буребисту в его палатку, я спросил Клавдию, откуда она узнала про Галлию и меня.

– У тебя опять было видение, как тогда, возле Фурии?

Она рассмеялась и обняла меня:

– Нет, мой храбрый юный принц. Галлия сама мне сказала, и Диане тоже. Она была так возбуждена, что не могла удержать это в тайне. Ты сделал ее очень счастливой.

– Правда?

Она ткнула меня пальцем в живот.

– Конечно! Не думай, что женщина вроде Галлии так уж легко выдает свои чувства! Она любит тебя, любит душой и телом, так что ты уж смотри, не разочаруй ее!

– Не разочарую, – торжественным тоном ответил я. – Клянусь Шамашем!

Она сделала строгое лицо:

– Как серьезно! Но я-то знаю, ты никогда ее не подведешь.

– Это Спартак так тебе сказал?

– Нет, Пакор, это мне подсказал дар предвидения.

Она налила себе в чашу вина и пошла к мужу.

После этого мы две недели провели в провинции Умбрия, продолжая реорганизацию войска и подготовку новых рекрутов, поскольку под наши знамена снова стало собираться много беглых рабов. По большей части это были мужчины, тощие, с лицами, загрубевшими от жизни в горах или от жалкого существования и тяжкого труда в полях под плетью надсмотрщика. Женщины к нам тоже приходили, по большей части из тех, что трудились в поле, молодые девушки и женщины около двадцати лет или чуть больше, одетые в лохмотья и выношенные до основы плащи. Но их лица светились от радости, когда они вступали в наш лагерь и спрашивали вождя рабов Спартака. Они обнимали его, жали руку, а некоторые падали на колени и плакали, и Спартак – надо отдать ему должное – всегда делал так, чтобы каждая из них чувствовала себя так, словно встретила давно утраченного друга. Для меня он являлся другом, но думаю, что все, кто составлял ряды наших центурий и когорт, считали его одним из своих. Это был тот дух товарищества, который цементировал все войско. Я был уверен, что теперь нас всех объединяет и ведет за ним прочная связь и преданность. Со мною он всегда был добр, но командующим войском не становятся по причине одной только доброты. В его характере имелся стальной стержень и определенная безжалостность, что позволяло ему выживать гладиатором на арене, где никто никогда не знал пощады. Я стал свидетелем его твердости в один из дней после нашей двойной победы. Он взял в плен целую когорту римлян, эти люди побросали оружие, когда их окружили во время преследования. Они умоляли о пощаде и вроде как получили такое обещание. Но оно не было выполнено, поскольку через пять дней после победы над римлянами Спартак устроил для войска грандиозное празднество. Проливавшим за него кровь воинам в изобилии было выставлено вино и еда, награбленные отовсюду, столы ломились от мяса, фруктов и хлеба. А после на огороженной площадке, вокруг которой были расставлены скамейки, пленников заставили парами сражаться насмерть.

Спартак заявил, что это погребальный ритуал в честь Крикса. На импровизированную арену вывели сотни воинов, вооруженных кто мечом и щитом, а кто трезубцем и сетью, поставили парами и заставили биться до смертельного исхода. Бой продолжался несколько часов, аудитория – бывшие рабы, теперь ставшие хозяевами, – орали и вопили, будучи здорово пьяны, а Спартак с каменным лицом сидел на возвышении и обозревал эту бойню. Рядом с ним стоял Акмон, неподвижный, как скала, а по другую сторону – Каст с суровым выражением на лице. Все сражающиеся сильно потели под жарким солнцем, они истекали кровью и погибали, и каждую смерть зрители встречали диким взрывом аплодисментов. Некоторые пленники отказывались сражаться и бросали оружие, после чего смотрели на бой со стороны. Спартак лишь кивнул одному из стражей, что охраняли временную арену, и отказчиков проткнули дротиками. Клавдия и Галлия присутствовали в самом начале этого мрачного представления, но вскоре ушли, сразу после того, как пролилась первая кровь. Меня же попросили остаться, равно как и Резуса, Нергала и Буребисту, хотя я не выразил особого энтузиазма по поводу этой организованной резни. Спартак заметил мое неудовольствие.

– Ты это не одобряешь, Пакор?

Я пожал плечами:

– Не вижу в этом смысла, господин.

– Крикс был нашим товарищем, так что это вполне достойный способ отметить его смерть.

– Смертью?

– Первые сражения гладиаторов в Риме проводились как часть погребального ритуала на похоронах богатых римлян, – сказал он. – Вот я и решил, что будет правильно и достойно, если мы вернемся к этой древней традиции и устроим Криксу торжественные проводы.

А на арене перед нами уложили еще двоих, один жутко кричал – ему распороли живот гладиусом. Буребиста улыбался, Каст казался невозмутимым.

– Вот так и мы выступали когда-то, – сказал Спартак. – Проливали кровь и раскидывали свои кишки по арене для развлечения римлян. А теперь роли переменились, – он бросил на меня быстрый взгляд. – Зря ты их жалеешь, Пакор, эта жалость доведет тебя самого до гибели, если не поостережешься.

– Есть искушение попробовать и самому, а, Спартак? – Каст явно замышлял недоброе.

– Да, есть такая мысль, – ответил тот.

– Так чего же ты ждешь?

Акмон встревожился, но ничего не сказал.

– Я бы не советовал, господин, – вмешался я.

Спартак обернулся ко мне и улыбнулся – это была его первая улыбка за весь этот день.

– Почему? Думаешь, они меня одолеют?

И прежде чем я успел ответить, он встал, выхватил меч и спрыгнул с возвышения на импровизированную арену. Спокойно прошел между сражающимися парами с мечом в руке, пока не оказался футах в ста от нас. Поднял меч, салютуя мне, а затем закричал всем вокруг, призывая напасть на него и добавив, что тот, кто его победит, тут же получит свободу. Через пару секунд пятеро римлян уже кружили вокруг него подобно голодным волкам. У них были и мечи, и щиты, да еще и шлемы на головах. На Спартаке же была одна туника, и вооружен он был одним мечом. Любой менее опытный человек тут же погиб бы, но победителями на арене обыкновенные люди не становятся. К тому же гладиаторы всегда учились сражаться сами по себе, тогда как римские легионеры, сейчас выступившие против него, были подготовлены драться в строю, единым соединением. Поодиночке они действовали неуклюже и нескоординированно. Один из них, плотно прижав к себе щит, сделал колющий выпад, но командир рабов отскочил влево и ткнул острием меча в предплечье противника. Римлянин вскрикнул от боли и выронил оружие, а Спартак прыгнул вперед и пронзил ему мечом шею. После чего, используя тело римлянина в качестве щита, когда, целясь мечом в грудь, на него бросился второй нападающий, прикрылся им, отчего легионер запутался, споткнулся и упал на землю. И погиб, когда гладиус вонзился ему в спину и проткнул сердце.

Спартак явно чувствовал себя в своей стихии. Он выпятил челюсть, глаза горели огнем, он был весь во власти развернувшейся смертельной игры. Третьего римлянина он сразил после серии стремительных выпадов, которые его противник не мог парировать, в результате чего Спартак вонзил ему меч в пах. С четвертым было покончено, когда Спартак сделал вид, что споткнулся и римлянин, решив, что он вот-вот упадет, поспешно бросился вперед, но тут же споткнулся сам, и Спартак распорол ему живот. После чего пятый римлянин, жалкая личность, явно не желавшая сражаться, бросил на землю щит и меч, упал на колени и стал молить о пощаде. Спартак подошел к нему, положил левую руку ему на плечо и посмотрел в нашу сторону. Он улыбнулся мне, обернулся обратно к легионеру и всадил свой гладиус ему в горло. Клинок он оставил в ране, по-прежнему держа римлянина за плечо. Меч торчал в теле, весь покрытый кровавой пеной. Потом он поставил ногу на грудь мертвому врагу и оттолкнул тело, швырнул его на землю и выдернув при этом гладиус. После чего спокойно пошел обратно к возвышению и сел на свое место.

– Как я уже говорил, – произнес он, – жалость есть признак слабости.

Я вынужден был признать, что эти гладиаторские игрища мне не по вкусу и вообще кажутся не более чем спортом.

– Конечно, это спорт, – сказала удивленная Галлия. – Почему это тебя так удивляет?

Потом мы вдвоем отправились верхами в засаженные виноградниками холмы, окружавшие наш расползшийся лагерь, который день ото дня становился все больше, поскольку к нам все время прибывали новые рекруты. От красоты окружающих пейзажей у меня перехватывало дух, кругом были великолепные ущелья среди высоких гор из песчаника. День стоял теплый, солнечные лучи падали отвесно, а мы все ехали вверх по склону по козьей тропинке. В зарослях было полно диких животных, мы заметили оленя, дикобраза и сапсана, пролетевшего над головами, когда наши лошади шли по грунтовой дорожке. По обе стороны от нее росли высоченные буки.