Место, где зимуют бабочки - Мэри Элис Монро

Она подала Луз руку и слегка подтолкнула ее вверх, помогая зацепиться за выступ в отвесной стене. Следующие полчаса они, как заправские альпинисты, молча карабкались по крутым каменистым склонам. Но вот на одном из склонов Марипоса остановилась и замерла в молчании.

– Вот оно! Пришли, – объявила она.

Луз подошла к матери и стала с ней рядом, с любопытством оглядывая окрестность. Вроде бы все обычное. И лес как лес. Ничего нового! Она подошла вслед за Марипосой к огромной пушистой ели, настоящей красавице. Наверняка первой гранд-даме этого леса. Марипоса молча показала на ее могучий ствол. Приглядевшись, Луз увидела, что весь ствол расписан резными символами, красивыми и, судя по всему, очень древними. Все эти таинственные знаки были ей совершенно непонятны. Марипоса осторожно ощупала резьбу пальцами. Целая гамма самых разнообразных эмоций отразилась на ее лице. Она глубоко вздохнула, крепко обхватила руками ствол, крутанулась вокруг, уперлась ногой в невидимый сук внизу и вдруг куда-то исчезла. Луз замерла в испуге. Через несколько секунд показалась голова Марипосы.

– Теперь твоя очередь, – сказала она дочери.

Луз топталась в нерешительности.

– Не бойся! Женщины нашего рода проделывали этот обряд сотни и сотни лет, и ни с одной из них не случилось в этот момент ничего плохого. Ухватись руками за ствол, ногу перемещай по кругу. Я помогу! Осторожно!

Луз облизала пересохшие губы и через голову Марипосы посмотрела вниз. Что будет, если она вдруг сорвется с этого крутого утеса и полетит вниз, в страшную бездну? Ведь ее даже не смогут поднять с такой высоты! Может ли она доверять своей матери? Хватит ли у той сил и сноровки, чтобы удержать ее от падения? Она медлила.

И вдруг словно въявь услышала голос бабушки:

– Крепись!

И в ту же минуту вспомнила истории о Крошке Нане, о том, как смело она шагнула в огонь, когда боги приказали ей: «Прыгай!»

Вперед, приказала она себе мысленно. Вот он, твой момент истины! Сделав глубокий вдох и обхватив ствол трясущимися руками, она последовала примеру Марипосы. Тоже повернулась вокруг ствола. И в тот же момент почувствовала сильную руку Марипосы, которая легла сверху на ее руку. Она подстраховывала ее все время, пока она не уперлась ногой в выступ в скале. Там Луз сделала еще один глубокий, прерывистый вдох, отбросила с лица ветки хвои, отряхнула с куртки куски налипшего мха и подняла голову к небу.

Все, что она когда-либо читала или слышала, все фотографии, которые ей довелось увидеть, не передавали и миллионной доли той остроты ощущений, какие испытывает человек, стоя в этом нерукотворном храме из гранита и леса, сооруженном самой природой. Она стояла на краю утеса, с которого открывался невообразимо прекрасный вид на горы, обступившие их со всех сторон. Горные вершины терялись высоко-высоко в облаках, а внизу простиралась цветущая долина. Гигантские стволы сосен-оямель, сказочно могучие и волшебно прекрасные, застыли в величавом покое, утопая корнями в толще слежавшейся за долгие годы серо-бурой осыпающейся хвои. Такой же пожухлой листвой были присыпаны и ветви сосен.

Но только если всмотреться, то понимаешь, что никакие это не листья. Миллионы, нет, наверное, миллиарды бабочек-данаид замерли на ветвях, тесно прижавшись друг к другу. Они облепили все ветви всех деревьев вокруг, повиснув на них целыми колониями, подобно тому как пчелы сбиваются в ульях. Все так близко, рядом. Можно протянуть руку и тронуть ветку. Но Луз не посмела потревожить покой бабочек.

– Когда-то твоя бабушка привела меня на это место, как когда-то ее приводила сюда ее мать, – проговорила Марипоса сдавленным от волнения голосом. – Мы верим, что именно здесь находится замок богини Шочикецаль. Ведь, согласно древним преданиям, богиня живет в садах высоко в горах, где ее окружают цветы. А что такое бабочки? Те же цветы, только летающие…

Марипоса повернулась и бросила на Луз торжественный взгляд. Потом медленно, с чувством и расстановкой, она сделала глубокий вдох и распрямила спину. И странным образом вдруг предстала перед дочерью в совсем ином образе. Куда подевались эмоции, переполнявшие ее минувшей ночью? Уже не слабая, раздавленная жизнью женщина стояла перед Луз, а красавица, чья красота не имеет возраста и поистине бессмертна. В этот миг она слилась с окружающей природой и стала частью ее. Высокие, четко очерченные скулы казались вырезанными из гранита. Волосы – сейчас цвета охры, рассыпавшиеся по плечам, – почти слились с цветом окружающих валунов. А глаза сверкают обсидианом, и за этим блеском скрывается какая-то мистическая тайна. Сейчас Марипоса была похожа на верховную жрицу этого нерукотворного священного храма, стоящую перед лицом первозданного хаоса, который она должна обуздать. Голос ее звенел от волнения, но в нем слышалась всепоглощающая вера в то, что она говорит:

– Вот оно, это священное место, в самом сердце Сьерра-Мадре, Матери всех гор Мексики, куда бабочки-данаиды летят на протяжении тысячелетий, повинуясь лишь зову богов. Именно здесь женщины нашего рода из поколения в поколение возносят хвалу богам, благодаря их за оказанные ими милости. И я прошу свою мать Эсперансу присоединиться к нам сейчас и вознести общую благодарственную молитву.

Марипоса воздела руки в мольбе и вдруг запела. У Луз перехватило дыхание – так чисто звучал ее голос. Она пела песню, которую Луз никогда не слышала. Кажется, она пела на языке пурепеча, звуки переливались один в другой, слоги складывались в слова, смысла которых Луз не понимала. Но язык музыки универсален, и по мелодике она догадалась, что песня – о женщинах. Стоя на краю обрыва, Марипоса вдохновенно пела о любви и долге, о сердечных муках и смирении. О, как сладок был ее голос! Он завораживал и проникал в самое сердце, пробуждая неясные и смутные образы и наполняя душу Луз надеждой на обретение женского счастья. Когда Марипоса закончила петь, Луз поднесла руки к лицу и с удивлением обнаружила, что оно мокро от слез.

Марипоса повернулась к дочери и церемонным жестом взяла ее за руку:

– Дочь моя! Я прошу небеса даровать тебе детей. И силу, чтобы ты могла постоять за них и дать им все необходимое. Чтобы у тебя хватило мудрости всегда советовать им только хорошее. Чтобы в сердце твоем жили любовь и сострадание. Чтобы, когда наступит твой час, ты смогла со спокойной совестью оставить своих близких и дальше жить в мире и радости, а самой перейти в царство духов.

Марипоса снова перевела взгляд на долину и выкрикнула звенящим голосом:

– Вот я стою перед тобою, Всевышний Дух, и раболепно молю лишь об одном. Помоги Луз превратиться из ребенка в женщину. Одари ее дарами жизни и света. Дай ей мудрость, чтобы она слилась с тобой воедино.

С кроткой, почти застенчивой улыбкой Марипоса посмотрела на дочь. Она выполнила свою миссию верховной жрицы, сыграла роль до конца и теперь отпустила руку Луз.

– Я ненадолго оставлю тебя одну, – сказала она. – Я буду недалеко. На другой стороне выступа. А тебе сейчас нужно побыть одной. Бывают такие минуты, когда слова не нужны. Ты должна все прочувствовать и понять сама, без слов. Слушай бабочек.

Марипоса наклонилась, поцеловала Луз в лоб, немного помешкала – и отошла от дочери на другой конец пропасти.

Луз не предполагала, что ей предстоит остаться одной. Она вдохнула в грудь прохладного и влажного воздуха, напитанного запахом хвои. Вспомнила, как пела ее мать и как встрепенулось ее сердце, как откликнулась вся душа, потянулась навстречу матери, почувствовав незримую связь с этой женщиной. Затем взгляд ее уперся в буро-коричневую отвесную стену близлежащей скалы, которая словно игла проколола небо и затерялась высоко в облаках. Гигантские сосны возвышались по склонам, создавая надежное укрытие и защиту для миллионов прилетевших сюда на зимовку бабочек. Луз долгим взглядом смотрела на первозданный лес, застывший в немом покое.

Но вот из-за туч показалось солнце, и в мгновение ока все небо окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Тысячи бабочек-данаид как по знаку невидимого дирижера взмыли ввысь, расправив в воздухе яркие крылышки в своем симфоническом танце. Они беспечно порхали в небесной лазури, похожие на полупрозрачные оранжевые блестки. Бабочки были везде. Они кружили над головой, мельтешили перед глазами, танцевали вокруг… Луз почти физически ощущала, как при виде этого зрелища душа ее наполняется счастьем и радостью. В этот момент сердце ее было распахнуто, и она бездумно, в каком-то необъяснимом порыве, широко раскинула руки, готовая обнять весь этот мир, одаривший ее таким удивительным мгновением, и рассмеялась звонким, счастливым смехом. В воздухе стоял негромкий шум от сотен тысяч крылышек, каждый взмах которых создавал легкое дуновение, похожее на теплый летний ветерок. Она чувствовала, как бабочки порхают над ее головой, как нежно касаются крылышками ее лица, как осторожно садятся на ее плечи, и вдруг услышала голос бабушки: