Тень кондотьера - Андрей Стерхов

– Да так, прохожий, – смущённо ответил я. – Извинти, дверью ошибся.

– Бывает, – сказал он сочувственно и стал спускаться.

– Ещё раз извините, ради бога. И всего доброго. Я пошёл. Мне пора.

– Подождите-подождите, – воскликнул он и быстро-быстро пошёл ко мне. Чуть ли не побежал.

От такой его неожиданной прыти у меня возникло естественное желание ринуться к двери. Удержала от побега здравая мысль, что так поступать неприлично. И ещё подумал: а вдруг ему помощь какая-нибудь нужна? Словом, задержался.

Вблизи и на свету архивариус оказался скуластым, небритым пятидесятилетним мужчиной с копной русых, местами уже седых волос.

– Скажите, – вкрадчиво поинтересовался он, крепко пожав и не отпуская мою руку, – вы сюда, случайно, не из Пределов?

– Из них окаянных, – кивнул я. – Только что.

– И как там нынче?

– Нормально. У нас, к примеру, в Городе только что дождь прошёл. Почти летний.

– А как там в целом?

– И в целом нормально. По-прежнему друг друга отражают зеркала, а в саду расходятся тропки.

– А люди? – не унимался архивариус.

– Люди? – переспросил я и пожал плечами. – А что люди? И с ними всё без изменений. Как и прежде, стараются шагать сразу через три ступени и рвут при этом на себе штаны.

Никаких особых смыслов я в эти расхожие слова не вкладывал, но, похоже, архивариус сам умудрился вложить в них нужный для себя смысл. Он понимающе заулыбался, а потом сказал доверительно:

– От всей этой дичи сюда и сбежал. Навсегда. С концами. Пробовал по-другому, ничего не помогло. А пробовал по-всякому. Как только не пробовал. Последний раз три года с пятью проводниками и семью верблюдами бродил по пустыне Гоби. Не помогло. Три года! И не помогло. И вот теперь здесь. Ну что, выпьем?

Пить с этим милым, но странноватым человеком мне было некогда, отказываться – неловко, и я замялся:

– Спасибо, конечно, за предложение, но не могу. Ждут меня. Торопится мне надо.

– Ай, брось, дракон,- хлопнул он меня по плечу. – Должен успеть, значит успеешь. К тому же мы быстро, по полстаканчика. Чисто символически за встречу.

С этими словами подхватил меня под локоть и поволок к столу, где помимо подсвечника и гроссбуха уже появились сами собой початая бутыль главного, два гранёных стакана и разрезанное яблоко на блюдечке. Наполнив стаканы, архивариус один протянул мне, второй поднял над головой и произнёс тост:

– За Вечность и еще один день

Мы чокнулись, махом выпили то, что на поверку оказалось спотыкачом из чёрной смородины, и закусили яблочком. Яблочко было сочным и кисло-сладким. Именно такие я и люблю.

Подождав с закрытыми глазами, когда внутри потеплеет, а в голове зазвенит, архивариус вытер губы тыльной стороной ладони и сделал круговой жест рукой:

– Догадался, дракон, что у меня тут такое?

Обведя комнату неторопливым изучающим взглядом, я предположил:

– Уж не архив ли тайного объединения развеянных по миру сот Вавилонской библиотеки?

– А ты, дракон, похоже, шутник, – подмигнул мне архивариус. После чего вытащил из кармана и показал, не выпуская из руки, шарик размером с виноградину из стекла бутылочного цвета: – Вот что тут у меня. Пятьсот восемьдесят тысяч триста сорок восемь штук уже насобирал.

Похваставшись, он ещё и постучал по гроссбуху. Чтобы даже тени сомнения у меня не возникло насчёт количества.

– А что это? – задал я вопрос, которого ждал от меня архивариус.

– Колба особая, – пряча шарик в карман, ответил он. – А в ней человечий взгляд в никуда. Замечательная, доложу я тебе, дракон, штука этот взгляд в никуда. Нет его честнее и чище. Семьсот тринадцать восемь курьеров-агентов со всех уголков Пределов мне эти взгляды сюда доставляют.

– Зачем?

Он прежде разлил по второму разу, и только тогда, когда мы по его молчаливому настоянию выпили, ответил:

– Четыреста девятнадцать тысяч шестьсот пятьдесят три взгляда мне ещё принесут, станет их у меня тогда миллион и ещё один, этого вполне хватит, чтобы сотворить Никуда. Да, дракон, представь себе, я хочу сотворить Никуда. Спросишь, для чего? А для того исключительно, чтоб было куда уходить неприкаянным. Нам-то с тобой, дракон, хорошо. Мы-то с тобой маги, мы-то можем себе устроить… – Тут он вновь сделал круговой жест рукой. – Всякое такое. А тот, кто не маг, тому как? Куда деваться разнесчастному, ослабевшему от портвейна и незаслуженных обид гению из Бобруйска? Ну вот куда? А тогда будет куда. В Никуда. Я там для них большой дом построю и две рощи выращу. Одну мандариновую, а другую оливковою.

Несколько ошарашив меня этой бредовой, но вполне в техническом плане осуществимой идеей, архивариус разлил на посошок. А после того как мы с ним выпили, ему вдруг настолько похорошело, что даже петь потянуло. Подстраиваясь к мелодии, что всё ещё доносилась снизу, он несколько раз щёлкнул пальцами и запел на испанском. Хотя и пел он на испанском, но пел как русский. В этом я разбираюсь. О чём бы ни пел испанец, он всегда поёт о тоскующей страсти, о чём бы ни пел русский, он всегда поёт о страстной тоске. Архивариус пел о тоске, о неизбывной и бескрайней, как русская степь.

Ушёл я от него – а зачем хорошему человеку настроение ломать? – тихо, не прощаясь. Вообразив теперь уже в мельчайших деталях комнату с четырьмя лунами за четырьмя окнами, подбросил-поймал кубик и в тот же миг очутился в темноте. Точнее на какую-то долю мига сначала в сером сумраке, успев при этом подумать, что серый меньше всех остальных цветов нагружен смыслами, коннотациями, аллюзиями, ассоциациями и прочее дребеденью, мешающей фантазировать, а только потом – в темноте. Она, обступившая меня сразу со всех сторон, не была кромешной, в одной месте её разрезала тонкая полоска мерцающего света. Когда глаза чуток пообвыкли, я понял, что свет идёт из приоткрытой двери. А потом мало-помалу проступили контуры мебели и прочих деталей интерьера, и я понял, что это та самая комната, где состоялась памятная моя встреча с Претёмным. Всё здесь осталось на своих местах, только вот свечи в канделябрах давным-давно отгорели да луны из окон куда-то испарились, в оконных проёмах теперь зияла беспросветная мгла. Впрочем, пропажа лун меня ничуть не разочаровала, главное, что жезл Ваала никуда не пропал, он по-прежнему лежал на столе.

То обстоятельство, что пол этой превратившейся в склеп комнаты усыпан множеством осколков Зеркальной Сферы, в каждом из которых отражается Жан Колишер, меня, честно говоря, несколько смущало. Не хотелось мне его видеть, не хотелось с ним коварным и подлым вновь глазами встретится. Не то чтобы боялся, просто не хотел и всё, без всяких причин. Слава Силе, обошлось. Благодаря царящему здесь сумраку обошлось, мохнатому слою пыли и моему старанию взгляд не опускать. К тому же сделал всё, что должен был сделать, проворно, ни секунды лишней не затратил. Метнулся к дивану, вытряхнул подушку из гобеленовой наволочки и затолкал в неё жезл Ваала, ту самую палку чёртову с сухой птичьей лапкой на конце. Сунул всё это добро под мышку, маргалдос скоренько из кармана в ладонь и скорее-скорее из этого гиблого места назад, домой, в Пределы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});