Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I - Филипп-Поль де Сегюр

Открывшийся денежный ящик послужил как бы сигналом: всякий спешил к этим повозкам; их разбивали, вытаскивали оттуда самые дорогие предметы. Солдаты арьергарда, проходившие около этого беспорядка, побросали оружие, чтобы воспользоваться добычей; они так ожесточенно отнимали ее друг у друга, что не слышали свиста пуль и крика преследовавших их казаков.

Говорят, что эти казаки даже смешались с ними, и те не заметили ничего. В течение нескольких минут французы и русские, друзья и враги, слились в общей жадности. Русские и французы, забыв о войне, вместе грабили один и тот же сундук. Исчезли десять миллионов золота и серебра.

Наряду с такими ужасами видели и благородную самоотверженность. Находились солдаты, которые бросали все, чтобы спасти на своих плечах несчастных раненых; другие, не имея сил вырвать из этой толчеи своих наполовину замерзших товарищей по оружию, погибли, защищая их от нападений своих соотечественников и от ударов неприятелей.

На самой возвышенной части горы один Офицер императора, полковник граф Тюрен, удержал казаков и, несмотря на их бешеные крики и выстрелы, роздал на их глазах частную казну Наполеона встречным гвардейцам. Эти храбрые солдаты, отбиваясь одной рукой и собирая другой имущество своего начальника, сумели спасти его. Много времени спустя, когда они находились уже вне опасности, каждый из них принес то, что ему было поручено; не пропало ни одной золотой монеты!

Эта Панарская катастрофа была тем еще постыднее, что ее легко было предвидеть и еще легче избежать, так можно было обойти этот холм сбоку. Но все-таки наши повозки задержали казаков. Пока они подбирали эту добычу, Ней с несколькими сотнями французов и баварцев поддерживал отступление до Эве. Так как это было последним его делом, то надо рассказать о его методе отступления, которому он следовал с Вязьмы, то есть с 3 ноября, в течение тридцати семи дней и тридцати семи ночей!

Каждый день в пять часов вечера он занимал позицию, останавливал русских, давал своим солдатам поесть, отдохнуть и снова выступал в десять часов. В течение всей ночи он гнал перед собой криками, просьбами, ударами толпу отставших. На рассвете, часов в семь, он останавливался, занимал позицию и отдыхал с оружием в руках до десяти часов утра. Тогда появлялся неприятель и приходилось сражаться до вечера, захватывая сзади как можно большее пространство. Сначала это делалось по общему плану похода, а позднее — смотря по обстоятельствам; уже давно в этом арьергарде было всего 2 тысячи человек, потом 1 тысяча, затем около 500, наконец, 60 человек. Между тем Бертье, по расчету или по рутине, ничего не изменил в своих отношениях. Все время он обращался к корпусу в 35 тысяч человек: он неизменно перечислял в своих инструкциях все различные позиции, которые должны взять и занимать до следующего дня уже не существующие дивизии и полки. И каждую ночь, когда по настойчивому требованию Нея он должен был идти разбудить Мюрата и отправляться в путь, он выказывал одинаковое удивление.

Так прикрывал отступление Ней с Вязьмы и несколько верст за Эве. Здесь, по обыкновению, этот маршал остановил русских и дал своим войскам отдохнуть в первую часть ночи, как вдруг около десяти часов вечера он и де Вреде заметили, что они остались одни. Солдаты покинули их и свое оружие, которое сверкало в козлах около костров.

К счастью, крепкий мороз, окончательно лишивший наших солдат мужества, оглушил и неприятеля. Ней с трудом догнал свою колонну[268]. Он видел только беглецов; несколько казаков гнали их перед собой, не стараясь ни взять их, ни перебить, может быть, из жалости, потому что все может утомить; может быть, сила наших несчастий наполнила ужасом самих русских, и они сочли себя слишком отмщенными, потому что многие выказывали благородство; может быть, их отягощала добыча. Может быть, в темноте они еще не заметили, что имеют дело с безоружными.

Зима, эта ужасная союзница русских, дорого потребовала за свою помощь. Беспорядок у них равнялся нашему. Мы видели пленников, которые несколько раз вырывались из их рук и скрывались с их глаз. Они сначала шли среди тащившейся колонны врагов, и их не замечали. Тогда, улучив удобный момент, они осмеливались напасть на некоторых отдельно шедших русских солдат, отнимали у них провизию, мундиры, даже оружие и переряжались во все это. Потом они смешивались со своими победителями — такова была дезорганизация, отупение, в которое впала русская армия; эти пленники шли целый месяц посреди нее, и их не узнали. 120 тысяч человек у Кутузова уменьшились до 35 тысяч!

Из 50 тысяч у Витгенштейна осталось едва 15 тысяч. Вильсон уверяет, что из подкрепления в 10 тысяч человек, вышедшего из центра России со всеми предосторожностями, какие там умеют применять против зимы, в Вильно пришло только 1700 человек! Но даже головы одной колонны было бы достаточно для наших безоружных солдат. Тщетно Ней старался поставить некоторых в ряды, и он, почти один командовавший всем отступлением, должен был следовать за ними.

Вместе с колонной прибыл он в Ковно. Это был последний город русской империи. Наконец, 13 декабря, пройдя под ужасным ярмом сорок шесть дней, мы увидели дружественную землю! Тотчас же, не останавливаясь, не оглядываясь назад, большинство рассеялось по лесам польской Пруссии. Но были такие, которые, придя на союзнический берег, обернулись. Здесь, бросая последний взгляд на эту страну печали, откуда они вырвались, видя себя на том месте, где пять месяцев тому назад победоносно вступили их бесчисленные орлы, многие плакали и кричали от боли!

Вот тот берег, который был как щетиной покрыт их штыками! Вот та союзная земля, которая только пять месяцев тому назад исчезла под ногами их бесчисленной союзной армии, словно волшебством превратилась в долины и холмы, покрытые движущимися людьми и лошадьми! Вот те самые лощины, откуда выходили, сверкая под лучами жгучего солнца, три длинных колонны драгун и гусаров, похожие на реки, отливающие железом и сталью. Все исчезло — люди, оружие, орлы, лошади, даже солнце и эта река-граница, которую они перешли, полные отваги и надежды! Теперь Неман — только длинная масса льдин, спаянных друг с другом суровой зимой. На месте трех французских мостов, принесенных за пятьсот лье и переброшенных с такой смелой быстротой, стоит только один русский. Наконец, вместо тех бесчисленных воинов и четырехсот их товарищей, столько раз побеждавших с ними, с такой радостью и гордостью устремившихся в землю русских, из этой бледной и обледенелой пустыни выходит только тысяча вооруженных пехотинцев и кавалеристов, девять пушек и двадцать тысяч несчастных, покрытых рубищами, с опущенной головой, потухшими глазами, с землистым и багровым лицом, с длинной и взъерошенной от холода бородой; одни молча боролись за узкий проход на мосту, который, несмотря на их малое количество, был недостаточен для их поспешного бегства; другие бежали там и сям по льдинам, громоздившимся на реке, с трудом перебираясь с одной на другую. И это вся Великая армия! Многие из этих беглецов были молодыми рекрутами, только что присоединившимися к ней!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});