Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I - Филипп-Поль де Сегюр

Де Вреде защищал Вильно со стороны Рукони; он должен был отступить после благородного упорства. Со своей стороны, Луазон со своей дивизией, как более близкий к Вильно, сдерживал неприятеля. Удалось заставить одну неаполитанскую дивизию взять оружие и даже выйти из города; но ружья вываливались из рук этих людей. Менее чем через час все вернулись без оружия, и большинство искалеченными.

В то же время на улицах тщетно били поход: даже Старая гвардия, сведенная до нескольких взводов, рассеялась. Все больше думали, как защитить свою жизнь от голода и холода, чем от неприятеля. Тогда послышались крики: «Казаки!» С давних пор это был единственный сигнал, которому повиновалось большинство; он тотчас разнесся по всему городу, и началось отступление.

Его открыл де Вреде. Этот генерал неожиданно появился перед королем.

— Неприятель, — сказал он, — идет следом за мною! Баварцы оттеснены в Вильно, и больше не могут его защищать!

В то же время шум суматохи достиг слуха Мюрата.

Мюрат изумился: не чувствуя себя более повелителем армии, он был недостаточным повелителем и над самим собой. Он пешком вышел из своего дворца и сердился на толкотню. Казалось, он боялся стычки посреди такой же сумятицы, какая была накануне. Однако Мюрат остановился у последнего дома предместья, откуда посылал приказы и где дождался армию, предоставив Нею заботиться об остальном.

Можно было бы продержаться в Вильно на сутки больше, и множество людей было бы спасено. В этом фатальном городе осталось около 20 тысяч человек, в числе которых было 300 офицеров и 7 генералов. Большинство было больше ранено зимой, чем торжествовавшим неприятелем. Другие еще были невредимы, по крайней мере, с виду, но их нравственные силы исчезли. Имея мужество перенести столько лишений, они ослабли у самой цели, перед последними четырьмя днями. Они, наконец, снова нашли цивилизованный город и, не решаясь опять отправиться в пустыню, отдались на волю судьбы: она была сурова.

Правда, литовцы, которых мы покинули, так скомпрометировав их, подобрали и помогли некоторым из них; но евреи, которым мы покровительствовали, оттолкнули других. Они сделали больше: вид таких страданий раздразнил их алчность. Все же, если бы их гнусная жадность, спекулируя на наших бедствиях, удовольствовалась тем, что на вес золота продавала бы самую слабую помощь, история не стала бы пачкать своих страниц такими отвратительными подробностями. Они затаскивали наших несчастных раненых в свои дома, чтобы ограбить их, а потом, при виде русских, выбрасывали через двери и окна эти голые умирающие жертвы; они безжалостно оставляли умирать их от холода на улицах; в глазах русских эти гнусные варвары даже заслуживали похвалы за то, что мучили так несчастных; такие подлые преступления должны быть известны и настоящему и будущим векам! Сейчас, когда наши руки бессильны, может быть, наше негодование против этих чудовищ будет единственным наказанием им на земле; но когда-нибудь убийцы, наконец, присоединяться к своим жертвам и, несомненно, в справедливости неба мы; найдем себе отмщение!

Десятого декабря Ней, который снова добровольно взял на себя заботы об арьергарде, вышел из города, и тотчас же казаки Платова наводнили его, убивая всех несчастных, которых евреи выбрасывали при их приближении. Посреди этой бойни вдруг показался пикет из тридцати французов, шедший с моста на Вилии, где про него забыли. При виде этой новой добычи тысячи русских окружили их с огромными криками и напали со всех сторон.

Но французский офицер уже установил своих солдат в круг. Не колеблясь, он приказал открыть огонь, потом, выставив в штыки, ударил в атаку! В одно мгновение все бежало перед ним, он остался хозяином города; не более удивляясь трусости казаков, чем их атаке, он воспользовался моментом, быстро повернул назад и присоединился к арьергарду, не потеряв никого.

Арьергард сражался с авангардом Кутузова и старался задержать его, так как новая катастрофа, которую он тщетно старался скрыть, удерживала его около Вильно.

В этом городе, как и в Москве, Наполеон не дал никакого приказа об отступлении: он хотел, чтобы наше отступление было неожиданно, чтобы оно удивило наших союзников и их министров, и думал, что он сможет пройти по их землям раньше, чем они успеют присоединиться к русским, чтобы уничтожить нас.

Вот зачем были обмануты литовцы, иностранцы и все Вильно, вплоть до самого министра. Они не верили в наше поражение, пока не увидели его; и на этот раз почти суеверная убежденность в непогрешимости гения Наполеона послужила ему на пользу против его союзников. Но эта же самая вера усыпила французов, которые были в полной уверенности в своей безопасности: в Вильно, как и в Москве, никто не приготовился ни к какому передвижению.

В этом городе была огромная партия армейского обоза и его казны, продовольственных запасов, масса огромных фургонов императора, много артиллерии и большое количество раненых. Наше отступление свалилось на них, как неожиданный ураган. При этом известии одних ужас заставил бежать, других приковал к месту: солдаты, люди, лошади, повозки — все перепуталось!

Среди такой сумятицы некоторые начальники вывели из города в Ковно всех, кого они смогли заставить двигаться; но через лье по этой дороге эта тяжелая и напуганная колонна встретила Панарские высоты и лощину.

При завоевательном шествии этот поросший лесом скат показался бы нашим гусарам только счастливым местоположением, откуда они могли бы обозревать равнину и видеть неприятеля. Впрочем, этот короткий и крутой склон был едва заметен. При правильном отступлении он представлял бы прекрасную позицию, чтобы повернуться и остановить врага. Но при беспорядочном бегстве, когда все могло бы служить прикрытием, когда при спешке и в беспорядке все обращается против самих себя, этот холм и ущелье сделались непреодолимыми препятствиями, ледяной стеной, о которую разбивались все наши усилия. Он задержал все: обоз, казну, раненых. Несчастье было довольно большое, так что в этом длинном ряде неудач оно составило эпоху.

И на самом деле, деньги, честь, остаток дисциплины и силы — все окончательно было потеряно[267]. После пятнадцати часов бесплодных усилий, когда проводники и солдаты эскорта увидели, что Мюрат и вся толпа беглецов обходит их до склонам горы; когда, обернувшись на шум пушечной стрельбы, приближавшийся к нам с каждым мгновением, они увидели самого Нея, уходившего с 3 тысячами человек, остатками корпуса де Вреде и дивизии Луазона; когда, наконец, перенеся взор на самих себя, они увидели, что вся гора покрыта разбитыми или перевернутыми повозками и пушками, распростертыми людьми и лошадьми, умиравшими друг на друге, — тогда они перестали думать о спасении чего-нибудь, а просто старались предупредить алчность врагов, растащив все сами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});