Ностальгия по крови - Дарио Корренти

телефона. Ну, все, красавчик, вот ты и попался.

Она снова позвонила Рокко.

– Ты можешь локализовть телефон?

– Конечно.

– Даже если он выключен?

– Если из него не вынули аккумулятор.

– Можешь попытаться?

– Конечно, сейчас же сделаю. Скинь мне номер телефона.

Через несколько минут ей пришло сообщение с координатами GPS – 50.464868° северной широты, 30.52285900000004° восточной долготы. Волосская улица, 3. Киев.

Илария позвонила на стойку администрации:

– Я хотела бы заказать такси.

Быстро сбежав по лестнице, она подбежала к портье.

– Объясните, пожалуйста, таксисту, что меня нужно отвезти в полицию. Полиция. Именно сейчас. Очень срочно. Я репортер. Журналистка.

4 февраля

– Доверие за доверие, Леночка. Ты ведь сама сказала за ужином, что я могу называть тебя Леночкой.

– Конечно.

– Знаешь, душить – это очень интимно. Это тот способ убийства, который больше других заставляет близко почувствовать жертву. Это не вопрос власти, это вопрос близости. Потому что ты смотришь жертве в глаза, пока она умирает, ты к ней прикасаешься, пока она умирает. Тебе когда-нибудь доводилось держать за руку человека, пока он умирает? Это такой момент… Ты физически чувствуешь, как уходит жизнь…

– Лично я отвернулась, пока он умирал, – сказала Елена.

Ей надо было вжиться в роль, погрузиться в нее полностью. Если не получится – все, конец.

– У меня это произошло с моей биологической матерью. Я случайно встретился с ней во время полета и понял, что она больна. Я тайком навещал ее. Она умерла через несколько месяцев, ночью, и я был с ней. В этот момент я держал ее за руку. Но это ощущение не было новым для меня. Я его уже испытывал раньше.

– С кем?

Елене уже удалось высвободить одну руку, но она все так же держала обе руки за спиной, чтобы он не догадался.

– В первый раз с Росселлой. Она была очень красива, и я влюбился до беспамятства. Я вовсе не хотел ее убивать. Мы оба были тогда подростками. Все произошло случайно, во время прогулки. С нами был ее шестилетний двоюродный брат. На нашу тропинку сошел небольшой оползень, и мы испугались, что скоро все тропы станут непроходимыми, и хотели вернуться раньше, чем это произойдет. Мы оставили мальчика в месте, которое казалось нам безопасным, и отправились на разведку без него, чтобы оценить степень опасности. Я впервые оказался наедине с Росселлой. Не знаю, что на меня нашло. Я почти ничего не помню. Может быть, попытался ее поцеловать. Знаю только, что она меня оттолкнула. И тут на меня вдруг накатило: я обхватил пальцами ее шею и начал сближать пальцы. Наконец-то я ощутил ее так близко, наконец-то посмотрел ей в глаза. И я кончил. В первый раз без мастурбации. Этот оргазм был самым сильным в моей жизни. А потом я снова взглянул на нее. Она посинела, язык вывалился наружу, глаза налились кровью. Выглядела она ужасно. Мне стало стыдно, что я любил такую уродину, и я спрятал ее в колодце. Я вернулся к мальчику, который нас дожидался, и сказал ему, что это он во всем виноват, потому что отправил Росселлу проверить, нет ли других оползней, и оползень сошел как раз на нее. Если он хоть раз откроет рот и скажет кому-нибудь, его посадят в тюрьму. Потом я взял его за руку и отвел домой.

– И что потом стало с этим мальчиком?

– Двадцать лет спустя его я тоже убил. И мне это не понравилось, Леночка. В сущности, он был первым, над кем я имел безграничную власть. Бруно действительно ни разу не открыл рта. Он понял меня буквально. Я узнал, что много лет он не разговаривал ни с кем, даже с родными. А потом, к несчастью, он вырос. И начал постепенно вспоминать все, что с ним произошло, и у него появились сомнения. Мне пришлось сбросить его с того чертова виадука. Когда его переехал первый грузовик, он был еще жив. Но мне не хотелось на это смотреть. В таком убийстве нет красоты, Леночка. Поверь мне, я был потрясен. Я очень чувствительный человек, Леночка, даже если ничего не ощущаю, когда кто-то умирает. Только ярость, что все кончилось. Наслаждение я испытываю раньше, когда чувствую у себя в руках трепещущую жизнь. Потом – нет, потом я прихожу в состояние растерянности и замешательства. Я понимаю, что во мне срабатывает импульс делать какие-то странные вещи, например поедать человеческое мясо. Но я не знаю, как это объяснить, Леночка. Меня охватывает гнев на человека, который умер, и я прихожу в ярость, потому что он не должен был умирать. Я пытаюсь удержать его в жизни, поместив внутрь себя. Если я его съедаю, он продолжает существовать.

Елене снова стало плохо. Она покосилась на рот своего собеседника. «Спокойно, надо казаться равнодушной. Словно ничего страшного он не сказал, так, безделицу какую-то. И при этом не забывать, что надо до конца играть роль убийцы». Она немного поразмыслила.

– А я вот не хотела, чтобы мой муж продолжал существовать, – ответила она.

– Да, это другое. На самом деле я не ел ни Росселлы, ни Бруно, ни моей матери, потому что они уже существовали во мне, как бы там ни было. Улавливаешь разницу, Леночка? В случаях с ними мне не нужно было их убивать. Согласен, мать умерла от рака. Однако остальные двое – нет, их убил я. Они уже достаточно пожили во мне. Ты веришь в предвидения, Леночка?

– В каком смысле?

Елена должна была сохранять спокойствие во что бы то ни стало. Каждый вопрос – это выигранное время.

– Сейчас я тебе объясню, что имею в виду под предвидениями. Это когда ты затрагиваешь историю, которая тебя не касается, но при этом переживаешь так, словно это произошло с тобой. Со мной такое случалось, когда мне рассказывали о Винченцо Верцени.

– И тем не менее ты себя так не называешь, – перебила его Елена.

– Это верно, с тобой я пользовался другим, поддельным именем. Ты не можешь знать, кто такой Винченцо Верцени. Это убийца из XIX века, из моих долин, который испытывал те же порывы, что испытываю сейчас я. Первый серийный убийца в Италии. Дети вырастали на его истории и пересказывали ее друг другу, потому что в этом возрасте нас обычно очаровывает страх. Но у меня все было по-другому. Винченцо меня не пугал, он меня волновал, Леночка.

– А какое отношение он к тебе имел?

– Поначалу, когда я начал убивать тем же способом, то даже не думал