Андрей Старицкий. Поздний бунт - Геннадий Ананьев

Выслав несколько засад, чтобы притормозили они стремительный ход рати Оболенских, Хабар-Симский начал готовить оборону. Закопы делал с таким расчетом, чтобы можно было без помех нанести боковые удары. Верейскую дружину он укрыл за холмами правей крепостицы. У дружины две задачи: одна - держать под охраной тыл, чтобы не зашел Овчина за спину, вторая - в разгар сечи ударить в спину московской рати.

К исходу второго дня Хабар-Симский доложил князю:

- Все готово. Теперь можно до утра отдохнуть.

- Дозоры только выслать. Не ровен час, попрет Овчина-Телепнев ночью.

- А как же иначе, - с явной обидой ответил Хабар-Симский. - Разве несмышленыши мы?

- Не супься. Я напомнил не в укор тебе, а на всякий случай. Чего тут плохого?

Ночь прошла спокойно. Весь следующий день одна за другой возвращались засады. Одни, вдохновленные успехом, почти без потерь и с десятками пленных, другие - наоборот - понурые, потерявшие много ратников и едва унесшие ноги. Тех и других князь Андрей Иванович и Хабар-Симский встречали добрым словом, настраивая их на предстоящий бой. Пленных, кто по доброй воле переходил под руку князя Андрея Ивановича, распределили по сотням, не желавших же изменить прежней присяге, запирали в клетях Тюхоли.

Еще один день прошел в ожидании прихода помощи из Великого Новгорода и подхода московской рати князя Овчины-Телепнева, но ни полки новгородские, ни войска Овчины все не появлялись. Лишь на закате из леса несколькими проселочными дорогами начали выезжать конные тысячи и устраивать себе станы на противоположном конце сенокосного поля.

И на холмах, и на опушках леса запылали костры. Горели они до полуночи. Вокруг костров шла неторопливая беседа ратников, многим из которых оставались последние часы их земной жизни, и это они вполне понимали.

Свои шли против своих. Думалось, канула в лету междоусобица, рать лишь для борьбы с ворогами, ан - нет. Завтра польется кровь русская от русских же мечей.

Первым на рассвете ударил набатный барабан московской рати. Она начала споро облачаться в доспехи, коноводы подводили коней. Малое время, и лава готова к бою. Подай знак, и она устремится на холмы.

Перед строем готовых к сражению ратников появились стяги: государев и князя Овчины-Телепнева. Со значением два стяга. Не ради одного державного царя всей России, но и ради князя Ивана Овчины-Оболенского-Телепнева, главы Верховной думы, фактического правителя России, предстоит скрестить мечи с бунтарями. А мятежники тоже выстраиваются, на гребне холмов. Пиками станут встречать наступающих, и не только пиками. Хабар-Симский приготовил неожиданность: за гребнем к стрельбе изготовились стрельцы. Их не так много - всего сотня - но они могут сделать многое. Когда лава, набрав скорость, подлетит к холмам на сотню саженей, стрельцы выступят вперед и встретят ее залпом, устроив тем самым завал - а сбавив скорость, лава не сможет перемахнуть закопы.

Успешной оказалась уловка Хабара-Симского. Стрельцов он поделил на два ряда, по полусотне в каждом. Дав залп, первый ряд отступал, чтобы зарядить рушницы, на его место выходил второй ряд, и следовал новый залп, к тому времени первый ряд успевал зарядить рушницы и готов был дать залп. Получился почти непрерывный огонь. Под выстрелами падали кони. Хабар-Симский велел стрелять не по всадникам, а по коням, чтобы навалить как можно большую кучу-малу. Всадников эта куча сама помнет.

Безудержная стремительность наступающих была сбита, но рушницы не умолкали. Особенно успешной оказалась их стрельба, когда конница подскакала к закопай, ловко укрытым дерном. Кони, снизив скорость, не перелетали через ловушку, а проваливались в закопы. Теперь по ним стрелять нужды не было, теперь рушницы выцеливали ратников.

Ударил набатный барабан главного воеводы Хабара-Симского, его подхватили набаты дружин, смердов и детей боярских, хлынули с холмов по заранее приготовленным проходам конники князя Андрея Старицкого, смело врезаясь в потерявшие стройность ряды противника.

Рукопашная начала набирать силу.

Не долго верх на поле боя одерживала дерзость, вскоре положение выровнялось. Сеча перешла в то состояние, когда начало главенствовать мастерство и ловкость каждого мечебитца. Ужасное зрелище: секли друг друга единоверцы. Секли озлобленно, безжалостно. Сенокосное поле все более и более набухало кровью.

Через некоторое время почувствовался перевес московских ратников. Первыми попятились смерды, оголяя правый бок детей боярских, что грозило поставить тех в трудное положение. Хабар-Симский ввел в бой засадную дружину из Вереи.

Теперь попятились москвичи. Вот-вот начнется паника, но тут Овчина-Телепнев выпустил свой резерв - вновь попятились смерды. Положение сложилось критическое, и Хабар-Симский решился на крайний шаг ввести в бой свой последний резерв. Тех самых мечебитцев, с которыми он приехал в Старицу. Повел их он сам.

Отчего князь Андрей Старицкий не запретил воеводе врубаться в гущу сечи, не понятно?

Положение выровнялось и оставалось неизменным до конца дня, когда из-за наступления темноты схватка вынуждена была прекратиться.

Ратники начали возвращаться в свои станы. Князь Андрей Иванович встречал с поклоном, но все более тревожился, отчего так долго не возвращается Хабар-Симский.

Вот и он. Но что это?! Коня ведут в поводу, а двое мечебитцев с боков поддерживают воеводу, который держится в седле, ухватившись обеими руками за луку. Возле Андрея Ивановича ему помогли слезть с седла. Князь ужаснулся, увидев кольчугу воеводы в крови, а на его шее глубокую зияющую рану.

- Бармица отчего-то сбилась, - словно оправдывался Хабар-Симский за случайную оплошность. - Но ничего. Оклемаюсь.

Подоспел княжеский лекарь, склонился над опустившимся на траву воеводой, но как ни старался, ему никак не удавалось остановить кровь: шею жгутом не перетянешь, а квасцы не помогали. Хабар-Симский заметно слабел. Вскоре он, уже еле шевеля губами, сказал свое последнее слово князю-другу:

- Держись. Прими мои слова как заклинание: лучше погибнуть в бою, чем корчиться на дыбе. Но я уверен, ты одолеешь коварного Овчину.

Сделал последний выдох воевода. Лекарь повременил немного, надеясь на чудо, но вот распрямился:

- Все. Не смог я одолеть костлявую.

Осиротел князь Андрей Иванович. Не о предсмертном наказе друга и соратника его мысли. Поле, которому надлежало бы кормить долгую зиму домашнюю скотину духмяным сеном, истоптано, напитано кровью и устлано трупами. Ради чего? Ради чего погиб воевода Хабар-Симский, так много сделавший для родины, для ее ратной славы? А впереди ждала его еще большая слава, еще большая благодарность народная за знатными победами над алчными соседями. И вот - нет великого воеводы!

А что даст завтрашний день? Еще сотни храбрейших из храбрых ратников останутся лежать на поле-кормильце?!

«Ради чего?!»

Чести рода! А не жажда ли власти? Не ради ли воцарения Владимира вся эта кровь?

До самого утра не смыкал Андрей Иванович очей, думал, думал и думал, но так и не нашел верного ответа на теснившиеся в полном беспорядке вопросы.

Ударил набат в стане Овчины-Телепнева. В шатер КНЯЗЯ Андрея Ивановича вошел воевода Старицкой дружины, принявший на свой страх и риск возглавить осиротевшую рать, ибо понял, что князю не до таких мелочей.

- Вели, князь, и нам строиться к сече?

- Да.

Но в один миг изменилось его решение, когда он поднялся на гребень холма и встал у своего стяга. Поле, которое осветило ласковое утреннее солнце, имело ужасный вид: трупы, трупы, трупы. Не ворогов-разбойников и не русских храбрецов, грудью вставших на защиту родной земли, а трупы единоверцев, сложивших головы из-за распри у трона.

«Я приму смерть, если так угодно Богу, ради жизни сотен!»

Не мешая воеводе своей дружины готовить рать к сече, князь подозвал одного из своих бояр и велел:

- Пойди к Овчине-Телепневу и скажи: я хочу с ним говорить. Один на один.

Войска стояли, готовые к бою, но ни та, ни другая сторона не получали никакой команды. И вот вместо того чтобы двинуть свои силы на холм, князь Овчина-Телепнев пошагал один, к удивлению рядовых мечебитцев, к центру сенокосного поля, обходя павших в сече ратников. Князь Андрей Иванович, поняв, что предложение его принято, приказал оставаться всем на своих местах, с достоинством спустился с холма и уверенно зашагал навстречу Овчине-Телепневу. Он вполне осознавал, что идет к своей смерти.

Переговоры были короткие.

- От имени царицы Елены и от имени ее сына Ивана Васильевича даю твердое обещание, что ты, князь, будешь оставлен без мести. Уделы твои останутся при тебе, - заверил Овчина-Телепнев.

- Моя дружина? Дружина Хабара-Симского? Мои бояре?

- Им тоже не станет ничего худого. Они вправе служить тому, кому хотят и где считают лучшим для себя. А дружины? Разве наказуема верность ратная?