«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Конечно, возможности тайного чтения частной корреспонденции представляли немалый соблазн для всех тех, кто имел возможность заниматься этим: от уездного почтмейстера до министра внутренних дел. Например, генерал-лейтенант Н.Д. Селиверстов, управлявший III Отделением в августе – сентябре 1878 года, направил письмо в российское посольство в Англии с просьбой подыскать в этой стране агента для работы в среде революционной эмиграции. Притом он нелестно отзывался о тогдашнем управляющем делами III Отделения А.Ф. Шульце и просил прислать ответ через Министерство внутренних дел, «иначе даже ко мне адресованные письма по почте приятель Шульца Шор [В.Ф. Шор – директор Санкт-Петербургского почтамта и руководитель перлюстрации в империи в 1868–1885 годах] все вскрывает»1122.

Можно вспомнить и о ряде скандалов на этой почве. Например, будущий генерал-лейтенант В.Н. Смельский записал в дневнике 15 декабря 1881 года, что граф Павел Петрович Шувалов якобы был вынужден оставить должность адъютанта великого князя Владимира Александровича – потому, что распечатал письмо из‐за границы, адресованное супруге князя Марии Павловне, которая из‐за этого «крайне огорчилась и выразила неудовольствие». Правда, в примечаниях к публикации была ссылка на бывшего управляющего делами III Отделения Н.К. Шмидта, который отрицал данный факт1123.

Пытался использовать перлюстрацию в личных целях граф П.А. Шувалов, глава III Отделения и шеф Отдельного корпуса жандармов в 1866–1874 годах. В 1869 году шло обсуждение готовившейся реформы образования. Министр народного просвещения Д.А. Толстой выступал решительным сторонником классической системы, ратовал за возвращение образованию сословного характера. Его полностью поддерживал издатель газеты «Московские новости» М.Н. Катков. Колеблющуюся позицию занимал великий князь Константин Николаевич. В том же 1869 году было организовано свидание Каткова и Константина Николаевича. По словам Е.М. Феоктистова, великий князь в течение часа весьма внимательно выслушивал все, что Катков объяснял ему. Михаил Никифорович вернулся домой с твердым убеждением, что великий князь будет на стороне графа Толстого. Так и случилось. По каким‐то причинам это крайне не понравилось графу П.А. Шувалову. По воспоминаниям Феоктистова, Шувалов рассказывал П.П. Альбединскому, в тот момент генерал-губернатору лифляндскому, эстляндскому и курляндскому:

На днях перлюстрировано было письмо Александра Kиреева [А.А. Киреев – генерал от кавалерии, известный славянофил] к его сестре [О.А.] Новиковой, в котором он извещал ее, что удалось примирить Константина Николаевича с Катковым. Копия этого письма представлена была государю, и, признаюсь, я надеялся, что оно сильно его раздражит. И что же? Можешь себе представить, при первом же свидании государь сказал мне: «Я очень рад, что брат Константин виделся с Катковым, обмен мыслями с таким человеком всегда полезен»1124.

Особенно известной в узких кругах российской элиты стала история, приключившаяся в январе 1893 года с директором ДП Петром Николаевичем Дурново. Интересно, что за 120 лет в литературе появились различные версии этой истории, опирающиеся лишь на устные рассказы, но никто из авторов ни разу не сослался на документы. К сожалению, и мне, несмотря на поиски в различных архивах, не удалось разыскать сам документ со знаменитой резолюцией Александра III. Вместе с тем, хотя различные версии расходятся в деталях, суть их одинакова.

Директор ДП находился в близких отношениях с некой госпожой Доливо-Добровольской. Но у него возникли подозрения, что столь же нежные чувства связывают ее с бразильским поверенным в делах в России Феррейрой д’Абреу. По одной из версий, агент ДП поступил в число слуг бразильца. Затем по указанию Дурново он взломал письменный стол дипломата и доставил начальству найденные там письма и записки. Обнаружив странную кражу-выемку, пострадавший обратился в столичную полицию. Конкуренция ведомств поспособствовала тому, что чины полиции достаточно быстро выяснили все обстоятельства дела. На всеподданнейшем докладе петербургского градоначальника Александр III якобы наложил знаменитую резолюцию: «Убрать эту свинью!» Петр Николаевич стал сенатором1125.

Известнейшая собирательница слухов и сплетен А.В. Богданович записала в дневнике 15 февраля 1893 года по случаю назначения Дурново в Сенат: «…туда попал, учинивши скандалы. Галкин [М.Н. Галкин-Врасский – начальник Главного тюремного управления] сказал, что в городе его называют “прелюбодейный сенатор”». Она же отметила 2 марта, что Дурново удалили по докладу П.А. Черевина (начальника царской охраны в 1881–1896 годах)1126.

По версии А.С. Суворина, Дурново находился в близких отношениях с некой госпожой Менчуковой (так в дневнике Алексея Сергеевича), женой пристава. Якобы все открыл английский посланник. Согласно записи Суворина от 28 февраля 1893 года, Петр Николаевич говорил у известного доктора Л.Б. Бертенсона:

Удивительная страна! 9 лет я заведовал тайной полицией, поручались мне государственные тайны, и вдруг… бразильский секретаришка жалуется на меня, и у меня не требуют объяснений и увольняют! Какая‐то девка меня предала, и человека не спросят. Я не о себе, мне сохранили содержание, дали сенаторство. <…> что это за странная страна, где так поступают с людьми – в 24 часа!1127

По третьей версии, «черный кабинет» перехватил откровенные письма этой дамы любовнику – бразильскому послу в России.

Доложили шефу. Увы – дама одновременно была любовницей и самого Дурново. В приступе ревности он наделал глупостей. Мало что заявился к изменщице, отхлестал по щекам и швырнул ей письма в лицо. Мало что выскочил из квартиры, забыв письма забрать. Он еще и обыск провел у бразильца в поисках других посланий. О чем тот не преминул сообщить императору Александру ІІІ: что ж это у вас за нравы в стране – шеф полиции читает чужие письма, избивает любовницу, обшаривает квартиры иностранных дипломатов…1128.

Свою версию сообщил в мемуарах начальник Петербургского охранного отделения в 1905–1909 годах А.В. Герасимов:

Еще в начале 90‐х годов (1893 г.), когда он [П.Н. Дурново] был директором Департамента полиции, его темперамент сыграл с ним плохую шутку. Он ухаживал за одной дамой общества. Эта дама какое‐то время относилась к нему весьма благосклонно, но затем завела роман с бразильским посланником. Дурново, как директору Департамента полиции, был подведомствен черный кабинет, и он ничтоже сумняшеся приказал по службе доставлять ему письма этой дамы к бразильскому посланнику. Передают, эти письма были настолько красноречивы, что не оставляли никаких сомнений в характере отношений дамы с послом. Взбешенный Дурново поехал объясняться с дамой своего сердца. Та категорически все отрицала. Тогда Дурново бросил ей в лицо пакет подлинных ее писем и, уезжая, имел неосторожность оставить эти письма у нее. Дама не преминула пожаловаться бразильскому посланнику. И началась история… Бразильский посланник воспользовался встречей с Государем на одном из придворных балов и рассказал ему всю эту историю. Покойный Царь был возмущен, тут же на балу подозвал к себе министра внутренних дел [им тогда был однофамилец Петра Николаевича – Иван Николаевич Дурново] и с присущей ему резкостью заявил: «Немедленно убрать этого дурака»1129.

Я постарался проверить эти различные свидетельства по документам. Действительно, в 1892 году в Петербурге проживали София Гавриловна Доливо-Добровольская, учительница 2‐го Московского городского начального женского училища, а также подполковник И.А. Меньчуков, пристав Полюстровского участка, так что вполне могла проживать и госпожа Меньчукова1130. Но, естественно, определить, какая из двух дам стала предметом раздора между российским сановником и бразильским дипломатом, не представилось возможным.

Таким образом, все версии, при частных расхождениях, сходятся в основном. Если же верить варианту А.В. Герасимова, то резолюции могло и вовсе не быть. Добавим, что спустя годы, в октябре 1905‐го, Петр Николаевич, человек несомненно сильной воли и государственного ума, вернулся в МВД в качестве министра.

По воспоминаниям директора ДП (9 мая 1902 года – 4 марта 1905‐го) А.А. Лопухина, перлюстрация использовалась в начале XX века в подковерной борьбе между двумя крупнейшими фигурами в правительстве: министром финансов С.Ю. Витте и министром внутренних дел В.К. Плеве. В июле 1904 года Плеве был убит эсером Е.С. Сазоновым (Созоновым). 26 августа в ходе официального осмотра бумаг, хранившихся в кабинете покойного, в среднем ящике письменного стола (между наиболее секретными документами) были обнаружены две пачки перлюстрированных писем. Одна из них представляла собой копии и два подлинника писем самого Лопухина его двоюродному брату, известному деятелю либеральной оппозиции, профессору Московского университета С.Н. Трубецкому. Во второй пачке находились копия письма министра финансов Витте близкому ему лицу с резкой критикой политики Плеве, а также копии писем представителей крайне правых течений, убежденных в близости Витте к «жидомасонским» организациям и в том, что его деятельность помогает революции. К этой второй пачке перлюстрированных писем была приложена собственноручная записка Плеве, представлявшая их императору для прочтения. Николай II на этой записке сделал надпись о том, что тяжело разочаровываться в своих министрах. Таким образом, по мнению Лопухина, целенаправленный подбор перлюстрации, осуществленный Плеве, достиг своей цели: опорочил Витте в глазах государя1131.