Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей Юрьевич

— Это неважно! — парирую я — Вы безоружный пошли против вооружённых террористов, выполняя свой долг полицейского и мужчины! Спасибо Вам, месье Голон, спасибо Вам, месье Бауэр. А вот без Вас, месье Бауэр, мы бы обзавелись лишними дырками в своих организмах!

Вчетвером обнимаемся на сцене, а оркестр вдруг заиграл «Интернационал». Всё правильно: француз, немец и два русских сорвали теракт. Стадион дружно встал и люди стали подпевать. Запели и мы, я — со слезами на глазах, другие — не знаю, не видел. То ли от беготни, то ли от нервотрёпки, мне становится нехорошо. Слабость, какие-то болевые ощущения…

— Юра, у тебя кровь! — вдруг отчаянно кричит Катя.

— Кровь?

Оглядываю себя. Действительно, слева по рубашке расплывается тёмное пятно. Рубашка у меня тёмно-бордовая, кровь на ней не видна. Увидев дырку на рубашке и кровь вдруг чувствую сильную боль, да такую, что темнеет в глазах и я начинаю заваливаться набок.

Спустя четыре часа за нами прилетел советский санитарный самолёт. В Ан-24 погрузили Дина, находящегося в медикаментозном сне, а вместе с ним Францию покинули и мы с Катей. Катя в кресле, а я на носилках. Как показал рентген, у меня сломаны два ребра и их осколки угрожают сердцу. А боль, как объяснили врачи, я не чувствовал из-за шока.

Дин получил четыре тяжелейших ранения: в шею и в плечо навылет, и две пули в грудь, одна из которых застряла, а другая вышла из спины раздробив ребро. Французские врачи провели первичную обработку ран и развели руки: больше они сделать не в состоянии и пациент скорее всего умрёт. Советские врачи с ними не согласились, и вот мы летим в Белиц-Хайльштеттен, главный советский военный госпиталь на территории ГДР.

На аэродроме нас ждали санитарные машины, и очень скоро мы оказались в операционных. Со мной возились не слишком долго, около двух часов. Как мне потом сказали, пришлось удалить осколки ребра, а оставшуюся часть укрепить титановой спицей. Ну и осталось залечить контузию внутренних органов: вещь крайне неприятная, но в условиях советского военного госпиталя отнюдь не смертельную.

А вот с Дином бригада хирургов провозилась очень долго — почти всю ночь и до двенадцати часов следующего дня. Можно не перечислять того, что сотворили врачи: собственно говоря, они сотворили чудо. Раненый, который просто обязан был умереть, остался жить. Единственное, о чём волновались врачи — это связки. Пуля пробившая шею, прошла в опасной близости от связок и теперь неизвестно как повлияет на голос шрам, после того как заживёт эта рана. Спасибо уже и на том, что не был повреждён позвоночник. Повезло.

Я полежал сколько положено, в реанимации, и был переведён в палату. Конечно, сначала меня запихали в отдельную, «генеральскую». Я там полежал какое-то время, да и попросил перевести меня в общую палату. Врач, с которым я говорил, хотел послать меня подальше, мол, без сопливых скользко, но Сергей протянул ему визитку, и всем стало всё понятно. Меня тут же перевели в общую палату для младших офицеров.

Компания собралась душевная: десантник, два танкиста, два мотострелка и топограф. Поголовно все с переломами нижних конечностей, один я с огнестрелом, отчего парни посматривали на меня весьма уважительно. Познакомились. У всех оказалось одинаковое звание, старшие лейтенанты, один я рядовой необученный, зато со мной мой охранник. Сергей спит вместе с нами в палате, а Антон остался во Франции, с Ириной Сергеевной, так решило руководство.

В первый же день к мой кровати приковылял один из пехотных старлеев, Лёва Рохлин.

— К тебе можно?

— Рад гостю. Присаживайся! — киваю на стул.

— Нам сказали, что эти костыли придумал ты. Правда или врут?

— Правда. Только придумывала целая команда: я, мой отец, сестра и врач.

— Угу. Врач, как я понимаю, подключился в полуфинале?

Это что? Молодой человек решил вбить клин между нами? Но в таком случае, он это сделал крайне неловко. Отвечаю максимально сухим тоном:

— Борис Иванович очень порядочный и достойный человек. Он взялся совершенствовать наши подвесные системы для обучения ходьбе, коляски, носилки-каталки, кресла-каталки и многое другое. Ты же понимаешь, что именно специалист учитывает все мелочи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Рохлин спокойно дослушал до конца и завершил свою мысль:

— Я почему спросил: мне кажется, что ваш костыль с локтевым упором самую малость недодуман. Как раз не хватило врачебного взгляда.

— Что нужно усовершенствовать?

— Да самую малость. В вашем костыле стоит только концевой амортизатор из резины, а нужно добавить ещё один, внутренний. Пружинный, а лучше — гидравлический.

— Понимаю. Но ты понимаешь, что тогда стоимость костыля увеличится вдвое?

— Понимаю. Однако такие сложные костыли потребуются в малых количествах: для госпиталей вроде этого, да для отделений в больницах. Понимаешь, Юрий, я поначалу очень остро чувствовал каждый шаг, амортизатор недостаточно гасил отдачу. То есть, такой костыль нужен только поначалу. А дохаживать можно и с обычным.

— Убедил, Лёва. Рисуй схему установки амортизатора, а я напишу сопроводительное письмо Борису Ивановичу. Я полагаю, такая разработка будет зарегистрирована как изобретение. Твоё изобретение.

Старлей просиял. Имя этого офицера смутно напоминает мне военного деятеля времён Перестройки, вернее, чуть позднее. Но кто был тот генерал (кажется, всё-таки генерал а не полковник), чем он отличился и как закончил свой жизненный путь не знаю.

— Юра, — подаёт голос Сергей — ты хотел тренировать пальцы. Чем будешь заниматься?

— Спасибо за напоминание, Серёга. Давай что попроще, гитару.

Кровати в этом госпитале самые совершенные — с регулировкой постели в любом положении. Медсестричка, по просьбе Сергея, устанавливает ложе кровати так, что я оказываюсь в положении полулёжа.

— Ну что, товарищи офицеры, вы не возражаете, если мы с Сергеем устроим репетицию? А вообще-то, если хотите, могу вас чему-нибудь научить.

— Эта… Юра… А если мне медведь на ухо наступил? — поднимает руку десантник.

— Ты любишь петь, Валера?

— Конечно.

— Значит и играть научишься. На конкурс имени Чайковского тебя вряд ли пригласят, но ты же не расстроишься?

В ответ — здоровых смех.

— Ещё одна проблема! — топограф зрит в корень — Как быть с музыкальными инструментами? Если покупать, то боюсь, ни у кого нет столько марок.

— Вопрос простой. — отвечаю я — Мне выплатили гонорар за выступление во Франции, так что деньги есть. Сергей купит гитары на всех, а вы мне отдадите рублями. Такой вариант всех устроит?

Устроило всех. Сергей взял машину, съездил в музыкальный магазин и вот в палате появилось шесть новеньких «Музима Резоната». Чехлы и подставки следуют в комплекте.

Десантник Валера трогает струны:

— Ребята, я действительно научусь играть?

— Если будешь стараться. — на полном серьёзе отвечаю я.

— Вообще-то начинать учиться сразу на «Музима», это злостное пижонство. — бормочет Дима-топограф — Следовало бы начинать с чего попроще.

Пока переговаривались, все собрались вокруг моей кровати и

— Отставить разговоры! — командую я — Для начала мы будем разучивать песню «Группа крови». Вещь сложная, не без того, зато потом будет сильно легче. Смотрите на меня внимательно, показываю, как правильно держать инструмент.

* * *

Повидать Дина меня пустили только спустя две недели: всё это время его держали в состоянии сна, уж больно тяжёлыми оказались раны. Дин сильно исхудал, хотя, казалось бы, куда дальше — он и раньше был худощавым.

— Здравствуй, брат! Я вижу, ты борешься?

— Здравствуй брат, борюсь. — еле слышно отвечает Дин

— Больному категорически нельзя разговаривать. — жёстким тоном говорит присутствующий врач — Можете рассказать ему новости, но отвечать я не рекомендую.

— Хорошо, доктор. — послушно говорю я, а Дину поясняю — Ты, брат, две недели пробыл между жизнью и смертью, так что буду рассказывать только приятные новости.