Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - Владимир Соловьев

С другой стороны, я стал замечать, что Таня, хоть и младше меня на десять лет и, вполне возможно, досталась мне нетронутой, но в наших отношениях стала верховодить, заменяя мне в какой-то мере маму. Выражалось это по-разному.

Исчезли у меня в комнате барханы многолетней пыли, и дышать стало легче. На письменном столе воцарился небывалый порядок, и я теперь не тратил время на поиски исчезнувшей страницы или пузырька с клеем. Не только дышать, но и работать стало легче и веселее. Таня приносила цветы и что-нибудь вкусненькое, а раньше я ел всухомятку, и только когда приходил в гости к маме, обедал как следует: первое — второе — третье. Мама и то заметила, что я как-то посвежел и отъелся, только непохоже, чтобы ее это очень радовало. Да и в любви Таня, конечно, знала больше толку, чем я, — она была права. Даже в постели. Не могу сказать, что она была очень уж изощренна, но «угрюмый, тусклый огнь желанья» — это сказано именно о ней. Ничего подобного ни с кем не испытывал — даже с сокурсницей на фольклорной практике в Новгородщине. Говоря начистоту, Тане следовало немедленно расстаться с Ваней и выйти за меня замуж, а предварительно, чтобы покончить с двусмысленностями и ложью, нам надо было признаться во всем Ване, повиниться и объяснить, что иначе жить не можем. Думаю, даже мама бы меня поняла. Вместо этого я продолжал мучить Таню, маму, Ваню и себя, громоздя новые и новые препятствия и еще больше запутывая наши отношения.

И постоянно нудя Тане про жизнь втроем — это стал как бы рефрен нашего с ней романа.

И вот однажды, когда я уже этого больше не хотел, а болтал просто так, по инерции, она не выдержала и согласилась. Я так привык к тому, что она наотрез отказывается от промискуитетного варианта, что был просто потрясен ее согласием. Дело в том, что сама идея, чтобы Таня обслуживала одновременно меня и Ваню, пришла мне в голову задолго до того, как мы с Таней так душевно и житейски притерлись друг к дружке, и когда я первый раз предложил этот вариант, то заранее понимал, что она его отвергнет. А потом уже повторял свое предложение скорее по инерции — не то что в шутку, а чтобы Таню подразнить. А здесь она возьми да и согласись, поставив меня в совершенно идиотское положение. Что делать? Не отступать же! Чтобы она потом думала обо мне как о трепаче! Она и так ко мне изменилась, стала относиться чуточку снисходительно, как к недоразвитому. И мы стали всерьез обсуждать с ней, с чего начать и как лучше осуществить наш — точнее мой — замысел.

— Я ему сначала все расскажу, — сказала Таня, и мне показалось, что она меня слегка шантажирует, потому что хоть рассказ Ване и входил в мои смутные планы, но это должен был быть мой рассказ.

Зная ее упрямство, не стал ее отговаривать, только предупредил:

— Он не станет с тобой спать, если узнает.

— Ну и не надо, — отмахнулась Таня.

— Можешь сказать ему, что ты не девица, — нашел я компромиссное решение.

Таня довольно грубо расхохоталась. В последнее время она бывала со мной иногда резка.

— Давай прекратим на время встречаться. Я ведь понимаю, что тебе трудно так вот запросто перепрыгнуть от одного любовника к другому. Для этого потребуется время. И потом, ты привыкла уже к более-менее регулярным сношениям, а надо, чтобы ты изголодалась, — через неделю сама ему отдашься. И все придет в норму: ты будешь его женой и моей любовницей.

— Ты так во мне уверен?

Молчу.

— И ты меня нисколечко не ревнуешь? — спрашивает она тогда.

— Любовницу к мужу не ревнуют. Потому что любовник — это уже знак предпочтения. Наоборот, ревнуют жену к любовнику.

Как я тогда ошибался!

Для верняка решил уехать недели на две, договорившись с Таней, что она в мое отсутствие Ване про нас не расскажет. Взял командировку в Грузию. Как оказалось, последняя возможность: Союз скоро распался, а там и кавказские войны начались.

Мне бы купаться в грузинском гостеприимстве, а я места не находил. Первый раз в жизни испытывал дикие муки ревности. Воображал мою Таню за этим занятием с Ваней: как отдается ему, входит во вкус, предпочитая мне, — как-никак, на одиннадцать лет моложе, да и сексуальную энергию поднакопил за время своего девства, будь здоров!

Как не догадался сразу? Ведь это я — старый муж, от которого она ушла к молодому любовнику. Чувствовал себя как обворованный вор. Ненавидел их обоих, представляя, что Тане с ним лучше, чем со мной, — теперь уже никогда ко мне не вернется. Мысль, что потерял, терзала меня. Выстаивал длиннющие очереди к междугороднему телефону, но так и не решался и в последний момент заказывал разговор с мамой. Она ничему не удивлялась, хоть никогда раньше, уезжая, так часто ей не звонил. Я уже говорил: мама — умная, и что не понимает, о том догадывается. Жаль было немного, что она мне не сочувствует, а ведь знает, что страдаю. Я не в претензии, но есть, значит, и у материнской любви пределы.

Мои хозяева водили меня в рестораны, кормили, поили и развлекали, как могли, катали по Кахетии, Сванетии, Абхазии. Почти не спал эти дни.

Однажды душной ночью в Старой Гагре кинулся в море и плыл, плыл, плыл, плыл — покуда хватило сил: сам отдал, своими руками, из рук в руки! Повернул обратно, только когда выдохся, уверенный, что обратно не дотяну. Но море было ласковое, надежное, недвижное, волна чуть плескалась, я полежал минут пять на спине, пришло второе дыхание, и через полчаса был на берегу. И решил немедленно возвращаться в Москву.

Но на следующий день взял себя в руки и пробыл в Грузии от звонка до звонка. Дело тут вовсе не в выдержке, а наоборот — в нерешительности, в страхе.

Вернулся в Москву подавленный, в отчаянии, не зная, что предпринять, как жить дальше — бороться за Таню или нет? Позвонить им не решался, сам к телефону на всякий случай не подходил, хоть тот и разрывался, а потому узнал последним, уже после похорон: Ваня погиб на охоте, перезаряжая ружье. Вот тогда только я и позвонил к нему домой — сестра сказала, что Таня переехала в общежитие, откуда я ее в тот же день чуть не силой перевез к себе домой, а сам, чтоб не мозолить ей глаза, уехал к маме.

Приходил редко, ни о чем ее не расспрашивал и не приставал, надеясь, что Таня оценит мою деликатность. Она рассказала, что в первый же день во всем призналась Ване, а на следующий, рано утром, он уехал на охоту. Труп нашли через неделю — сердце не задето, прострелено левое легкое, по предположению врачей, умирал он долго и мучительно. Если бы помощь подоспела вовремя, его бы, несомненно, спасли. Было ли это самоубийство, сказать трудно.

Меня вдруг как осенило — а не случилось ли это с ним в то самое время, когда я совершал свой ночной заплыв в Старой Гагре? Словно Бог тогда взвешивал в нерешительности наши судьбы: кому из нас жить, а кому умереть?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});