О социализме и русской революции - Роза Люксембург

Теоретически эта доктрина, рекомендуемая одновременно и газетой «Vorwarts» Штампфера, и Каутским в качестве плода «марксистской мысли», ведет к оригинальному «марксистскому» открытию, что социалистический переворот является будто бы национальным, так сказать, домашним делом каждого современного государства в отдельности. Каутский, впрочем, умеет, но лишь в форме голубой мечты и абстрактной схемы подробно расписать всемирные экономические связи капитализма, превращающие все современные страны во взаимосвязанный организм. Российская революция — плод международного развития и аграрного вопроса, а эти вопросы не могут быть разрешены в рамках буржуазного общества.

Практически эта доктрина выражает тенденцию — снять с международного, прежде всего германского, пролетариата ответственность за судьбы русской революции, игнорировать международные связи этой революции. Ход войны и русской революции доказал не незрелость России, а незрелость германского пролетариата для выполнения исторических задач, и первая задача критического рассмотрения русской революции — подчеркнуть это со всей определенностью. Судьба революции в России полностью зависела от международных [событий]. То, что большевики целиком ориентировали свою политику на мировую революцию пролетариата, как раз и есть самое блестящее свидетельство их политической дальновидности и принципиальной верности смелому курсу избранной политики. Это результат колоссального скачка капиталистического развития за последнее десятилетие. Революция 1905–1907 гг. нашла лишь слабый отклик в Европе и потому остановилась в начальной стадии. Продолжение и решение [задач] было связано с европейским развитием.

Ясно, что не некритичная апологетика, а только обстоятельная, вдумчивая критика способна раскрыть сокровища опыта и уроков. Было бы поистине безрассудным представление, будто при первом всемирно-историческом эксперименте с диктатурой рабочего класса решительно всё, что сделано и не сделано в России, могло стать вершиной совершенства. Ведь эксперимент с рабочей диктатурой осуществлялся в немыслимо трудных, анормальных условиях: посреди мирового пожара и хаоса империалистической бойни народов, в железной петле самой реакционной военной державы Европы, при полном бездействии международного пролетариата. Напротив, элементарные понятия о социалистической политике и представления о ее необходимых исторических предпосылках вынуждают признать, что в таких фатальных условиях даже самый огромный идеализм, самая безграничная революционная энергия способны осуществить не демократию и не социализм, а лишь бессильные, искаженные их попытки.

Первейший долг социалистов всех стран — ясно представить себе все это в глубокой взаимосвязи и со всеми последствиями, ибо лишь на основе горького осознания можно оценить всю меру собственной ответственности международного пролетариата за судьбы русской революции. Вместе с тем только таким образом проявляется решающее значение сплоченных международных действий пролетарской революции, как основного условия, без которого даже величайшая добросовестность и самые большие жертвы пролетариата в отдельной стране неизбежно должны будут запутаться в клубке противоречий и ошибочных шагов.

Не может быть никакого сомнения, что умные люди во главе русской революции, что Ленин и Троцкий на своем тернистом пути, где их подстерегали разного рода ловушки, делали многие решающие шаги, лишь преодолевая сильнейшее внутреннее сопротивление и величайшие внутренние сомнения. Они сами бесконечно далеки от того, чтобы усматривать во всем образе своих действий в кипящем котле событий, в жестких тисках обстоятельств нечто такое, что Интернационал воспримет как великий образец социалистической политики, достойный лишь некритического восхищения и пылкого подражания.

Столь же ошибочно было бы опасаться, что критическое осмысление тех путей, которыми шла до сих пор русская революция, серьезно подорвет авторитет и привлекательность примера российских пролетариев, единственно способного преодолеть фатальную инертность немецких масс. Все обстоит совсем иначе. Пробуждение революционной активности рабочего класса Германии никогда не может быть достигнуто посредством чудодейственных опекунских методов блаженной памяти германской социал-демократии, каким-либо массовым гипнозом, слепой верой в незапятнанный авторитет собственных ли «инстанций» или же «русского примера». Историческая дееспособность германского пролетариата может родиться не путем создания революционного «ура»-настроения, а напротив, только путем осознания всей страшной серьезности, всей сложности задач, исходя из политической зрелости и духовной самостоятельности, из критической способности принимать решения, которую германская социал-демократия систематически убивала в течение десятилетий под самыми разными предлогами. Критическое осмысление русской революции во всех ее исторических взаимосвязях есть лучшая школа для германского и международного пролетариата в решении тех задач, которые вырастают перед ними из современной ситуации.

II

Первый период русской революции — от ее взрыва в марте до Октябрьского переворота — в общем точно соответствует схеме развития как Великой английской, так и Великой французской революций. Это типичный ход развития всякого первого крупного генерального столкновения революционных сил, возникших в недрах буржуазного общества, с крепостями старого общества.

Это развитие идет, естественно, по восходящей линии: от первоначальной умеренности ко все большей радикализации целей и параллельно этому — от коалиции классов и партий к единовластию самой радикальной партии.

В первый момент, в марте 1917 г., во главе революции стояли «кадеты», т. е. либеральная буржуазия. Первый всеобщий подъем революционной волны увлек всех и вся: IV Дума, самый реакционный продукт реакционнейшего четырехклассного избирательного права, созданного государственным переворотом, вдруг превратилась в орган революции. Все буржуазные партии, включая правых националистов, вдруг образовали фалангу против абсолютизма. Он пал под первым натиском почти без борьбы, как отмерший орган, который надо было лишь тронуть, чтобы он отвалился. Краткая попытка либеральной буржуазии спасти хотя бы династию и трон тоже провалилась через несколько часов. Стремительный ход развития преодолел за дни и часы расстояния, для которых Франции некогда потребовались десятилетия. Это показало, что Россия реализовала результаты европейского развития за целое столетие и прежде всего то, что революция 1917 г. была прямым продолжением революции 1905–1907 гг., а не подарком германских «освободителей». Движение в марте 1917 г. непосредственно продолжило то дело, которое было прервано десять лет назад. Демократическая республика была готовым, внутренне созревшим плодом уже самого первого натиска революции.

Однако теперь встала вторая, более трудная задача. Движущей силой революции были с самого начала городские пролетарские массы. Их требования не ограничивались, однако, политической демократией, а были направлены на решение самого жгучего вопроса международной политики — достижение немедленного мира. Одновременно революция опиралась на солдатские массы, также выдвинувшие требование немедленного мира, и на крестьянские массы, которые выдвинули на первый план аграрный вопрос, эту узловую проблему революции еще с 1905 г. Немедленный мир и земля — обе эти цели обусловили внутренний раскол революционной фаланги. Требование немедленного мира пришло в острейшее противоречие с империалистическими устремлениями либеральной буржуазии, глашатаем которой был Милюков; вопрос о земле был жупелом сначала для другого крыла буржуазии — помещиков, но затем стал им же для всех буржуазных классов, так как это было покушением вообще на священную частную собственность, их больное место.

Так на следующий день после первой победы революции началась внутренняя борьба в ее лоне вокруг двух центральных проблем: вопроса о мире и вопроса о земле. Либеральная буржуазия начала тактику затяжек и проволочек. Рабочие массы, армия, крестьянство все настойчивее торопили. Нет никакого сомнения, что с вопросами о мире и о земле были связаны и судьбы самой политической демократии и республики. Буржуазные классы, захваченные первой волной революции и позволившие увлечь себя до признания республиканской формы государства, вскоре начали искать пути для отступления и тайно организовывать контрреволюцию. Поход казаков Каледина на Петербург ясно выявил эту тенденцию. Если бы эта атака увенчалась успехом, была бы решена судьба не только вопросов о мире и земле, но и демократии, и самой республики. Неизбежным следствием стали бы военная диктатура с террором против пролетариата, а потом и возврат к монархии.