Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Сулле были совершенно чужды честолюбивые замыслы. Он не считал, как дюжинные аристократы его времени, целью своей жизни внесение своего имени в списки консулов; он был слишком умен для этого. Он был политически слишком равнодушен и слишком далек от всякого теоретизирования, чтобы добровольно заниматься реформой гнилого государственного здания. Он оставался в кругу аристократического общества, к которому принадлежал по происхождению и воспитанию, и проходил обычную должностную карьеру. У него не было причины особенно напрягать свои силы, он предоставлял это рабочим пчелам в политике, в которых, конечно, не было недостатка. При распределении квесторских мест по жребию в 647 г. [107 г.] случай привел его в Африку, в главную квартиру Гая Мария. Мужицки грубый Марий и его испытанный штаб не очень любезно встретили неискушенного столичного щеголя. Задетый этим приемом, Сулла с характерной для него неустрашимостью и ловкостью быстро усвоил военное ремесло. Во время своего смелого похода в Мавретанию он впервые обнаружил то своеобразное сочетание дерзости и хитрости, за которое современники прозвали его полульвом и полулисицей, причем они говорили, что лисица в нем опаснее льва. Перед молодым, знатным и талантливым офицером открылась теперь самая блестящая карьера. Считали, что именно он довел до конца тяжелую нумидийскую войну. Он принимал также участие в войне с кимврами и проявил необыкновенный организаторский талант в трудном деле снабжения армии. Несмотря на все это, даже теперь его больше привлекали удовольствия столичной жизни, чем война, а тем паче политика. Когда он занял должность претора (661) [93 г.], которой уже раз безуспешно добивался, счастье снова улыбнулось ему: его провинция была самой незначительной, но ему удалось одержать первую победу над царем Митридатом, заключить первый мирный договор с могущественными Арсакидами и в первый раз унизить их. Последовала гражданская война. Сулле принадлежит главная заслуга в том, что первый акт гражданской войны, италийское восстание, закончился в пользу Рима. При этом он своим мечом завоевал себе звание консула. В качестве консула он столь же быстро и энергично подавил затем восстание Сульпиция. Казалось, фортуна сама старалась, чтобы слава этого юного полководца затмила славу престарелого героя Мария. Взятие в плен Югурты, победа над Митридатом — того и другого тщетно добивался Марий — были делом Суллы, занимавшего тогда второстепенные должности. Союзническая война, в которой Марий потерял свою славу полководца и получил отставку, явилась фундаментом военной славы Суллы и сделала его консулом. Революция 666 г. [88 г.], которая вместе с тем и прежде всего являлась личным конфликтом между двумя полководцами, закончилась объявлением Мария вне закона и бегством его. Чуть ли не помимо своей воли Сулла стал самым знаменитым полководцем своего времени и оплотом олигархии. Последовали новые и еще более страшные кризисы: война с Митридатом, революция Цинны, но звезда Суллы продолжала восходить. Словно капитан, который не тушит пожар на своем корабле, а продолжает стрелять по неприятелю, Сулла не обращал внимания на бушевавшую в Италии революцию и непоколебимо оставался в Азии, пока не победил внешнего врага. Покончив с врагом, он подавил анархию и спас столицу от сожжения, которым ей грозили отчаявшиеся самниты и революционеры.

Момент возвращения на родину был для Суллы моментом великой радости и великой печали. Он сам рассказывает в своих воспоминаниях, что в течение первой ночи, проведенной в Риме, он не мог сомкнуть глаз; этому можно вполне поверить. Но задача Суллы все еще не была закончена, звезда его продолжала восходить. Став самым абсолютным властелином, Сулла вместе с тем всегда твердо стоял на почве формального права; он обуздал ультрареакционную партию и уничтожил гракховские учреждения, которые в течение сорока лет ограничивали олигархию. Он восстановил силу закона и заставил подчиниться ему сначала обоих соперников олигархии, т. е. капиталистов и столичный пролетариат, а затем и зазнавшихся военных в своем собственном штабе. Сулла создал для олигархии самое независимое положение, он отдал в ее руки в качестве послушного орудия государственные должности, отдал в распоряжение олигархии законодательство, суды, высшую военную и финансовую власть, создал для нее своего рода телохранителей в лице освобожденных рабов и своего рода армию в лице военных колонистов. А когда дело было завершено, творец уступил место своему творению. Абсолютный властелин добровольно стал снова простым сенатором. За всю свою долгую военную и политическую карьеру Сулла не проиграл ни одного сражения, ни разу не был вынужден сделать шаг назад; не взирая на врагов и друзей, он довел свое дело до намеченной им самим цели. Он действительно имел основание восхвалять свою счастливую звезду. Словно у капризной богини счастья на сей раз как бы явился каприз быть постоянной: она осыпала своего любимца успехами и почестями — желал ли он их или не желал. Однако история должна отнестись к Сулле более справедливо, чем он сам относился к себе, и оценить его выше, не только как любимца фортуны.

Законы Суллы — не творение политического гения, каким были, например, учреждения Гракха или Цезаря. В них нет ни одной новой политической мысли, как это, впрочем, характерно для всякой реставрации. Все основные моменты этих законов не созданы самим Суллой. Вступление в сенат через квестуру, отмена права цензоров исключать сенаторов из сената, законодательная инициатива сената, превращение должности трибуна в орудие сената для ограничения imperium’а высших магистратов, продление срока высшей должности в государстве на два года, передача военного командования из рук должностного лица, выбранного народом, в руки сенатского проконсула или пропретора, даже новые порядки в области уголовного судопроизводства и муниципального управления, — все это уже раньше развилось из режима олигархии. Сулла лишь урегулировал и фиксировал эти моменты. Даже ужасы сулланской реставрации, проскрипции и конфискации, в сравнении с действиями Назики, Попилия, Опимия, Цепиона и других, являются лишь правовой формулировкой традиционного метода олигархии устранять своих противников. По отношению к римской олигархии тех времен нельзя вынести другого приговора, кроме беспощадного осуждения; это распространяется на все, что было связано с олигархией, а следовательно, полностью также на законы Суллы. Похвала, подкупленная гениальностью зла, грешит перед правдивым духом истории. Однако следует помнить, что Сулла ответственен за свою реставрацию в гораздо меньшей мере, чем римская аристократия, которая в течение целых столетий была правящей кликой и с каждым годом все более погружалась в старческую дряблость и ожесточение. Все бесцветное в этой реставрации, а также все злодейства ее шли от римской аристократии. Сулла реорганизовал государство, но не как домохозяин, который по собственному усмотрению вводит порядок в своем расшатанном хозяйстве и среди своей челяди, а как временный управляющий, который точно выполняет полученные им инструкции. Неумно и неправильно сваливать в таком случае окончательную и главную ответственность с хозяина на управляющего. Значение Суллы либо переоценивают, либо слишком легковесно относятся к ужасным, непоправимым и абсолютно неизгладимым проскрипциям, экспроприациям и реставрациям, видя в них лишь дело изверга, случайно очутившегося во главе государства. Все это было делом знати и террора реставрации. Сулла же, говоря словами поэта, был здесь лишь топором палача, который бессознательно следует за сознательной волей. Сулла исполнил эту роль с удивительным, можно сказать, демоническим совершенством. Но в рамках этой роли его деятельность была не только грандиозной, но и полезной. Никогда еще аристократия, павшая столь глубоко и падавшая все глубже, не находила себе такого защитника, каким был Сулла для тогдашней римской аристократии, — защитника, который желал и умел служить ей одинаково мечом и пером, в качестве полководца и законодателя, и не помышлял при этом о своей личной власти. Конечно, есть разница в том, пренебрегает ли полководец короной из сознания своего гражданского долга или же отказывается от нее вследствие пресыщения жизнью. Однако полное отсутствие политического эгоизма — и только оно одно — дает Сулле право быть поставленным наравне с Вашингтоном.

Не только аристократия, но и вся страна обязана была Сулле больше, чем признавало потомство. Сулла положил конец италийской революции, поскольку она опиралась на противопоставление отдельным областям с меньшими правами других областей с большими правами. Он заставил самого себя и свою партию признать равноправие всех италиков перед законом и таким образом стал истинным и окончательным творцом полного государственного объединения Италии. Великие бедствия и потоки крови — не слишком дорогая цена за такой результат. Но Сулла сделал еще больше. В течение более чем полустолетия могущество Рима падало, и в городе царила постоянная анархия. Ибо правление сената при гракховских учреждениях было анархией, и еще большей анархией было правление Цинны и Карбона. Эти печальные порядки ярче всего сказались в извращенном и противоестественном союзе с самнитами. Это было самое смутное, самое невыносимое, самое безвыходное политическое положение, какое только можно себе представить, действительно, начало конца. Без преувеличения можно сказать, что давно расшатанная римская республика неизбежно рухнула бы, если бы Сулла не спас ее своим вмешательством в Азии и Италии. Конечно, режим Суллы оказался столь же непродолжительным, как режим Кромвеля, и не трудно было видеть, что здание, возведенное Суллой, не прочно. Но надо помнить, что без Суллы поток наверное унес бы не только здание, но и самое место стройки. Притом упрек в непрочности ложится в первую очередь не на самого Суллу. Государственный деятель строит только то, что он может строить на отведенном ему участке. Сулла сделал то, что мог сделать человек с консервативными убеждениями для спасения старого строя. Он сам чувствовал, что может построить крепость, но не может создать для нее гарнизона, и что безграничное ничтожество олигархов сделает тщетной всякую попытку спасти олигархию. Его постройка походила на плотину, брошенную в бушующее море. Нельзя упрекать строителя, если через десять лет волны поглотят плотину, идущую против законов природы и незащищаемую даже теми, для защиты которых она была построена. Государственный муж не станет преуменьшать значения эфемерной реставрации Суллы; он не отнесется к ней презрительно, не говоря уже о его отдельных весьма положительных реформах, как например, налоговой системе, введенной Суллой в провинции Азии, и реформе уголовного судопроизводства. Он будет восхищаться правильно задуманной и в общем и целом последовательно проведенной среди невыразимых трудностей реорганизацией римской республики. Спасителя Рима, который завершил дело объединения Италии, он оценит ниже Кромвеля, но все же поставит его рядом с Кромвелем.