Шафрановые врата - Линда Холман

Наблюдая за ребенком, которого женщина прижимала к груди, я вспомнила, какую необъяснимую радость ощутила, узнав, что у меня будет ребенок.

Но на этот раз волна угрожала поглотить меня по другой причине. Я сама решила изолировать себя от общества, отгородилась от всех и погрузилась в себя. Несмотря на такую страшную болезнь, как полиомиелит, я была творцом своей собственной жизни. Я осознала, что упустила: окончание школы, дружба, пение в церковном хоре и участие общественной жизни, помощь другим. И увлечение рисованием — возможно, я могла бы в дальнейшем преподавать его. Еще я могла встретить мужчину, с которым разделила бы свою жизнь.

Мне стало стыдно, что чувство, которое я считала гордостью, смогло застить мне глаза. Это из-за гордыни я вела себя так, что в результате моя жизнь стала абсолютно бессмысленной, я сама обрекла себя на одиночество.

Когда ребенок слез с рук Мены и посмотрел на меня, я улыбнулась ему, вспомнив Баду. Он не виноват, что волей судьбы ему досталась мать, в которой не заложена потребность заботиться о ребенке. Я вспомнила, как Манон игнорировала его самого и его простые желания иметь друзей или хотя бы щенка — простые, потому что он был еще маленьким мальчиком. Но постепенно желаний будет становиться все больше. А когда он сможет сам заботиться о себе, Манон, занятая своими любовниками и потакающая своим слабостям, совсем перестанет уделять ему внимание — ни беспечной улыбки, ни грубой ласки, которыми она сейчас порой одаривала его.

Что касается Ажулая, было очевидно, что он человек добрый и заботится о Баду, но как долго он будет терпеть выходки Манон? Что случится с Баду, если Ажулай перестанет встречаться с ней?

Я вспомнила Баду, пахнущего хлебом, его шатающийся зуб. После того как Ажулай ушел на работу, я сложила в ящик свои краски и напомнила Баду, что мы скоро поедем с Ажулаем в блид.

— А Фалида? — спросил он, глядя на нее. — Тебе будет одиноко, когда мы уедем, Фалида?

— Фалида! — окликнула я девочку, повернувшись к ней. — Где твоя семья?

Она покачала головой.

— Моя мама служанка у хозяйки. Когда мне девять лет, мама умирать, а я на улице.

Я подумала о детях, просящих милостыню на площади.

— Леди видеть меня, сказать остаться в Шария Зитун, работать на нее, она давать мне еду.

— У тебя нет родных?

Она покачала головой.

— Maman Али добра к ней, — сказал Баду.

Фалида кивнула.

— Самая лучшая леди. Один раз давать мне еду.

Я подняла свою сумку.

— Пойдемте оба со мной. Сходим с Наибом на базар. Мы купим угощение, — сказала я. — Может быть, сладостей. Хочешь новый платок, Фалида?

Она недоуменно посмотрела на меня, а потом опустила голову.

— Да, — прошептала она.

— Вы очень добрая, Сидония. Как Maman Али, — серьезно произнес Баду, а я обняла его и крепко прижала к себе.

В этот миг я осознала, что нужна ему. И Фалиде тоже.

Я лежала на крыше, на спине. Небо было ясным, прозрачно-голубым. Солнце, обжигавшее мне лицо, наполняло меня незнакомой чистой теплотой. Я снова вспомнила о Баду и Фалиде, и что-то возникло во мне. Сначала я не поняла, что это.

А это была цель. У меня появилась цель.

Глава 31

На следующий день Мена пришла в мою комнату и заговорила на арабском языке, медленно произнося слова. Я практически все поняла: сегодня хамам, и ты пойдешь со мной.

Я жила в Шария Сура уже две недели и, моясь теплой водой в высокой бочке в своей комнате, мечтала о настоящей ванне. Я знала, что мужчины и женщины в Марракеше каждую неделю ходят в хамамы, общественные бани, но не имела представления о том, как там все происходит.

Когда я кивнула, Мена дала мне в руки два жестяных ведра и сама взяла еще два. В ведрах было несколько грубых тряпок, которые она назвала кесе, — чтобы тереть кожу, а также свернутые большие простыни — фоты, — в одну из которых Мена завернулась, показывая мне, как это делается. Я знала, что у мусульман считается грехом смотреть на чужое обнаженное тело, и, поняв, что в бане мы будем в простынях, я успокоилась. То, что бани раздельные, я знала, но не могла представить, как буду чувствовать себя, купаясь при посторонних.

В ведрах были еще более плотные куски материи — наверняка чтобы вытираться.

Мена поднесла к моему носу сосуд с липким черным веществом. Я ощутила странный запах — неожиданное сочетание оливкового масла и розы, а Мена сымитировала мытье рук: мыло.

С ведрами в руках, в сопровождении Наиба мы с Меной пошли через медину. Минут через десять мы остановились перед ничем не примечательной дверью, вошли и начали подниматься по каменным ступенькам, истоптанным посредине ногами многих поколений. Наконец мы оказались перед дверью, такой узкой, что когда я вслед за Меной проходила через нее, то мои ведра зазвенели, ударившись о косяк. Внутри был полумрак и ощущался сильный запах эвкалипта. Воздух был горячим и влажным. К нам вышла женщина в белом простом халате, ее лицо не было закрыто.

Мена дала ей две монеты, и женщина что-то выкрикнула. Из-за какой-то двери к нам вышли две женщины, их фоты были обвязаны вокруг груди и спадали ниже колен, их волосы были спрятаны под белыми платками, повязанными на макушке.

— Таебы, — сказала Мена, и я подумала, что они, должно быть, помощницы, своего рода ассистентки.

Мы пошли за ними через множество отделанных кафелем темных комнат. Изредка встречались угасающие лампы, и все это создавало атмосферу потустороннего мира. Я почувствовала себя неуверенно. Стены сочились влагой, везде слышались звуки капающей воды и плеск, из-за такой влажности у меня начало течь из носа.

Мы прошли мимо какой-то комнаты, и меня обдало жаром; я заглянула внутрь, но смогла разглядеть только смутные фигуры, которые поддерживали огонь в печи, бросая туда сухие пальмовые листья.

Нас провели в комнату с деревянными кабинками; некоторые были пустыми, в других была сложена женская одежда. Мена сразу же начала раздеваться: сначала сняла свой хик, затем дфину, а потом и кафтан и положила в одну из пустых кабинок. На ней была нижняя юбка из хлопка; она сняла ее и осталась в нижней рубашке с длинными рукавами и плотных мешковатых штанах, похожих на панталоны, обшитых тесьмой по краям штанин. Я и не догадывалась, что одежда марокканских женщин такая многослойная. Как же они выносят жару? Мена отвернулась от меня, прикрываясь фотой, пока снимала с себя последние одежки. Я последовала ее примеру: обмотавшись фотой, я стала завязывать ее над грудью, чтобы получилось так же, как у таеб, ожидающих нас.