Солдаты России - Родион Малиновский

Таких мелочей, как крючки, пуговицы и иголки, так и не смогли найти. Пришлось перейти к основному — к закупке спиртного. Бутылки запаковали в ящики, погрузили в повозку, подмостив под ящики сена и укрыв их сверху попонами. В винном магазине Ванюша спросил адрес, где бы можно было купить иголки и нитки. Его никак не могли понять. Ванюша уж и на пальцах показывал — вот так, мол, колоть и протягивать нитку... А нитку называл «ле фий» вместо «дю филь». Наконец его поняли, добродушно рассмеялись и вручили бумажку с написанным адресом. Лапшин и Сотников во главе с Ванюшей направились в указанное место. Долго пришлось искать, спрашивать у постовых полицейских и просто у прохожих. Они внимательно прочитывали адрес и все с ухмылкой направляли дальше, в какие-то глухие кварталы, где и магазинов-то не было.

— Куда это мы двигаем, братцы? — недоумевал Лапшин. — Что-то не видать тут никаких лавок.

— Ну, может быть, к какому-либо портному или в мастерские швейные нас направили, — предположил Сотников.

— Стоп, ребята! — сказал Ванюша, сличая адрес с номером дома. — Вроде как здесь, — и, подняв голову, увидел красный фонарь, висевший над сумрачной глухой дверью.

— Ну, чего же тут раздумывать, — Лапшин дернул ручку звонка.

Послышался стук отодвигаемого засова, и дверь открылась.

— Сильвупле, шер сольда рюс, — приветливо улыбаясь, сказала пожилая нафуфыренная женщина.

Солдаты вошли и, пройдя по темному коридору, попали внебольшой, слабо освещенный зал. Зал был пустой, вдоль стен, как в фойе, стояли рядами стулья. Ванюша и Сотников были в недоумении, а Лапшин слегка ухмылялся себе в ус.

— Атанде эн пё, мез ами, — сказала встретившая солдат дама.

Через какое-то мгновение раздвинулся занавес, и в зал вошла вереница почти совершенно обнаженных девушек. Кокетливо улыбаясь, они выстроились в одну шеренгу перед солдатами.

— Ясно, — тихо проговорил Ванюша.

Сотников стоял красный как рак, а Лапшин, напротив, был весел и улыбался.

Пулеметчики уже успели приглядеться к обстановке зала. За внешним уютом и даже некоторой помпезностью всюду проглядывало убожество. Плюш на стульях был потерт, на стенах, оклеенных дорогими некогда обоями, виднелись грязные пятна, очевидно следы шампанского, а нижняя часть стен, над стульями, лоснилась — их основательно протерли спины посетителей...

Больно было глядеть на вереницу девушек... Многие из них оказались не так уж и молоды. У одной дряблая шея и вислые мешки под глазами, покрытые толстым слоем пудры, у второй — неимоверно развитые плечи, большие красные руки, третья худа, измождена, глаза лихорадочно блестят... Были и действительно молоденькие девушки, вернее, девочки, не успевшие еще подавить в себе чувство стыда, — они неловко прикрывали свою наготу и боязливо поглядывали на содержательницу. А та, вся в буклях, оборках, рюшках, с выкрашенными редкими волосами, вся в пудре и помаде, сладко улыбалась, безумолку тараторила, очевидно расхваливая свой «товар». В зале стоял затхлый, противный запах — смесь духов, пудры, старого тряпья и человеческого пота... О страшной трагедии, о попранной чести и нищете кричали стены зала, кричали глаза женщин, старавшихся понравиться солдатам.

«Вот это попали! — подумал Ванюша. — Вот почему все, у кого я спрашивал дорогу, хитро улыбались; хорошо еще, что я спрашивал у мужчин, а не у женщин».

Видя нерешительность посетителей, кокотки окружили их, и каждая старалась завлечь гостя к себе...

С трудом Ванюша с Сотниковым отбились от наседавших женщин, дали им по нескольку франков «откупного» и ушли. Лапшин остался на некоторое время.

Так и не удалось купить иголок и пуговиц. Когда вернулись к повозке, решили все четверо поужинать в ресторане, который находился тут же рядом. Официант спросил, будут ли камарады что-нибудь пить. Ему ответили, что будут пить ром. Он принес маленькие рюмочки величиной с наперсток, наполненные ромом. Солдаты недоуменно переглянулись и попросили официанта принести целую бутылку рому и затем стали наливать его в большие бокалы, аккуратно размерив бутылку — всем поровну. Все, кто был в ресторане, как по команде, повернули свои изумленные лица к русским солдатам, наблюдая за ними.

— Ну, ребята, не ронять чести, вишь уставились, как в цирке, — сказал Ванюша.

Все согласились, что национальную гордость посрамить никак невозможно. Выпив залпом свои бокалы, солдаты принялись за еду. Через некоторое время процедура была повторена, и, хорошо поужинав, пулеметчики ушли, щедро расплатившись: надо было показать, что русские солдаты за деньгами не стоят. Все, кто был в ресторане, разинув рты смотрели вслед русским.

Прибыли в пулеметную команду около одиннадцати часов вечера и сразу же раздали пулеметчикам покупки. В коровнике царило оживление. Жаль только, что не были куплены крючки, пуговицы и иголки с нитками, которые были так необходимы солдатам. Но что поделаешь! Впрочем, в эту ночь не многие о них вспомнили.

4

В ночь на 10 марта пулеметчиков, как и всю бригаду, подняли по тревоге и повели походным порядком по проселочным дорогам в сторону Реймса. В России такие дороги с полным основанием считали бы шоссейными, так как они были с твердым покрытием. Все их отличие от действительно прекрасных французских магистральных шоссейных дорог заключалось в том, что они были узкие — метра в три ширины, ну, может быть, немножко шире, и не такие прямые.

После одного перехода бригада сменила северо-западнее Реймса французские части, которые срочно выводились в тыл для оздоровления: среди французских солдат началось брожение.

Опять окопы... Они располагались на высоком косогоре перед каналом, соединяющим Марну с рекой Эн. Участок был беспокойным — он то и дело подвергался сильному артиллерийскому обстрелу почти без всякого на то повода. Ночи стояли темные, дождливые и холодные, а главное, тревожные: любой шум в проволочном заграждении перед окопами казался опасным и сразу же вызывал огонь.

Гринько не любил стоять на посту у пулемета в эти длинные и абсолютно темные ночи: таращишь глаза изо всех сил — и все равно ничего не видно. Приходилось подниматься почти по грудь над окопами, подмащивая под ноги ящики с ручными гранатами, но и это не помогало. Одна надежда была на слух — следовало внимательно прислушиваться и самому соблюдать полную тишину. Это было выгодно по двум соображениям: во-первых, тебя никто не заметит, если и пройдет мимо, а, во-вторых, на малейший шорох можно пустить одну за другой несколько гранат. Соседний наблюдатель подумает, что уже «началось», и тоже запустит перед собой несколько гранат, а там и сигнальная ракета взлетит и вызовет на этот сектор артиллерийский «тир де бараж» — и пошла писать губерния! Вот час-другой и будет бушевать огонь с обеих сторон — так оно веселей. Когда же все утихнет — пора и наблюдателям сменяться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});