Крестоносец - Бен Кейн

вскакивали, разбирая арбалеты и пики. Рыцари бежали к скакунам. Вильгельм де Барр, громогласно сзывая соотечественников, уже шел нам на подмогу. Обернувшись через плечо, я приободрился, увидев присоединившуюся к нам многочисленную толпу воинов, пеших и конных.

То ли услышав звуки, свидетельствовавшие о нашем приближении, — топот копыт по пыльной земле, крики и кличи солдат, гудение рогов, — то ли вспомнив об унизительных поражениях того дня, точно сказать не берусь, турки сразу прекратили атаку на замыкающий отряд. Нам даже не пришлось опрокидывать их: мы гнали противника до самого Арсурского леса.

То было славное завершение славного дня.

Лишь много позже, когда король спросил, где Филип, а я не смог ответить, забрезжила догадка о самой страшной сегодняшней потере.

Его нигде не было. В последний раз я видел его несколько часов назад, во время одной из наших атак, но мы потерялись в беспорядке битвы. Ричард знал не больше моего. Тревожило то, что никто с тех пор не видел Филипа. Уже стемнело, и отправиться на поиски мы не могли.

Я страшно устал, но так и не сомкнул глаз в ту ночь. Едва забрезжил рассвет, как я облачился в гамбезон и оседлал ронси. Поммерса я пожалел, настолько измотан он был после боя. Ричард перехватил нас в тот миг, когда мы с Рисом, Торн и еще два десятка рыцарей двора уже выезжали. Король хотел отправиться с нами, но мы убедили его, что не стоит подвергаться опасности, пусть и небольшой, рыская по полю боя в сопровождении крошечного отряда. Еще нам предстояло искать тело Жака д’Авена, преданного королю знатного фламандца, который тоже числился среди пропавших. Де Дрюн присоединился к нам — он просто не мог поступить иначе — и неуклюже рысил на муле, позаимствованном у одного из обозных возниц.

Мы потратили на поиски почти весь день, жарясь как в печи; без кольчуг мы потели меньше, но ненамного. Лица наши были прикрыты смоченной водой тканью, что слегка спасало от смрада: конские туши и трупы людей, разбросанные по полю боя на многие мили, уже начали разлагаться. Вздутые животы, почерневшая плоть, языки и глаза становились добычей многочисленных стервятников и прочих падальщиков. Сарацины, слава богу, не показывались.

Сначала мы наткнулись на Жака д’Авена. Рядом с ним пали трое его родичей. Рыцари лежали в кольце из полутора десятков мертвых турок. Это много говорило о происшедшем и свидетельствовало не в пользу Робера де Дре. Граф находился поблизости во время сражения и утверждал затем, что Жака и его близких убили быстро. Воткнув в землю копье с вымпелом на верхушке, чтобы найти это место снова, мы продолжили поиски Филипа.

Нашел его Рис. Филип лежал рядом со своим конем — одним из королевских. Кольчуга была пробита в нескольких местах, одна рука раздроблена, скорее всего, турецкой булавой. Меня снедало чувство вины за то, что я упросил короля отпустить его с нами, но не оказался рядом в тот миг, когда моя помощь была ему нужнее всего. Пятеро мертвых сарацин подтверждали, что Филип сражался как герой древности, прежде чем его задавили числом. Вместе мы могли бы отбиться, с горечью думал я, хотя прекрасно понимал, что исполнял свой главный долг — всегда быть рядом с королем.

— Он хорошо сражался, — сказал Рис непривычно низким для него голосом.

— Да.

Я едва мог говорить.

Филип был первым, кто протянул мне руку дружбы, когда я только поступил на службу к Ричарду. За десять лет наши судьбы переплелись так тесно, как это бывает только у братьев по оружию. И вот он погиб, а меня не было рядом с ним.

Даже де Дрюн, слабо подверженный выражению чувств, был убит горем. Я заметил, что он украдкой утирает глаза. Другие рыцари двора тоже горевали, потому как Филипа любили все.

Самым спокойным был Торн — наверное, потому, что знал Филипа хуже прочих. Он завернул труп бедного малого в льняной саван — мы захватили с собой несколько штук — и уложил на запасную лошадь поперек седла. Я не сдержал слез, когда безвольное тело связывали за руки и за ноги, чтобы оно не свалилось по пути. Окончательное осознание того, что он мертв, поразило меня как громом. Когда он лежал в кольце убитых врагов, я представлял, как он храбро сражается, один, пока не иссякнут силы. Теперь я не мог прогнать мысль о том, что лучший мой друг, если не считать Риса, ушел навсегда.

Удар был тем сокрушительнее, что я привык считать, будто Филипу не угрожает опасность, и не ждал беды.

Глава 26

Близ Яппы, середина октября 1191 года

День выдался теплый, приятный, и, как ни трудно поверить, я нежился в тени пышной виноградной лозы, увешанной тяжелыми сочными гроздьями. В животе переваривался добрый обед из хлеба, оливок, сыра, инжира и винограда, запитых местным вином, я дремал, вполуха слушая беседу друзей. Время от времени в сердце просыпалась боль за Филипа, погребенного на поле боя вместе с Жаком д’Авеном и его родичами, и я просил Бога смилостивиться над ним. Мне довелось уже несколько раз навестить его могилу.

Рис сидел поблизости вместе с де Дрюном и Торном. Абу тоже был здесь, с любопытством наблюдая, как трое приятелей играют в кости и сплетничают.

— Тройка и однушка. Твой черед, Торн.

В голосе Риса угадывалась досада.

— Когда король должен вернуться из Акры? — заговорил де Дрюн.

Я навострил уши: вместе с Ричардом могла приехать Джоанна. На сердце стало теплее при мысли о ней.

— Со дня на день. Ему не потребуется много времени, чтобы выкурить последних лежебок из таверн и борделей, — сказал Торн. — Две тройки.

— От Ги де Лузиньяна толку было так же немного, как при Хаттине, — заметил Рис.

Ричард немного ранее поручил Ги разобраться с не желавшими воевать, но тот позорно провалил задание, и королю пришлось поехать самому. Еще государь хотел выяснить, что на уме у Конрада Монферратского, поскольку ходил слух, что предприимчивый итальянец ведет тайные переговоры с Саладином.

— Король-то с задачей справится, вот только когда «лежебоки» прибудут, они быстренько вернутся к привычной жизни. В Яппе шлюх не меньше, чем в Акре, — заявил Торн. Остальные хмыкнули.

В последние дни сюда хлынул поток таких женщин, искавших заработка.

— Метай, де Дрюн! — поторопил его Торн. — А то за весь день не доиграем.

Много чего случилось со времен нашей победы под Арсуром, подумал я. И много чего не случилось. Измотанное трудной