Крестоносец - Бен Кейн

даже предпринимал.

— Не будь ты так рассеян — теперь-то мне известно почему, — то наверняка нашел бы время, чтобы выслушать рассказ о моем… — он замялся, — о моем частичном успехе.

— Вот пройдоха! — воскликнул я, развеселившись. — И как ее зовут?

Время бежало быстрее за приятной болтовней. Даже зной сделался не таким заметным. Король вел нас ровным шагом, немного быстрее обычной походной скорости, между колоннами жандармов и рыцарей, мимо второго полка к первому, состоявшему из тамплиеров. Я смотрел, как он держит совет с великим магистром Робером де Саблем. Оба указывали на разные места слева от нас, явно строя предположения насчет того, откуда враг может нанести удар.

Закончив совещаться с магистром, король велел нам сойти с коней. Тени почти не было, и для наших скакунов был важен даже кратковременный отдых. Затем государь повел нас под прямым углом через ряды ехавших верхом рыцарей на противоположный бок колонны, обращенный к побережью. Здесь ощущался едва заметный ветерок, воистину благодатный, но никаких признаков врага не наблюдалось.

Так прошла первая половина утра. Мы разъезжали вдоль всего войска, время от времени делая короткие передышки. Люди самоуверенные или недалекие могли бы утратить бдительность, но только не мы. Мы знали, что Саладин нападет.

Прошло примерно три часа с нашего выхода из лагеря, — по моим прикидкам, должен был наступить час третий, когда я впервые услышал знакомый зловещий гомон неприятельских инструментов. Звучали трубы, рога, флейты, тамбурины, трещотки и цимбалы, и все это разноголосое неблагозвучие больно било по ушам. Вместе с ним доносились жуткие вопли, лай и вой. Если в этих звуках и присутствовала последовательность, посетовал я Филипу, то сочинитель явно был безумцем.

Напутствовав друга, чтобы тот сражался доблестно, я пожал ему руку и пообещал: когда все кончится, мы разопьем вечером по кубку вина и поделимся пережитым. Он решительно улыбнулся и кивнул в знак согласия. Я вернулся к королю.

— А, Руфус! Неверные идут, — воскликнул он. — Ну и шум от них! Я бы сказал, что даже гром небесный грохочет не так сильно.

Я указал на пылевые облака у нас за спиной — только по ним мы могли судить о перемещениях неприятеля.

— Сарацины нацеливаются на наш замыкающий отряд, в точности как вы предполагали, сир.

— Верно. Скоро госпитальерам предстоит испытание на стойкость.

Мы держались на одной линии с третьим полком, возглавляемым Ги де Лузиньяном, и многие оборачивались, глядя на кипящую битву. Мне хотелось поскакать туда и вступить в бой, но тут возникла новая угроза. Слева от нас, на равнине, появились сомкнутые ряды турок — тысячи и тысячи. Флаги и вымпелы реяли на копьях, земля дрожала под копытами коней.

Я хлебнул воды и нахлобучил шлем. Ричард и прочие сделали то же самое. Начинается, подумал я. Это будет решительная битва против Саладина, и победитель получит все.

Турки приближались. Вся эта толпа тоже выла и орала, а также имела собственных певцов и музыкантов.

Начальники жандармов отдали приказы, сотни арбалетов были изготовлены к стрельбе. Мы замедлили ход, но, по распоряжению короля, останавливаться не стали.

Первые стрелы прочертили дугу в небе — черные линии, от которых у меня мурашки побежали по коже. Я погладил Поммерса по шее, сказал, что он хороший мальчик и ни одна из вражеских стрел его не коснется. Конечно, я бессовестно врал. Мы находились между пехотинцами и рыцарями Ги де Лузиньяна, как раз в пределах досягаемости.

На жандармов посыпались стрелы. Мгновение спустя они уже утыкали гамбезоны, торчали из щитов, росли из земли, подобно неким пернатым растениям, созданиям дьявола. Послышались возгласы, довольно многочисленные, но, к моему облегчению, то были по преимуществу угрозы, обращенные к туркам, а не стоны боли.

Наши противники, мамлюки, подходили все ближе, улюлюкая и завывая, как демоны. Господи Иисусе, какие умелые наездники, думал я. И кони превосходно выучены. Чтобы пускать стрелы, сидя в седле, требуются обе руки, а для этого надо бросить поводья, скача при этом к врагу в плотном строю.

Стрелы теперь сыпались залп за залпом, пока не наполнили воздух гудением, похожим на рой разозленных шершней, и не заслонили солнце. Жандармы вскрикивали, лошади падали, молотя копытами.

— Первая шеренга, бей! — донесся до меня приказ. Мгновением спустя послышался негромкий хор щелчков, издаваемых спусковыми рычагами арбалетов.

В добрый путь, напутствовал я стрелы и с радостью отметил, как дюжины коней повалились, опрокинув вместе с собой седоков. Множество мамлюков были выбиты из седел — с такой силой ударили арбалетные заряды, забравшие их безбожные жизни. Передовая шеренга турок исчезла, словно ее смахнул незримый могучий кулак.

Горячий воздух врывался сквозь щель моего шлема. Я повернулся, чтобы посмотреть направо. Стрела вонзилась в потрескавшуюся землю и еще дрожала. Она разминулась со мной и с Поммерсом буквально на пару пальцев.

— Вторая шеренга, бей!

Щелк-щелк-щелк. Еще сотни стрел взметнулись в воздух. Снова смертоносный серп проредил турок. В их строю зияли большие дыры. Пустые седла, сбитые с ног лошади. Противнику этого показалось довольно. По-прежнему завывая и лая, как дикие псы, с остервенело наяривавшими в тылу музыкантами, мамлюки развернулись и во весь опор понеслись прочь.

Жандармы приветствовали их отход нестройным криком, а один солдат заорал: «Sanctum Sepulchrum adjuva!» На этот раз даже я подхватил клич.

Десятка два жандармов получили ранения, четверо были убиты, а придворные рыцари лишились восьми коней. Потери были не пугающими, но подрывали дух. К тому же едва мы успели подобрать раненых и тела убитых, как сарацины нагрянули снова. Ричард предупредил, что теперь, если представится возможность, мы нанесем ответный удар.

Возможности не представилось, так как мамлюков поддержали пехотинцы. Проворные быстроногие воины, черные как сажа, они были вооружены луками и самострелами. Совместный натиск пехоты и конницы оказался таким решительным, что дошло до рукопашной. Не успевая заряжать и стрелять достаточно быстро, притом что противник подходил все ближе, наши жандармы во множестве оставляли строй и бегом устремлялись за своими щитами и пиками. Завязался яростный бой, и каждые несколько минут перевес склонялся то на одну, то на другую сторону.

В случае наступления мы, рыцари, могли потоптать свою же пехоту. Ричард, видя неопределенность исхода боя, отвел нас чуть вправо. Он высмотрел разрыв в сарацинских рядах. Прозвучал приказ, и жандармы раздались, давая нам проехать. Едва мы оказались с внешней стороны строя, как король развернул нас в узкую линию и немедленно повел в атаку. Опустив копья, мы галопом устремились в замеченную государем брешь. Немногие турки, преграждавшие нам путь, в испуге побежали. Мы втоптали их в землю.