Честь королевы - Дэвид Вебер

Коммандер закрыла глаза, пытаясь забыть усталость и боль, читавшиеся в единственном здоровом глазу Хонор. Боль появилась в тот самый миг, когда она узнала о смерти адмирала Курвуазье. Теперь стало хуже: к боли прибавилась каждая смерть, каждая потеря эскадры, уже свершившаяся и предстоящая. Как и усталость, скорбь была ценой, которую капитан платил за привилегии командования. Гражданские – и многие младшие офицеры – видели только церемонии и почтение, почти безраздельную власть, которой обладал капитан корабля Ее Величества. Они не видели другой стороны медали – ответственности, требовавшей идти дальше, потому что твои люди нуждаются в тебе, и мучительного понимания, что твои ошибки и небрежность убьют не только тебя. Снова и снова ты посылаешь людей на смерть, потому что другого выбора нет. Потому что их долг в том, чтобы рисковать своими жизнями, а твой – тащить их за собой в пасть смерти… или посылать их перед собой.

Коммандер Трумэн не представляла себе более высокого призвания, чем командовать кораблем Ее Величества, но иногда она ненавидела безликие массы, которые поклялась защищать, зная, во что эта защита обходится таким людям, как ее экипаж. Людям вроде Хонор Харрингтон. Вовсе не патриотизм, благородство или преданность долгу заставляли людей идти дальше, когда им хотелось упасть и умереть. Возможно, эти благородные чувства и привели их в вооруженные силы и не позволили уйти в отставку во времена затишья. Но когда для надежды уже не оставалось места в разуме, их поддерживала дружба, верность друг другу, знание того, что другие люди зависят от них точно так же, как они зависят от этих людей. А иногда, очень редко, причина заключалась в одном-единственном человеке, которого просто нельзя подвести. К кому-то, кто никогда не бросил бы тебя, не оставил бы тебя в беде. Элис Трумэн всегда знала, что такие люди есть, но никогда их не встречала. А теперь встретила – и чувствовала себя предательницей, потому что ей приходилось бежать, когда Хонор нуждалась в ней больше всего.

Она снова открыла глаза. Если лорды Адмиралтейства решат действовать по уставу, то она предстанет перед комиссией – возможно, даже перед трибуналом – за то, что безрассудно подвергла опасности подчиненное ей подразделение. И даже если этого не случится, найдутся капитаны, которые решат, что риск не был оправдан: ведь если она потеряет «Аполлон», никто на Мантикоре даже не узнает, что Хонор нужна помощь.

Но эти часы разницы могут сыграть решающую роль на Ельцине, а это значило, что она никогда себе не простит, если не рискнет.

Коммуникатор загудел, и она нажала на кнопку.

– Мостик, капитан.

– Предохранители сняты, шкипер, – сказал Хэкмор. – Наша старушка готова пуститься в пляс.

– Спасибо, Чарли, – уверенно сказала коммандер Элис Трумэн. Она проверила маневренный экран. – Готовьтесь к переходу через восемь минут.

Глава 29

Альфредо Ю знал, что ему следует изучать рапорт инженерного отделения о состоянии отремонтированного пятого силового луча, но он хмурился, глядя на данные, но не видя их, не в состоянии сосредоточиться. Что-то в реакции масадцев было не так. Что-то было неправильно, и тот факт, что он не мог сказать, что именно, заставлял его беспокоиться еще больше.

Он отошел от терминала и начал нервно шагать взад-вперед, стараясь убедить себя в глупости своего поведения. Конечно, с Масадой что-то не так! Он потерпел поражение. Не по своей вине, возможно, но все-таки поражение, и последствия этого поражения должны были отдаваться в головах и в сердцах всех масадцев.

И все-таки…

Он замер, напряженно глядя в пространство и пытаясь сформулировать это «все-таки» поточнее. Молчание Совета Старейших? Вялые протесты Меча Саймондса против проволочек, которые задерживали «Гнев» у Эндикотта? Или просто нависающее над ними всеми чувство обреченности?

Он невесело ухмыльнулся собственной противоречивости. Он ждал от Совета вспышки истерики и тучи противоречивых приказов, и их отсутствие должно было принести ему облегчение. Ошеломленное и молчаливое отсутствие реакции масадцев было куда выгоднее для их с послом Лейси планов – может, он именно поэтому и беспокоился? Потому что это слишком удобно?

Но почему пассивность Саймондса должна его беспокоить? Меч, наверное, потрясен тем, что еще жив. Наверняка он гадает, когда эта странная неуязвимость окончится. Человек, которому в спину дышит смерть, и неизвестно, когда она нанесет удар, вряд ли будет сохранять свое прежнее упрямство и назойливость.

А что касается чувства обреченности, так чего еще он мог ждать? Несмотря на бодрую маску, которую он сохранял ради внутреннего круга хевенитских офицеров, сам он вовсе не надеялся, что Мантикора отступит только потому, что на пути встанет единственный хевенитский линейный крейсер, особенно тот, который и начал всю эту стрельбу. А если он сам в это не верил, как могла верить его команда? На борту «Гнева Господня» царило предчувствие грозы, люди выполняли свои обязанности без обычной болтовни и старались убедить себя, что выживут, когда все это закончится.

Все эти объяснения его беспокойства были верны. К несчастью, ни одно из них не давало полного объяснения происходящему.

Он автоматически, почти против воли, повернулся к экрану календаря на переборке. Три дня после уничтожения Ворона. Он не знал, когда точно ушли грузовики Харрингтон, но они наверняка должны были отбыть, когда она выяснила, что представляет собой «Гнев», если не раньше. Это позволяло определить приблизительный срок. У него было восемь-десять дней до прибытия помощи с Мантикоры, и каждая медленно текущая секунда ожидания еще больше напрягала его нервы.

По крайней мере, Истинные, похоже, поняли, что они проиграли. Довольно быстрое согласие Старейших с его аргументами о бесполезности дальнейших атак было приятным сюрпризом. Решение Саймондса усилить оборонные укрепления, рассеянные по системе Эндикотта, было, конечно, бессмысленным, но уж лучше это, чем самоубийственное нападение на Грейсон.

Они делали точнехонько то, чего Ю с послом Лейси от них и хотели, так почему же он не чувствовал удовлетворения?

Все дело в тщетности, решил он. Казалось, что события идут по заранее намеченному пути, которого никто не мог изменить. Осознание того, что все это не имеет значения, что конец будет одинаковый – что бы он ни делал сам и ни заставлял делать остальных, – делало бездействие опасно притягательным.

Может, поэтому он и не возражал против последних приказов Меча. «Гнев Господень» никогда не предназначался под транспортный корабль, но даже на досветовом уровне он был быстрее всех судов Масады. И хотя ему претила мысль забивать свой корабль толпой масадцев, его утешало, что, пока он тут играет в пассажирский корабль, его не пошлют обратно на Ельцин. И у него создавалось ощущение, что он хоть чем-то занят.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});