Роковой сон - Джорджетт Хейер

— Боже мой, неужели ты думаешь, что на меня могут совершить покушение? — удивился Вильгельм.

— Нет, — честно признался Страж, — но полагаю, сеньор, что на любом другом месте мне будет гораздо менее удобно.

В назначенный день бароны и вавассоры рано утром собрались в зале, стараясь захватить место получше и пространно громогласно гадая, зачем они понадобились герцогу. Те, кто что-то знал, пытались поделиться с несведущими, и к тому моменту, когда через дверь, скрытую от глаз троном, вошел Вильгельм, было уже настолько шумно, что собравшиеся почти перестали слышать один другого.

Приход герцога возвестил церемониймейстер, обладающий настолько пронзительным голосом, что все разговоры при первых же его словах моментально затихли и вассалы в почтительном молчании ожидали обращения своего сеньора.

Вильгельма сопровождали советники и главные прелаты страны. При виде одеяний епископов собравшиеся смекнули, что намечается нечто из ряда вон выходящее. По рядам баронов пробежал легкий шепоток, шеи вытянулись, низкорослые становились на цыпочки, чтобы получше разглядеть происходящее из-за спин более высоких.

Герцог в кольчужной тунике и парадном шлеме с короной вокруг него, еще не произнеся ни слова, уже многое объяснял. Жильбер д'Аркур, прибывший по поручению отца, только выдохнул:

— Ха! Значит, будет война?

Герцог поднялся по ступеням к трону и оглядел собравшихся, будто пересчитывая их по головам. Когда сопровождавшие его лица заняли свои места на подиуме, он начал свою речь.

Они слушали его молча, стараясь не пропустить ни слова. Сильный голос Вильгельма заполнял собой зал и эхом раздавался под сводами. Суета в зале затихла, и было очевидно, что вассалы охвачены изумлением, а большинство к тому же — еще недовольством и тревогой.

Стоя по правую руку от трона, Рауль мог видеть почти всех присутствующих. Меч его был вытащен из ножен, обе руки лежали на рукояти, острие уперто в пол. Он украдкой поглядывал на Жильбера д'Офей, стоящего в такой же позе по левую руку от трона, но тот был явно чем-то обеспокоен и не мог разделить стремление друга поразвлечься.

Обращение герцога подошло к концу и он сел, сжав подлокотники трона руками. Бесконечно долгие мгновения все стояли молча, затем началось перешептывание, перешедшее в негромкие разговоры, постепенно становившиеся все громче и громче.

Герцог вновь встал, но теперь на него смотрели уже подозрительно. Он сказал:

— Господа, я удаляюсь, чтобы вы могли все спокойно обсудить.

Подав знак братьям последовать его примеру, он вышел из зала.

Гром грянул, едва только дверь за ним захлопнулась. Десятки людей пытались одновременно объяснить собравшимся, насколько невыполнимы требования герцога; несколько молодых сеньоров, учуяв схватку, как боевые псы, пытались перекричать общие неодобрительные возгласы, поэтому общество естественным образом разделилось на группы от пятерки до сотни человек, сгрудившиеся вокруг нескольких ораторов.

Первым сошел с подиума Фицосборн. Спустившись, он стал проталкиваться через толпу, кому-то пожимая руку, кого-то приветственно похлопывая по плечу.

Де Монфор встал и, подмигнув Раулю, подвел итог:

— Клянусь душой девственницы, им это не понравилось! Интересно, что будет теперь?

— Мне бы хотелось послушать, о чем здесь будут говорить, — ответил Рауль, убирая меч в ножны и взяв де Монфора под руку. — Пойдем, Хью, едва ли у нас будет когда-либо развлечение поинтереснее сегодняшнего.

Они вместе спустились с помоста и стали переходить от одной группы к другой.

— Рауль! Постой! Скажи, ты не считаешь, что герцог сошел с ума? — Господин д'Эстутевиль схватил его за мантию, а Анри де Ферье — за локоть. — Рауль, что все это значит? Ехать за море, чтобы сражаться с иноземцами в их собственной стране! Это же безумие!

— Ведь мы все можем потонуть! — негодовал Жоффрей де Берней. — Только вспомните, как Гарольд попал в Понтье! Короны! Королевства! Господь всемогущий, хоть кто-нибудь когда-нибудь слышал о таком бредовом плане?

— Отпустите меня, пожалуйста, это не мой план! — запротестовал Рауль. Его оттеснили от Монфора, и он стал протискиваться к собравшимся вокруг Фицосборна.

Сенешаль нравился многим и мог заставить слушать себя. Рауль про себя усмехнулся, однако тоже прислушался к его словам. Убедительным был уже сам по себе его голос, поэтому бароны начали понемногу перемещаться поближе к нему. Шуточками отметая возражения, он поднимал настроение слушателей, пытаясь поселить в их головах мысль, что затея не настолько уж безнадежна, какой кажется с первого взгляда. Сенешаль призывал всех вспомнить о своих обязанностях и, дождавшись возвращения герцога, спокойно обсудить все. Кто-то спросил, а что он сам думает о планах повелителя. Ответ прозвучал уклончиво, но всем понравился. Так вот и герцогу надо отвечать — уклончиво. Бароны постепенно приходили к мысли, что самое лучшее — это поручить кому-то выступить от имени собравшихся.

Рауль выскользнул из толпы и прошел туда, где ждал герцог. Вильгельм стоял у огня, прикрывая лицо рукой от его жарких вспышек. Ковыряя в зубах, облокотился на спинку кресла Мортен, а епископ Одо, как всегда более беспокойный, чем остальные братья, сидел за столом, барабаня по нему пальцами и едва сдерживая нетерпение.

Герцог взглянул на вошедшего и чуть печально улыбнулся. Рауль сказал со всей серьезностью:

— Ваша милость, благодарю вас за этот день! Сколько помню себя, лучше не развлекался!

— Что они говорят? — перебил Одо, просверливая его своими черными глазами. — Господи, их всех надо бы подучить вежливости.

— Милорд, все слова сводятся к тому, что многочисленные победы герцога сделали его безрассудным.

— Глупцы! — прозвучал спокойный голос Вильгельма.

— Собрание ничтожеств! — бушевал Одо. — В Нормандии слишком долго царил мир. Люди обросли жиром, а мышцы их ослабли, теперь и им по нраву покой, а не слава. Ну, я бы их проучил!

Мортен перестал ковырять в зубах, требуя определенного ответа:

— Они что, собираются ответить герцогу «нет»?

Рауль расхохотался.

— Знаете, судя по всему, они хотят, чтобы за всех окончательное слово сказал Фицосборн, поэтому один Бог знает, что это будет за ответ. Но пока в их сердцах только одно слово — «нет». Они также говорят, что вы, ваша милость, не можете приказать им воевать за морем. Кажется, многие просто боятся плыть туда.

Герцог повернулся:

— А Нель Котантен здесь?

— Еще нет, но Тессон здесь и не одобряет вашего плана.