Особенности национального пиара. PRавдивая история Руси от Рюрика до Петра - Владимир Мединский

Тогда же Федор Тютчев пишет стихотворение «Русская география». Впервые оно было опубликовано еще в 1886 году, но оставалось практически неизвестным в СССР — при том, что в поздние советские времена весь Тютчев был хрестоматийным! Итак, не грех повторить:

Москва и град Петров, и Константинов град —

Вот царства русского заветные столицы...

Но где предел ему? и где его границы —

На север, на восток, на юг и на закат?

Грядущим временам судьбы их обличат...

Семь внутренних морей и семь великих рек...

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,

От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...

Вот царство русское... и не прейдет вовек,

Как то провидел Дух и Даниил предрек.

Тютчев, отметим, не мелочился[98].

Во-первых, он имел в виду библейское пророчество о царстве, которое «вовеки не разрушится». А во-вторых, град Петров у него — ОТНЮДЬ не Петербург, как можно подумать, а Рим! Город апостола Петра.

Слова средневекового псковского монаха оказались остро актуальны, когда в 1878 году генерал Скобелев стоял у стен Царьграда — Константинополя — Стамбула. К тому времени послания Филофея были опубликованы, а его формула стала расхожей в политической риторике. Освобождение православного Востока от турецкого ига, решение проблемы черноморских проливов, возвращение Константинополя — все внешнеполитические задачи России были в ней оформлены.

Ах, как же Скобелеву хотелось взять Константинополь!

— Я прямо предложил Великому князю: самовольно со своим отрядом занять Константинополь, а на другой день пусть меня предадут суду и расстреляют, лишь бы не отдавали его... Вы знаете, если мы теперь отступимся, если постыдно сыграем роль вассала перед Европой, то эта победоносная в сущности война гораздо более сильный удар нанесет нам, чем Севастополь... Севастополь разбудил нас... 1878 год заставит заснуть... А раз заснув, когда мы проснемся, знает один аллах, да и тот никому не скажет...[99]

Но закончилось все заключением бесцветного мирного договора в Сан-Стефано, а потом позорным Берлинским конгрессом, где Европа надавила на Россию — и результаты русско-турецкой войны были пересмотрены. Отсутствие политической воли в эти критические моменты дорого обошлось империи. Рискну утверждать, что именно тогда начался неудержимый процесс, который привел к гибели Российской Империи. 1878 год — несбывшееся взятие Константинополя, отказ от вершения судеб Мира, действительно заставил ее заснуть. Философ-публицист Николай Бердяев уже в советские времена пытался, сидя в эмиграции, оживить захиревший концепт: «Третий Рим представлялся как проявление царского могущества, мощи государства, сложился как Московское царство, потом как империя, потом как Третий Интернационал». Но это были только слова и игра с цифрами.

А в 1951 году, за два года до смерти Сталина, тоже живший в эмиграции русский философ-патриот Иван Ильин[100] повернул идею об особой роли России в мировой истории совсем по-другому. «Ныне Россия в беспримерном историческом положении: она ничего и ни у кого не может и не должна заимствовать, — писал Ильин, словно обращаясь к нам с вами. — Она должна сама создать и выковать свое общественное и государственное обличие, такое, которое ей в этот момент исторически будет необходимо, которое будет подходить только для нее и будет спасительно именно для нее. И она должна сделать это, не спрашивая разрешения ни у каких нянек и ни у каких соблазнителей или покупателей».

А вот — о том же самом, но уже в наши дни и в прикладном, прагматическом духе.

«Конечно, политическое творчество далеко не всех наций увенчивается обретением реального суверенитета. Многие страны и не ставят перед собой такую задачу, традиционно существуя под покровительством иных народов и периодически меняя покровителей... Что касается России, прочное иновластие здесь немыслимо... Встречается мнение, будто десуверенизация нашего государства никому не интересна (или нереальна). Но повсеместная и повседневная нужда в сырье и безопасности столь огромна, а здешние запасы ядерного оружия, нефти, газа, леса, воды так обильны, что излишнее благодушие едва ли уместно. Центр прибыли от международных проектов использования российских ресурсов должен закрепиться в России. Так же, как и центр власти над ее настоящим и будущим».

Ну что, коллеги пиарщики, журналисты и историки, чьи это слова? Неужели не узнали?

В России всегда, а в переломные времена тем более, находились вдохновенные «имперские пиарщики», идеологи «системы», эффективные мифотворцы и мыслители-глобалисты. И если у Василия III и Ивана IV был Филофей, у Александра Первого — Карамзин, а у Второго и Третьего — Уваров, Тютчев и Победоносцев, то, думаете, их нет у Путина и Медведева?

Ну что ж, дорогие читатели, если вы еще не угадали, я вам сам подскажу, чьи это слова.

Только в следующей главе.

А пока давайте все-таки закончим с Иваном III — Великим и Грозным. Сделаем хоть что-то для возвращения справедливости.

Парадокс исторической памяти

Созданное Иваном III Грозным оказалось надежным, значимым, добротным и пережило века. Только вот имидж самого царя и великого князя до сих пор не соответствует масштабу созданного. И тоже потому, что «черный» пиар для Ивана III оказался опаснее стрел татарского хана и ядер из пушек литовцев.

Даже признавая наследие Ивана, его достижения потомки приписали Ивану-внуку. Как раньше в народном сознании «слепились» два Владимира: Владимир Святой и Владимир Мономах, так теперь «слепились» два Ивана Грозных. Почитая как своего предшественника Ивана IV, Сталин, наверное, искренне считал, что важные для государства нововведения создавал именно Иван IV Грозный.

Судя по всему, Иосиф Виссарионович и самого себя считал кем-то похожим на этого Ивана: несчастное детство, смерть любимой женщины, титанический труд, вечные измены и «неправды» окружения...

Парадокс, но Сталин психологически больше походил не на Ивана IV Внука, а именно на Ивана III Деда! Если говорить о коварстве и жестокости — то его всем этим трем правителям не занимать друг у друга. Но Иван IV к тому же был трусоват, истеричен, частенько поддавался минутным эмоциям и бурно проявлял их. Все знали, «благостен» сегодня царь или «гневен». Часто он просто не дослушивал собеседника, особенно если он говорил что-то «неугодное».

Иван III проявлял совершенно иные душевные и умственные качества. И так же как Иван III, Сталин предпочитал не говорить, а слушать, и принимать решения в тишине, хорошо продумав все, что он знает о деле. Точно так же он редко поддавался эмоциям и мало их показывал окружающим, так же был недоверчив, жесток в принятии решений.