Поиски счастья - Николай Максимов

Зима близилась к концу. Немало уже добыли пушного зверя Василий и Пеляйме. Ни в одной яранге не было столько, но Устюгову все казалось мало. Вместе с Пеляйме они расставляли по тундре капканы, потом объезжали их на нарте. Редко возвращались без добычи.

Пеляйме заметно похудел: Василий не давал отдыха не только себе, но и ему. Хорошая погода — они в море или в тундре, пурга — куют железо, плетут сеть для нерпы, выделывают шкурки песцов. Не вытерпев, Пеляйме как-то утром потихоньку сказал жене, когда Василий стал подниматься:

— Энмина, однако, хватит нам песцов. Куда столько? Спать хочется.

В тундре мела небольшая поземка. Энмина прислушалась и ответила:

— Хорошо. Спи. — Ей самой тоскливо бывало без мужа, особенно теперь, когда она скоро должна стать матерью.

Пеляйме благодарно улыбнулся и заснул.

Василий начал будить его.

— Пурга, однако, будет, Василь, — сказала Энмина.

— Нету никакой пурги. Поземка слабенькая.

— Вася, — послышался с полатей тревожный голос Натальи, — чукчи-то лучше тебя знают. Не езди. Посиди денек дома-то.

Устюгов уже натягивал теплые унты.

— Нешто думаешь в избе высидеть корову, как цыпленка из яйца?

— Не жадничай, Вася.

— Пурга, видно, будет, — повторила Энмина, выходившая наружу посмотреть, какая погода.

— Тем более надо ехать. Заметет все капканы. Да и волки пожрут песцов в ловушках. Пеляйме! — громко позвал Устюгов, обжигаясь горячим чаем.

— Кацэм[23], — решительно заявила Энмина, и синие полоски татуировки на ее лбу сдвинулись.

«Знаю я вас, беременных, — подумал Василий. — Готовы теперь к подолу привязать мужей». Но спорить с хозяйкой он не стал.

Наталья между тем готовила ему сумку с продуктами.

— Колька! — крикнул отец. — Собак запряг?

Колька мигом выполз из-под полатей, оделся и выскочил из полога.

Василий уехал один.

Весь день мела небольшая поземка. Временами она даже стихала. Но высоко в небе быстро неслись на юг белые облака.

Энмина все чаще выходила из полога, ничего не говоря Наталье. Выспавшись, Пеляйме бродил по селу и тревожно поглядывал в ту сторону, откуда должен был вернуться его тумга-тум. Но друг не возвращался, и Пеляйме тревожился, ругал себя, чго не отговорил Василия от поездки в тундру. К тому же ведь уехал Василий на его упряжке…

Все охотники уже давно вернулись и с моря и из тундры. Вот-вот поднимется ветер, взметет снежную пыль, и тогда лучше оставаться охотнику на месте, чем пытаться найти поселение. Даже в Уэноме Пеляйме часто не мог отыскать свою ярангу. И только хорошо зная все неровности местности, он кружил, кружил и вдруг натыкался на заснеженный купол жилища.

Незадолго до сумерек началась пурга. Она обрушилась сразу, с первыми порывами ветра.

Ветер завыл, сорвал с земли снег, поднял его, размельчил и непроницаемой завесой погнал на юг.

Василий не вернулся.

Всю ночь тревога не покидала ярангу Пеляйме. Наталья молилась. Колька прислушивался к вою ветра. Энмина старалась не смотреть в глаза подруге. Ей казалось, что это она виновата в случившемся: не сумела отговорить Василия, не пустила с ним мужа. А ведь с Пеляйме он мог бы не погибнуть. Пеляйме — чукча, он знает законы тундры, он помог бы Василию.

Пеляйме тоже молчал. Наконец он сказал:

— Ничего. Собаки есть, не умрет.

Но сердце его сжалось при мысли, что Василь съест от голода собак, и у Пеляйме не будет упряжки.

— Твои слова лишние, — одернула его Энмина.

Наталья стала расспрашивать, как в пургу спасаются охотники.

— Лежать надо. Пусть снег занесет. Ничего, — ответил Пеляйме, косясь на жену.

— Мысленное ли дело — в снегу лежать в экую стужу! Замерзнет… — Наталья прижала руку к груди. — А ежели она всю ночь станет дуть, а то и больше?

Пеляйме снова подтвердил, что надо лежать, ожидая окончания пурги. Иначе совсем заблудится, может свалиться где-нибудь с обрыва.

Наталья металась из угла в угол.

Но Василий не лежал, хоть в этом и было его спасение. Поднимая залегающих собак, он гнал их, сам не зная куда.

Утром в ярангу Пеляйме стали приходить чукчи. Каждый раз, когда за пологом раздавался шорох, Наталья кидалась навстречу.

— Зачем одного пустил? — строго спросил Пеляйме сосед старик.

Пеляйме молчал.

— Я говорила ему, — вступилась Энмина.

Старик презрительно окинул ее взглядом, зная, что верховодит тут она.

— Разве ты не видел, что пурга будет? — допрашивал он совсем сникшего хозяина яранги.

Но не мог же Пеляйме признаться, что он даже не выходил из шатра…

— Плохой, видно, человек ты, — не унимался старик. — Лучше бы Василь у меня жил! — С этими словами он выполз из полога.

Досталось Пеляйме не только от старика соседа. Все его бранили и жалели Василия. Каждый вспоминал, сколько песцов он поймал капканами этого таньга, у которого вот остались жена и сын…

Некоторые с сожалением думали, что у Василия нет даже младшего брата, который взял бы Наталью в жены. «Как станет жить?» — соображали они.

На пятый день один пожилой чукча очень душевно сказал Наталье:

— Ничего. Василь хороший человек был. Станете жить с нами. Возможно даже — я возьму тебя к себе в ярангу. Сына нет у меня, жена умерла.

— Да ты что — очумел? — вся покраснев, взъярилась Наталья. — Вы нешто уж похоронили Васю, что ли? Не верю тому, чтоб погиб он! Не верю тому: и не этакие стужи на Аляске переносил. Пролив по льду перешел! — почти исступленно кричала она. — Уходите, видеть вас не могу!

Но едва полог опустел, она обхватила руками Колькину голову, прижала его к себе и разрыдалась.

— Васенька… Родненький ты мой, — голосила Наталья. — Это что же такое?!

Энмина придвинулась, нежно обняла ее за плечи:

— Жалеют Василия люди. Я виновата… Стихнет пурга — все пойдут искать. Я тоже пойду.

Наталью тронула ее участливость. Она подняла заплаканные глаза, оглядела располневшую фигуру Энмины.

— Не ты, не ты. Я сама! Надо было вцепиться мне в него, повиснуть у него на шее, голосить!

За эти пять дней Наталья совсем извелась: не ест, не спит.

А пурга не стихала.

Между тем Василий уже третий день жил у Ройса. Обморозился, правда, отощал, растерял всех собак, бросил нарту и песцов, но спасся.

В первую же ночь он действительно свалился с какого-то обрыва. Собак больше не видел. Нарта сломалась. Тогда он пошел пешком. Приметно было, что ветер налетел с севера. Значит, рассуждал Василий, море — налево, если стоять спиной к ветру: оно на востоке. И он шел, все время подставляя ветру левую щеку. Так он достиг побережья, к счастью, пологого, не скалистого. Потом двинулся вдоль берегового припая, зная, что где-нибудь да встретит поселение.