Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич

же напористым и решительным. Что ж, возможно они и правы. Надеюсь, Мишка у себя там, в Питере, так же вспомнил эту фамилию и взял ее на карандаш. Посмотрим куда вывезет эта ситуация. Насколько я помню, этот Совет в Иваново правительство весьма жестко разгонит. Пулей и штыком рассеет возмутителей спокойствия, прольет немало крови и многих участников арестует. Ну а чуть позже мне попалась в руки более свежая газета из которой я узнал, что полиция жестоко подавила митинг недовольных рабочих, разогнав их на реке Талке нагайками и ружейным огнем. Но самое забавное в этом лично для меня было в том, что требовали униженные рабочие от властей и от фабрикантов в частности. А требовали они не много ни мало сделать все так, как это было на «Русских Заводах». То есть ввести восьмичасовой рабочий день, увеличить при этом заработную плату, кардинально улучшить условия труда, а также ввести обязательное страхование за счет работодателя и разрешить действие рабочих профсоюзов. Вот и озадачился я после прочитанного — наши ли с Мишкой действия спровоцировали эти волнения в Иваново или же протестующие взяли для себя лишь удобный ориентир, куда надо двигаться.

По стране кровавым, огненным колесом, забирая в жертву униженные души, катилась давно мною предсказанная Первая Революция. Она мельничным жерновом перетирала губернии, города и деревни. Ломала людские души, меняла вековые устои. И те, кто долго терпел, стали понимать, что настало их время и они поднимались и крушили давно изжившее себя. Жгли усадьбы, гнали фабрикантов, давали сильный отпор властям.

Все эти события прошли как-то мимо нас. Стессель, насколько я понимаю, в свое время весьма жестко ограничил доступ свежих газет и сделал он это, на мой взгляд, очень правильно. Люди, не знавшие о всех тех страшных событиях, держали оборону изо всех сил, крепились. Никто не допускал и мысли чтобы опустить оружие. Сейчас же, с падением занавеса, литература хлынула в Артур и взбудоражила умы людей. И простые горожане, и солдаты, вдруг с удивлением узнали о кипевших страстях и совсем скоро и в их умах поселилась крамола. В казармах пошли разговоры о летящей к хаосу стране и стала вспоминаться всяческая творимая офицерами несправедливость, в квартирах люди начали делиться мнениями. Как всегда, люди поделились на несколько лагерей — на тех, кто видел в волнениях шанс для изменений в политическом устройстве, на тех, кто не желал никаких изменений, на тех, кто пока не определился и на тех, кто не понимал, что же черт возьми, происходит. Как и следовало ожидать, это не обошло стороной и мое окружение. Данил с Петром категорически приветствовали революцию, Ульяна ничего не понимала, Лизка пока отмалчивалась, а Мурзин же с небольшими оговорками стоял на стороне монархии. И закипели у нас жаркие споры.

В конце жаркого и душного июля наконец-то произошло то, чего я так долго ждал. По мою душу пришло новое распоряжение. Поздним вечером ко мне домой залетел заполошенный адъютант Стесселя и чуть-ли не в приказном порядке потребовал от меня явиться завтрашним утром в Его Превосходительству в штаб. По его виду я сразу все понял, но, тем не менее попытался выпытать у офицера причину такой срочности. Он мне, конечно же, ничего не ответил, но сделал многозначительный жест пальцем вверх, поясняющий его возбужденное состояние:

— Не могу говорить, Василий Иванович, не имею права. Но Анатолий Михайлович весьма недвусмысленно дал мне понять, что явиться вам завтра следует в незамедлительном порядке. Очень уж он был возбужден от полученной от фельдъегерской службы корреспонденции.

— Понимаю, — склонил я голову. — Конечно же я приду. Спасибо.

— Прошу вас не опаздывать. Вас просят прибыть к одиннадцати часам, — добавил адъютант и вышел вон, громко хлопнув дверью.

Следующим днем, как того и требовало, я находился в штабе, сидел в приемной у Стесселя. Обычно здесь, находилось много народу, офицеры и простой народ, за какой-либо необходимостью, ожидающих встречи с генералом. Сейчас же в приемной я оказался один. Вчерашний адъютант, едва увидев меня, сорвался на доклад, а спустя с десяток секунд он вышел и сказал:

— Проходите, Василий Иванович, Его Превосходительство вас ожидают.

И это было, по крайней мере, странно. Такой чести, такой обособленности к своей персоне от Стесселя я никак не ожидал.

Анатолий Михайлович встретил меня в прекрасном расположении духа. Сидя в кресле, он дымил толстой сигарой и пускал дым в потолок, который медленной рекой утекал в раскрытую настежь форточку.

— О-о, господин Рыбалко, дорогой наш Василий Иванович! — делано воскликнул он, изображая приветливость. — Проходите, проходите. Прошу вас, присаживаться, — и он указал мне на задвинутый под столешницу тяжелый стул.

— Доброе утро, Анатолий Михайлович, — ответствовал я, умащивая свой зад на мягкой коже. — Давненько мы с вами не встречались.

— Ну да, давненько. Больше месяца, пожалуй, прошло. Да и то, чтобы вот так официально, я уж и не помню, когда мы с вам последний раз встречались.

Я вскинул бровь. Генерал зачем-то особо выдели сей факт, разграничивая наши официальные и неофициальные встречи.

— Да, много времени прошло с тех пор, когда я был здесь в последний раз. И я, признаться, тоже не помню, когда это было в последний раз.

— Да-да, да-да…, — пробубнил он, туго затягиваясь сигарой. — Вот и я не помню. Но зато я отлично помню наши…, — он сделал многозначительную паузу, — другие встречи, который принесли очень много пользы нашей крепости, да и не только. Взаимовыгодное было у нас с вами сотрудничество. Чего уж греха таить, и я и адмирал Витгефт, мы весьма довольны вашими делами. М-да. А как знатно вы проучили того купца, даже и говорить не приходится. Я, когда у меня дурное настроение, поднимаю эту китайскую газетку и любуюсь на эту побитую морду. И знаете, так благостно сразу на душе становится, что и не передать. Так замечательно. Словно и не вы его по морде били, а я собственноручно вот этими собственными рукам, — и он довольно показал мне кулак.

— Ну, не я лично его колошматил, — поправил я генерала, но, тем не менее, согласился. — Мерзавец заслуживал наказания.

— Да-да, мерзавец заслуживал наказания. И он его получил. Консул из Чифу, сообщил мне, что где-то через две недели он опять попал в местную газету.

— Вот как? И что же с ним на этот раз случилось?

— Да прирезали его. Убили, мерзавца. Ввязался в какую-то драку с китайцами, они его и прирезали. Как собаку паршивую. Жаль, конечно, что я эту газетку своими глазами не видел, была бы у меня