Двое из будущего. 1904 -… - Максим Валерьевич Казакевич

так. Я свое уже отвоевал.

— Ты вообще откуда родом?

— Из-под Читы я. Почти местный. Но домой ехать не хочу, делать мне там нечего. Мать с отцом давно представились, а с братовьями ругаться охоты никакой нету. Решил здесь остаться. Китаяночку вот себе смазливую нашел. Обрюхачу ее и заживу как полагается с наследником, — он захлопнул ящик, запирая холод. И напомнил: — Вы кушайте, ваше благородие, мороженое, пока не растаяло. Оно вкусное, с малинкой, моя китаяночка сама варенье перетирала. А у нее пальчики тоненькие, нежные. Ни одну косточку не пропустила. Кушайте, ваше благородие, на здоровье.

И он ушел. Развернулся в другую сторону и затянул нараспев свою шарманку:

— А во-от морожено-ое! Сла-адко-ое, холо-одно-ое! Моро-оженое! Холо-одное мороженое! Покупа-ай моро-оженое… С мали-инкой, со сморо-одинкой. Покупа-ай моро-оженое…

В Артуре после снятия осады осталось много увечных. Бывшие солдаты, кто без руки, кто без ноги, кто без глаза или просто с изуродованным лицом попадались и тут, и там. Кто-то, кому «позволяла» гордость или заставляла нужда, просили милостыню, тянули руки за медью и серебром. Сидели на паперти и «Христом богом» вытягивали с прихожан копейки. Люди кидали им мелочь, не понаслышке зная тяготы нужды, поддерживали их существование. Кидал и я. Не особо жалея денег, швырял в картузы серебряные монеты и проходил мимо, выслушивая благословения страдальцев.

Спустя неделю после покупки газеты, Петро и Ульяна все-таки сыграли свадьбу. Не такую как я планировал, не на весь Артур и без широких гуляний и веселых возлияний, а намного скромнее. Ограниченное число приглашенных, скромное угощение в ресторане и такое же скромное гуляние по улицам. И среди приглашенных не было ни Стесселя, ни Витгефта, ни Белого, ни Кондратенко, который, кстати не выполнил свой исторический скрипт и не погиб. И никого другого из высоких военных чинов не было. Все они посчитали свадьбу моего человека событием незначительным и потому не требующего их личного присутствия. И хоть Стессель мне лично обещал, что прибудет в церковь на венчание, но все же с тех пор много чего изменилось. Городу более не требовался повод для поднятия настроения, в нем и так все было хорошо. Но надо отдать должное, Анатолий Михайлович прислал мне коротенькую записку с глубочайшими извинениями.

В общем, свадьбу мы сыграли. Хоть и не так как я планировал, не с размахом на весь город, но все же… Около полусотни приглашенных это тоже немало. Многих из приглашенных я не знал и в этом не было ничего удивительного. Петро здесь завел множество знакомств, да и Ульяна пригласила кого-то из своих. Как потом пояснила — в Артур сумели прибыть четверо дальних-предальних родственников. Настолько дальних, что в мое время люди уже и не отслеживали подобных связей. Но у китайцев все немного по-другому — семейственность у них развита очень сильно. И даже какой-нибудь там дядька со стороны пра-пра-прабабки очень даже считался частью семьи, с которым надо поддерживать всяческие отношения. Понятно, что соблюсти это не всегда возможно, но все же китайцы старались. Вот и Ульяна постаралась, пока было время разослала приглашения тем, кому смогла и организовала им проживание в городе, сняв на время пустующую фанзу. Так вот, китайцы эти, родственники чертовы, сидели на свадьбе недовольными сычами и всячески высказывали свое неодобрение. Улыбались через силу, воротили морды, а после, в ресторане, когда чуть поддали, стали выговаривать девчонке все, что о ней думают. Громогласно выкрикивая оскорбления, которые, впрочем, почти никто не понимал, заставляли Ульяну краснеть и прятать влажные глаза. Петро все понял. Чуть позже, когда гуляющие наелись, напились и пошли отплясывать, он прижал эту четверку в углу ресторана и сунул каждому под нос пудовый кулак:

— Что б мне тут жену мою не забижали, поняли, черти чумазые?! — прошипел он им.

И хоть их было четверо и жилистыми словно ломовые лошади, но ничего они поделать не могли. Петро возвышался над ними на целую голову. Самый наглый китаец попробовал что-то возразить ему, толкнул в плечо, но получил в ответ удар по ребрам, что выбил из смельчака вместе с воздухом из легких и его спесь. Остальные аргументировать не рискнули и потому просто заткнулись. Более они не проронили ни одного оскорбительного слова в адрес Ульяны, незаметно для всех надираясь. В общем, получилось так, что родня оборвала все связи с девушкой, отторгнув в чужую культуру. Лишь мать и отец ее прислали позже письмо, сухо поздравив со свадьбой.

И снова жизнь пошла своим чередом. Петро с Ульяной временно сняли домик в Старом городе, Мурзин тоже съехал на свою прежнюю квартиру в Новом, одновременно восстанавливая выкупленный у меня дом возле Пресного озера, Данил и Лизка продолжили жить вместе со мною, на даче возле моря. Так прошел июнь месяц, наступил июль. Здесь, на востоке страны война практически закончилась, войска расположились по обе стороны корейско-китайской реки Амнок. По стране же катилась революция. И только сейчас, когда рухнули преграды, в Артур стали приходить дурные вести. Люди покупали газеты и ужасались происходящему — то там забастовка, то там стачка, то там столкновение и кровь. В стране шла своя, необъявленная война между народом и царем. Очень сильно по стране прокатились крестьянские погромы. Даже через фильтр цензуры в газетах читался ужас и какая-то нереальность происходящего. Крестьяне, громя помещичьи, забирая у них съестное, на этом не останавливались и часто лишали жизней проклятых и ненавистных мироедов, выплескивали на них всю свою злость и отчаянье, показывая всему честному народу свое бедственное положение. С крестьянами боролись. Из газет можно было понять, что власти пытались силовыми методами решить проблему, но ничего не могли поделать. Все войска, все силы Империи находились сейчас здесь, на Дальнем Востоке и потому никто не мог задавить революцию.

В Иваново-Вознесенске, в ткацком городке, откуда прибыл к нам наш нынешний управляющий, загорелся новый пожар. Рабочие там, подстегиваемые несправедливостью и произволом фабрикантов, объединились и образовали первый в истории Совет рабочих депутатов. И вот, читая об этом, я увидел знакомое имя — «большевик товарищ Арсений». А хитрая память подсказала, что за этим именем скрывался никто иной как Михаил Фрунзе. Он, как один из лидеров рабочего движения, вспыхнул яркой звездой на горизонте революции и обещал взлететь высоко под небосвод, туда где в будущем грозились быть и Ленин, и Сталин, и Троцкий. Непростой он был человек и имел явные признаки лидера. Журналисты все как один высказывалась о двадцатилетнем молодом человеке как о новом Гершуни, известном всем террористе, таким