Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

посмотрел на него.

– Зачем тебе их ломать?

– Понятия не имею, – сказал Эндрю, покачав головой. – Наверно, просто из принципиальных соображений. Но я буду следовать советам Гроссмана. «Не верь ничему современному», – вот мой девиз. Значит, фруктовые ножи из нержавеющей стали – три вида.

Его список выглядел довольно солидно, но все эти покупки обойдутся ему в целое состояние. Однако мысль о недооснащенном баре выводила его из себя. В глубине души он был человеком, живущим по принципу «все или ничего».

– Эта книга Бальзака, – сказал он Пиккетту. – Ты ее читал?

– Давно.

– Как там звали старика? Феррагус. Вот как. Помнишь? «Весь драматический сюжет основан на щелочках иссохших век». Представить себе только такую вещь, как «иссохшие веки». Мне нравится идея о всяких таких делах – о Тринадцати, о деворантах[34].

– Тебе совсем не понравится, когда они войдут в дверь.

– Значит, ты все же думаешь, что это «никто»?

– Нет, – сказал Пиккетт. – Это другие люди. Это не те «никто». Это никакие не Тринадцать. Это тебе не книжные выдумки. Мистер Пенниман есть то, кто он есть, и я тебе советую: будь с ним поосторожнее.

– Но эти тринадцать «никто», они из наших «никто»?

– Да откуда мне знать, черт возьми? Может, их десять, а может – дюжина.

– Чертова дюжина – мне нравится. Так мы назовем гостиницу.

– Что – «Чертова дюжина»?

– Звучит вполне себе аппетитно[35], правда? И вполне уместно, поскольку тут еще тринадцать бальзаковских ребят. Это будет нашей шуткой.

– А по мне, так это дешевое название. Типа сетевой ресторан, кофейня.

– Тогда назовем ее «Тринадцать». В таком роде. И это к тому же будет работать. Ведь это наш адрес: дом номер тринадцать на Эдит-Серкл. Судьба снова вмешивается. Меня такие вещи всегда привлекали – таинственный двойной смысл. Для простого человека это просто адрес, а для человека, который вглядывается в туман, они наполнены смыслом. Это как та идея. Признайся. Эта цифра несет в себе предзнаменования.

– Что-то в этом есть. – Пиккетт пожал плечами. – Но…

– И никаких «но», – сказал Эндрю. – В ней есть неизбежность, вот что в ней есть. – Он вдруг поднял глаза на Пиккетта, а потом подошел к полуоткрытой двери и выглянул в коридор, который вел к кухне. Явно удовлетворенный, он произнес шепотом: – Кстати, если уж мы говорили о ядах и заговорах, скажи мне, как зовут твоего человека в Отделе по дератизации? Того парня, у которого ты брал интервью для газеты.

– Бифф Шато.

– Да-да, я его и имел в виду. Ты только представь – забыть такое имя. Что у него есть из ядов?

– Главным образом антикоагулянты.

– Они быстро действуют, да? Если дать дозу опоссуму – он что, через час сдохнет?

Пиккетт отрицательно покачал головой.

– Я так не думаю. У большинства таких ядов накопительное действие. Крыса съедает немного в понедельник, завтракает им во вторник, в четверг все еще чувствует себя превосходно. А неделю спустя ее начинает пошатывать. А потом, как я это понимаю, кровь начинает испаряться или как-то так вытекает через все поры. Жуткая вещь, но довольно эффективная.

– Они никогда не убивали по ошибке собаку?

– По правде говоря, случалось и такое. Но редко. Собаке нужно гораздо больше съесть этой дряни. Этим ядом, я думаю, и слона можно убить, если не торопиться и все делать правильно.

Эндрю кивнул и почесал подбородок.

– Может этот Шато достать мне дохлого опоссума?

– Даже не одного. Их часто находят у себя во дворах – люди принимают их за огромных крыс. У них и сейчас наверняка в контейнере лежат с полдюжины.

– Мне всего-то один и нужен, – сказал Эндрю. Он подошел к окну, посмотрел на улицу, словно вдруг заспешил куда-то. Улица лежала в тени, потому что солнце находилось за домом, но крыши домов купались в солнечных лучах, а шоссе Пасифик-Коуст в полуквартале было заполнено босыми пляжниками, решившими воспользоваться жарким весенним деньком. Эндрю выглянул в коридор, прислушался.

Где-то на втором этаже шумел пылесос. Роза никогда не сидела без дела. Дай ей бог здоровья, подумал Эндрю, выходя вместе с Пиккеттом через заднюю дверь и направляясь к своему «метрополитану», припаркованному у тротуара. Знание о том, что Роза сражается с домом, приводя его в божеский вид, было равносильно знанию о том, что по утрам заваривается кофе. Вселяло надежду. Делало мир крепким.

Случались дни, когда ему казалось, что стены, пол, стулья, на которых он сидел, становятся прозрачными и могут исчезнуть, как задутый язычок пламени на свече, оставляющий после себя лишь дымную тень, ненадолго повисающую в воздухе. Но тут появлялась Роза с тряпкой в руках, или молотком, или садовыми ножницами, и тогда стулья, стены и полы материализовывались из небытия и улыбались ему. Без нее он был бы медузой, призраком. Он это знал и не уставал напоминать себе об этом каждый день.

Ну и что с того, что она становилась близорукой, когда речь заходила о ножах для снятия пивной пены, или импортных сухих завтраках, или уместной для того или иного случая бутылки виски или джина? Ведь для этого у нее был он, разве нет? Гениальное чутье в таких делах проявлял именно он. Ей и не нужно было об этом задумываться.

«Метрополитан», фырча и выпуская облака темного выхлопа, потащился к шоссе. Если ему повезет, то Роза не услышит, что они уехали, а он сможет вернуться незаметно, чтобы она не узнала о его отсутствии. Пиккетт захочет заглянуть в «Праздный мир»[36] и навестить старого дядюшку Артура, но для этого не будет времени. Речь идет о серьезных вещах. Ему нужно еще уладить дела с тетушкой Наоми, иначе у него будут неприятности.

Старая добрая тетушка Наоми. При свете дня – когда она не храпит, а ее коты гуляют по крышам – легко быть человеком широких взглядов, а не зацикливаться на мелочах. Мысль о том, что и Роза работает в этом направлении, еще больше облегчала его задачу. Иногда. По правде говоря, иногда его задачи облегчались, если он чувствовал себя виноватым. Он вздохнул – его мозг был не в состоянии учитывать все факторы. Ну, хорошо, он возьмет на себя обязанности по тонкой работе. У него это получается лучше всего. Никто не может спрашивать с него больше, чем это. Что по этому поводу говорил его отец? Если им предстояла легкая работа, отец любил приговаривать: на легкую можно пригласить и кого-то постороннего. Или что-то в таком роде. Казалось, его слова, хотя и с натягом, который не выдержал