Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

После посещения храма Генрих повез девушку к родителям. Это был последний день перед аудиенцией короля, и матушка настоятельно просила их заехать.

Обед прошел в мрачном молчании. Матушка вздыхала, батюшка ел, глядя поверх голов, Элоиза смотрела на фехтовальщицу с затаенной надеждой на ее проигрыш, а Катрин после новости о смерти де Вернана выглядела просто плачевно. Она не могла предаваться скорби публично — об их связи, кроме Женьки и Генриха никто не знал.

После обеда господин де Шале пригласил сына и его непослушную супругу в свой кабинет.

— Еще есть время, Генрих, — сказал батюшка. — Отпустите эту девушку. Вы всегда были склонны эпатировать общество, а сейчас хотите сделать это посредством скандального брака. С таким же успехом вы могли бы жениться на арабке или крестьянке. Простите, сударыня, что я говорю такое при вас.

— Говорите, я выдержу, — не смутилась фехтовальщица.

— Вот именно, выдержите. Я уважаю эту девушку, как бойца, но не принимаю ее, как вашу супругу, Генрих. Она симпатична мне, как тот юноша Жанен де Жано, под именем которого вы привели ее сюда, но было бы лучше, если бы ничего не связывало ее с нашим домом. Вам такая ноша не по плечу, а она еще сама не знает, чего хочет. Ваша шутка на этот раз зашла слишком далеко.

— Это не шутка, отец, — порозовев скулами, ответил Генрих.

— Вы научились любить? — усмехнулся господин де Шале. — Где же? На банкетках наших дворцов?

— Вы не верите, что я могу любить?

— А вы верите?

— Отец!

Но Женька взяла Генриха за руку и вывела за дверь, где их дожидалась госпожа де Шале.

— Вы знаете, что он говорит, матушка? — продолжал возмущаться фаворит короля.

— Он говорит так от боли, — попыталась успокоить сына госпожа де Шале.

В экипаже Генрих долго молчал, и Женька догадывалась, о чем он думает. В словах его отца была порядочная доля истины, и теперь сын мучительно хотел эту долю определить. Фехтовальщица тоже молчала, не пытаясь помогать ему в том, что должен был сделать только он сам.

— Если хочешь, мы не поедем завтра в Лувр, — сказал вдруг фаворит короля. — Вещи уже уложены, и мы можем ехать на Луару.

— Ты… серьезно? — повернула к себе его лицо Женька.

— Да.

Глаза Генриха повлажнели, будто он превозмогал сейчас какую-то боль. Женька обняла его и сказала:

— Нет, мы поедем в Лувр, иначе твой батюшка не будет уважать меня даже как бойца.

Прием короля

Вещи на случай неудачной аудиенции действительно были уже собраны и уложены в дорожный экипаж. На прием супруги де Шале поехали в карете, которая предназначалась для визитов. Платье, пошитое специально для этого приема, сидело на фехтовальщице великолепно, однако грудь в рубиновом колье выглядела, словно сбрызнутая кровью, и девушка всю дорогу трогала пальцами эти, оправленные в золото, красные камни. Короткие волосы, единственное, что осталось из ее мальчишеского облика, и которые почему-то нравились Генриху, были завиты и прикрыты шляпой. Это скрадывало их эпатажность и смягчало сосредоточенное выражение лица.

Супруги де Шале подъехали к девяти. У дверей уважительно вытянулся пост де Бронте.

— Ваша милость! — улыбнулся офицер и с восхищением взглянул на фехтовальщицу. — Превосходно, сударыня!

— Это моя супруга, де Бронте, — сказал Генрих.

— Ах, вот как? Славно-славно, госпожа де Шале! Я помню, как вы приехали когда-то в расшатанном наемном экипаже! Простите, а ваш брат не с вами?

— Какой еще брат? — с подозрением посмотрел на супругу фаворит короля.

— Жанен де Жано приезжал сюда отдать долг господину де Белару, — пояснила Женька.

— Что еще за долг?

— Денежный. Де Белар как-то выручил меня. Не беспокойся, у меня больше нет с ним никаких дел.

Женька и Генрих направились к приемному залу. В коридорах с фаворитом короля вежливо здоровались, а его супругу мягко игнорировали, все еще не зная, как обращаться к девушке, которую он считал своей женой.

— Публика уже собралась? — спросил Генрих у принца Конде, который стоял у входа в зал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да. Осталось четверть часа. До вас еще состоится два представления и одно прошение о помиловании. Сынок госпожи де Рош по пьянке ввязался в драку и сильно побил кого-то из дома де Конти.

— А представления?

— Так, ерунда! Мамочки представляют ко двору своих дочек, и они, пожалуй, нервничают больше вас.

— Что говорят в публике?

— Ничего. Вашей пары, как будто не существует, хотя по лицам видно, что все явились сюда только ради этого.

Принц был прав, и когда маркиз и фехтовальщица вошли в приемный зал, шум разговоров стих, и все посмотрели в их сторону. Де Шале улыбнулся. Его лицо порозовело, словно у певца, которого попросили спеть на бис. Он гордо выпрямил спину, довольно огляделся и потянул Женьку к незнакомому, одетому по-дорожному, дворянину.

— О, Виктор! Вы здесь? Знакомьтесь, Жанна! Это Виктор де Невер. Что вы делаете в Париже, Виктор? Почему не заехали ко мне?

— Я здесь по делу графа д’Ольсино, — сказал Виктор. — Отец поручил узнать, как идет следствие.

— Что ж… — Генрих взглянул на фехтовальщицу, — я слышал, дело безнадежное.

— Значит, я приехал зря?

— Ну, почему же? В развлечениях у вас недостатка не будет! То танцы, то охота, то побьют кого-нибудь… Кстати, охотиться лучше в ваших местах. В Сен — Жермене совсем не осталось дичи! Верно, Жанна?

— Да, — постаралась как можно естественней улыбнуться Женька.

Генрих хотел продолжить разговор об охоте, но высокие двери в приемную распахнулись, и в зал вошел король. Он был в сопровождении охраны из мушкетеров, пажа и секретаря.

Общество заволновалось, почтительно пригнулось и застыло. Король обходил присутствующих по кругу. Это был один из его обычных утренних приемов, когда дворянские семьи могли представить своих детей, мужья — молодых супруг, а просители подать жалобу.

Первыми Людовику были представлены две миловидные девушки, и он с протокольной улыбкой сказал одобрительное слово каждой. Потом было подано прошение, о котором упоминал принц Конде, и с тем же дежурным выражением лица молодой монарх передал бумагу секретарю. Когда же король остановился напротив фехтовальщицы, наступила такая тишина, что стало слышно, как за окном покрикивают на Сене прачки.

Женька дежурно поклонилась, после чего снова выпрямилась и встала, держа корпус, как веховой столб. Король молчал довольно долго, и все, затаив дыхание, напряженно следили за исходом этой острой паузы, которой, казалось, не будет конца.

— Маркиза де Шале? — наконец произнес Людовик, и общество облегченно переступило с ноги на ногу.

— Да, государь, — ответила девушка.

— Ваша супруга, господин де Шале? — спросил король своего фаворита, словно ответа фехтовальщицы ему было недостаточно.

— Да, государь. Я привез ее, чтобы представить вам.

— Я п-помню. Вы говорили, что женились.

— Я женился, но это не значит, что я предан вам меньше, государь.

— Хорошо-хорошо… У нас еще будет время, чтобы п-проверить это.

— Я всегда ваш, государь!

— Ну-ну, не нужно так усердствовать, — сделал несколько раздраженный взмах перчатками король. — Учитесь у своей супруги, маркиз. Она, к-как будто совсем не спешит выражать нам благодарность.

Женька действительно не спешила припадать к руке молодого монарха. Во-первых, это ей изначально претило, а во-вторых, что-то в тоне короля ее настораживало.

— Простите мою жену, государь. Она ошеломлена вашей милостью! — постарался как-то прикрыть нерасторопность фехтовальщицы де Шале.

— Ошеломлена?.. Что ж, п-подождем, пока маркиза оправится, — кивнул король и повернулся к Виктору де Неверу. — Вы по делу графа д’Ольсино, сударь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да, ваше величество. Отец хотел узнать, насколько оно продвинулось.

— Оно продвинулось, сударь, — заверил Людовик и посмотрел на Женьку. — Возможно, я уже сегодня смогу сообщить вам имя убийцы графа д’Ольсино.