Год дурака (СИ) - "Литтмегалина"

У меня не было времени себя разглядывать, но по тому отражению, что я мельком замечала в крошечном квадратном зеркале в предбаннике, я могла отметить, что внешне очень изменилась. Из глаз исчезло выражение, как будто я заблудилась и хочу спросить, где я, но не решаюсь ни к кому подойти. Черты моего лица стали более четкими, а волосы огрубели и торчали непослушной копной. Кроме того, мои руки все покрылись цыпками оттого, что я постоянно скребла и чистила, и мохнатость ног неприлично повысилась. Вот читаешь про очередную романтическую героиню, по воле судьбы застрявшую в глухой деревне, и никогда авторша не упомянет про волосатые ноги, хотя бритвы у героини нет, как и у меня (мне пришлось купить кое-что из белья, но бритву я сочла непозволительной роскошью). Ах, какие глаза у нее изумрудные! Какие волосы, темные, как ночь! И такие же чернущие волосищи на ногах, мы-то помним об этом.

Коровы оказались не такие тупые, как я решила поначалу. Я начала называть их по именам, гладить их длинные морды, и скоро они привыкли ко мне. Когда я смотрела в их темные, кроткие глаза, я испытывала глубокое умиротворение. Пеструшки были забавными, да и петух не так уж свиреп. Свиньи уютно похрюкивали. Хорошие отношения я не смогла наладить лишь со старым вредным козлом, пережившим всех своих козочек, да еще с преступной крольчихой, которой не могла простить грех детоубийства.

Сократ по-прежнему предпочитал жить свободно, забираясь в коробку лишь для еды и сна, но привык ко мне, и по вечерам, когда я лежала в постели, запрыгивал мне на грудь, где сидел с важным видом, иногда даже позволяя себя погладить. Поскольку он был совсем мал, когда я забрала его у матери-убийцы, мне пришлось какое-то время докармливать его из пипетки, делая смесь из творога, яичного желтка и сливок. С этой смеси у него дуло животик, но потом мне повезло раздобыть в Мирном сухой заменитель кошачьего молока, и все стало отлично, не считая ночных подъемов для кормежки, которых было не избежать. Странно, но хотя за советами я обращалась к бабе Фене, она как будто бы до сих пор не подозревала, что у меня в комнате живет кролик.

Мы с бабой Феней были словно созданы друг для друга. Она была беспощадна, как тренер олимпийской сборной. С ней оставались только два варианта возможных действий — бежать в ближайшую психлечебницу, заливаясь истерическим плачем, либо же превратить свои нервы в канаты. Сначала я отмалчивалась, потом начала отвечать. Странно, но бабу Феню это только забавляло. На мои оскорбления она заливалась радостным смехом:

— Что ж ты, молодая, а еле жопу свою таскаешь!

— А вам бы только гонять меня целыми днями, старая маньячка!

— Дам я тебе пинка, и покатишься в свой город, разгильдяйка!

— Да где же вы себе еще такую рабыню найдете?

— Такую тупую да неповоротливую — нигде!

— Была бы попроворнее да поумнее, уже бы вас хворостиной отхлестала!

Весь день мы переругивались, выполняя каждая свою работу, а вечером принимались за вязание и между нами повисала мирная тишина.

Почти каждый день по различным поручениям бабы Фени я ходила в Мирный — покупала продукты или относила вязаные шарфы и шали на продажу в магазинчик, с которым у бабы Фени была договоренность. Если поручений не было, я шла уже просто ради прогулки. Путь перестал казаться мне изматывающим. Он по-прежнему был длинным, но, кажется, в этом я и нуждалась: просто идти в одиночестве, философствовать, глядя на снег и небо.

Погода с утра стояла чудесная. Снег еще не таял, но блестел под солнцем, как бриллиантами осыпанный. Я шла быстро, раскрасневшаяся от морозца и движения, когда, свернув за поворот, увидела отважно топающую навстречу мне… Алю. Однажды это должно было случиться. Я даже не удивилась. Одета она была очаровательно — элегантное розовое пальто, развевающийся длинный голубой шарф и фиолетовые замшевые сапожки на высоченных каблуках. В довесок прилагались серьги-кольца, макияж как из салона, наклеенные ресницы и завитые в крупные локоны золотисто-рыжие волосы. Героини «Секса в большом городе» ее бы оценили, но деревенские — вряд ли. На шпильках чертовски неудобно выгребать навоз из коровника. Да и розовый цвет непрактичный…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Привет! — она запыхалась, но только слегка. Любительница фитнеса была в отличной форме.

— Привет, — ответила я будничным тоном, будто не пропадала целый месяц, перед этим променяв ее сына на директора-неврастеника. — Если ты со мной, то поворачивай обратно в Мирный.

— Я с тобой. Какая ты стала красивая. Неплохо бы пройтись по лицу скрабом, и масочку успокаивающую сделать, и кремом потом помазать… но красивая. Ты похудела?

— Только учти, я приучила себя ходить быстро, — предупредила я и припустила как сайгак.

Даже для меня это было слишком быстро. Аля едва поспевала за мной на каблуках. Кажется, на это я и рассчитывала. Некрасивый способ отмазаться от беседы, да? С час мы мчались по дороге, перегоняя ветхие местные легковушки, пока я не дошла до изнеможения и не была вынуждена сбавить темп.

— Твой отъезд был очень внезапным, — пытаясь выровнять дыхание, сразу взялась за меня Аля.

— Мне нужно было подумать.

— Мы так и поняли. Я бы и раньше приехала, но Эрик сказал оставить тебя в покое. Типа, тебе нужно разобраться в себе и все такое.

— Но ты его не послушалась.

— Если б не послушалась, давным-давно бы приехала. Я не такая здравомыслящая, как он. Иногда смотрю на него и думаю: «Как я умудрилась родить этот сгусток холодного разума?» Компьютерщик, чего от него ожидать.

— Как вы узнали, где я?

— Эрик позвонил твоей маме. Она сказала, что ты уехала в Саратов или еще куда-то, в какую-то глушь. Тогда он начал расспрашивать ее о местах, где ты когда-либо бывала, и, услышав о Репьевке, догадался, где ты можешь находиться. В каком бы состоянии ты ни была, ты бы вряд ли рванула в полную неизвестность.

Хм. Неприятно, когда кто-то считает тебя предсказуемой. Тем более неприятно, если он оказывается прав.

— Так что он нашел в Интернете телефонный справочник Репьевки, сделал несколько звонков местным, вышел на твою старушенцию и все узнал от нее.

— Баба Феня, старая партизанка, ничего мне не сказала… Но как это Эрику удалось выстроить внятный диалог с моей мамой?

— Он пригрозил, что, если она не перестанет орать, он назовет ее первого внука в честь Карла Сассенрата[1].

— Карл вполне сносное имя.

— Не Карлом. Сассенратом.

— Очень самоуверенно с его стороны. Я бы никогда не согласилась на такую жестокость к ребенку.

— Послушай, — неуверенно начала Аля, — если это все из-за Жанны, то это не то, что ты думаешь.

— Ты не знаешь, что я думаю.

— Только две недели спустя эта мерзавка вдруг «припомнила» о твоем визите, что несколько прояснило причины твоего исчезновения… но все же не стоило так сбегать, все и всех бросив… мой сын хоть и делает невозмутимый вид, на самом деле очень чувствительный… хотя ты была зла на него, я понимаю. Так вот, эта штакетина крашеная пропалилась с каким-то итальянским политиком, и теперь его жена недовольна, и вся Италия недовольна, потому что они ценят семейные ценности и ненавидят политиков. Жанне нужно было пересидеть скандал в безопасном месте, и она не нашла ничего лучше, чем ввалиться в квартиру моего сына, где он прекрасно жил без нее. Но сейчас она уже уехала…

Я выслушала Алю с самым внимательным видом, ничего не комментируя.

— И у него с ней ничего не было, — закончила Аля. — Вот.

Она вопросительно посмотрела на меня и, чтобы что-то ответить, я сказала:

— Понятно.

— Ты не вернешься к нему?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет.

— Но он тебе не изменял.

— Я знаю. Эрик слишком умный, чтобы снова сойтись с такой девицей. Когда я остыла, я поняла это. Любовные романы меня все же кое-чему научили. Например, тому, что если бы главные герои не хлопали дверьми и не разъезжались бы «навсегда», а сели и спокойно все обговорили, никаких коллизий в их отношениях вообще бы не было.