Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов

озеру. Вот он уже в воздухе.

Вишняков дернул за рукав Жука.

— Какую Морозов поговорку-то сказал? Запомнить надо.

— Астра… итур… — спутался Иустин, — а ты ее по-русски запомни: «Так идут к звездам».

Должно быть, на борту лодки зажгли фонарь.

Крохотный огонек прочертил небосклон.

26. «Осьмушка»

Бойцы рабочего батальона долго помнили о прилете Морозова и беседе в крепости. Суть беседы они пересказывали своими словами товарищам, которые в этот день не были на острове.

По рассказам выходило, что ученые не только задумали, но уже строят большущий корабль с крыльями.

Шлиссельбуржцы рассуждали так:

— Ясное дело — сказка. Но занятная сказка.

Воздушные полеты, Луна, звезды на несколько дней заняли внимание жителей невского верховья.

Между тем будничные дела настойчиво звали с небес на грешную землю.

В городе ввели новую, еще более жесткую хлебную норму: на день приходилась восьмая часть фунта, «осьмушка».

Требовались немалые усилия, чтобы сохранить и эту норму, — наскрести остатки муки на складах, проверять раздачу каждого ломтя в лавках.

«Осьмушка» была так мала, что легко умещалась на ладони, ее не хватало на два глотка.

На щегловских полях поспела рожь. Это самое ощутительное подспорье для «осьмушки». Убирали урожай бойцы шлиссельбургского батальона в одно время с учениями. Происходило это так.

С первыми лучами солнца батальон выходил на маневры. Горнист, заводской мальчонка, очень гордившийся своими обязанностями, трубил замысловатый сигнал. Бойцы выскакивали из казармы, на ходу одергивали гимнастерки, затягивали ремни. Строились в длинную шеренгу.

Командиры поротно проверяли винтовки. Проверяли очень придирчиво, особенно стволы. Тем, у кого на «винте» оказывались темные пятна, приказывали тут же ершить и маслить оружие.

По поселку в утренней тиши звучали команды:

— Смирно! Равняйсь! Ряды сдвой!

— Шагом марш! Ать, два! Ать, два!

Эта муштра поначалу многим не нравилась. Бойцы недовольно говорили об ином командире:

— Старые порядки заводит. Только в зубы не тычет, а то — чистый фельдфебель.

— Понадобится, будем лупить беляков без всяких «право, лево».

Ротные покрикивали:

— Не разговаривать в строю! Дисциплинка!

На перекурах вразумляли:

— Эх, как не понять? С того армия начинается…

Рабочий батальон ныне представлял собою внушительную силу, с пулеметами и орудиями. Все командиры — из солдат, вдосталь повоевавших на Балканах, на Мазурских болотах, в карпатских предгорьях. Все бойцы обстреляны, не раз под пулями побывали.

Никакой розни между бойцами и командирами, в сущности, не могло быть. Во главу роты или взвода назначались люди по общему согласию.

Часто менялись ролями. Рядовые бойцы становились командирами и наоборот. Делалось это для того, чтобы одни не зазнавались, не теряли вкуса к солдатскому тяжелому труду, помнили про родимую серую шинельку; других же надо было приучать командовать, потому что в бою всякое случается: бывает, и рядовой ведет роту в атаку.

Всего в батальоне насчитывалось до шестисот штыков. А вместе с рабочими, занятыми на охране завода, и шлиссельбургскими парнями, что становились в строй по боевой тревоге, — за тысячу.

Это настоящая войсковая единица, со своими традициями и бытом.

Учения не походили на те, какие были в семнадцатом году, перед Октябрем. Пулеметы и орудия требовали не только сноровки, но и науки.

С утра батальон отправлялся в леса. Там укрепляли позиции, рыли окопы. Из лесов наступали на деревни развернутой цепью, с пулеметами на флангах.

Одно из таких наступлений по всем воинским правилам было проведено на Щеглово. Подготавливал его Жук.

Обороняла бывшее баронское имение рота Вишнякова. Полагалось обозначить ее условным наименованием — «белые». Но Вишняков пришел к комиссару и сказал, что бойцы просят изменить обозначение, а то, говорят, никакой обороны не будет.

— Так это ж на время, на один только день, — пытался объяснить Иустин.

— И на один день не хотят быть беляками.

Иван говорил сдержанно, упрямо; чувствовалось, что он вполне согласен со своими товарищами.

— Черт с вами, — сказал Жук, — только как же вы будете называться?

— Обыкновенно. Вторая рота.

Так и вышло, что «красные» наступали на вторую роту.

В Щеглове забеспокоились, когда увидели бойцов, копавших траншеи за парком и натягивавших колючую проволоку. Особенно встревожились после пробного пушечного выстрела. Неясно было, почему ствол нацелен в сторону Шлиссельбурга.

Иван оценил вовсе не смешной оборот дела, только услышав топот и коровий рев. Щегловцы угоняли стадо.

Вишняков отправил погоню за пастухами. Привели глухого старика, в порванной рубахе.

— Дедушка! — кричал Иван на ухо старику. — Зря коров гоните. Война далече отселе. А мы малость постреляем — для науки.

Пастух понимающе кивал головой с загорелой плешью. Уходя, подал командиру роты жесткую, крепкую руку. Через минуту Иван услышал, как он издалека кричит подпаску:

— Гони дальше! К Ганнибаловке!

Вот несговорчивый старик. Иван подбежал к нему.

— Я ведь тебе объяснил…

— Дело понятное, — прервал его пастух, — только скотина у нас к стрельбе не так чтоб привычная. Пускай в лесу побудет, на всякий случай. Тамо приютнее…

Продолжать разговор было некогда. Со стороны полустанка «Кирпичный завод» наступал «противник». Несколько минут спустя начался «бой». Стреляли холостыми. Но тузили друг друга всерьез. Старались сорвать пояс. Потому что, по условию, боец без пояса считался убитым.

Вторая рота держалась стойко. Иван ликовал, предвидя победу. Говоря по совести, он чуточку схитрил, поставил в линию дюжину «убитых».

Часа полтора длилась перепалка. «Противнику» не удавалось пробиться в Щеглово. Но тут случилось неладное.

Боевую игру судили представители уездного Совета. Они засчитали второй роте поражение.

Иустин перед всеми ругал молодого командира:

— Хреново дрался. Лихости много, расчета никакого. Тут бы в настоящем деле много крови потерять можно… Заслоны не выставил, врага подпустил близко.

Разбор учения вели в парке, около векового дуба. Ивану особенно обидно было, что так «пушат» его здесь, где все напоминает о действительном бое, о настоящей крови… Наверно, Жук разгадал мысли Вишнякова.

— Ладно, — закончил Иустин примирительно, — договорим в другой раз… Слушай команду!

Бойцы были не в строю, но подтянулись.

— Ставь винтовки в козлы, — распорядился комиссар, — бери серпы!

Из имения давно уже притащили целую груду круто откованных, остро выточенных серпов.

— На поле! Рожь жать!

Вишняков приободрился. Вот тут он себя покажет.

Батальон рассыпался по полю. Работали весело, с крепкой шуткой, хотя после похода и учения бойцы совсем не отдыхали. Увесистые прохладные стебли хватко ложились в ладонь. «Вжик-вжик!» — выпевали серпы, и колосья, дрогнув, клонились к земле.

— Зарабатываем себе «осьмуху», — говорили бойцы. — Не худо бы подзаправиться молочком, по нашей бедности. Как мыслишь, комиссар?

Гигантская фигура Иустина двигалась над колышущейся нивой. Могучей пятерней он хватал стебли. Что ни кинет на землю — полснопа. Колючую стерню подминал ногами.

Рожь