Подземелья Дикого леса - Колин Мэлой

Кертис все стоял на месте.

— Слушай! — позвал он, и голос его на этот раз звучал куда мягче. — Давай встретимся на юге. Как тебе идея? Дай мне только узнать, что случилось с лагерем: если понадобится отстраивать его заново, задержусь еще немного. Я сообщу, когда смогу встретиться. Кроты тебе обязательно помогут.

— Ничего, — крикнула Прю через плечо. — Когда Мака искала, я же как-то справилась сама, и ты мне был не нужен.

И она скрылась за горой старых радиоприемников; Кертис, уязвленный ее последними словами, проводил девочку взглядом, а потом в сердцах пнул подвернувшуюся под ноги кучку ржавых пружин.

— Мне сейчас можно говорить? — спросил Септимус.

— Конечно можно, — ответил Кертис сердито.

— Ты полегче с ней, — сказал крыс. — Она совсем не такая сильная, как ты себе воображаешь.

— Может, и так. Но она скорее умрет, чем это покажет.

— За людьми вообще такой грешок водится. Я давно заметил. — Крыс пригладил усы и стряхнул воду с когтей. — Давай-ка двигать. До леса путь неблизкий.

Засунув руки глубоко в карманы штанов, Кертис развернулся и пошел обратно к ярко освещенному парку, решив двигаться по земле: впервые за многие месяцы оказаться Снаружи, пройти по железнодорожному мосту — как тогда, целую вечность назад. Они с Септимусом отыщут своих пропавших братьев и сестер. Решимость в его сердце все крепла.

* * *

По другую сторону мусорного хребта Прю, спотыкаясь в темноте, добралась до небольшого пятачка чистой земли, где стояла ветхая лачуга с лестницей. В какой-то момент она поняла, что успокоительно бормочет себе под нос.

— Я справлюсь, — сказала она, а потом, словно подтверждая, добавила: — Ты справишься. — А потом: — Кертис справится. — И еще: — Конечно справится. Он уже большой мальчик. — Вдруг ей пришло в голову, что она озвучивает разговор с каким-то невидимым защитником; словно сама играет роль собственного родителя.

Неужели она все это сказала серьезно? И правда отказалась от матери с отцом? Странно, но эта мысль почти совсем не отозвалась сожалением у нее в груди. Огромная важность задания и молчаливое приказание Древа, казалось, затмили собой все остальные заботы. Ей словно дали какой-то настолько мощный толчок, что все мировоззрение и ценности сместились. Или, возможно, это все она сама. Может, это и значит — стать взрослой.

Всю дорогу к хижине, за которой пряталась лестница в подземный мир, она была полностью захвачена этим внезапным откровением. Однако, подойдя уже совсем близко, Прю заметила, что с тех пор, как они с Кертисом вышли отсюда несколько часов назад, кое-что изменилось.

Дверь была открыта.

Причем настолько открыта, что стучала о собственные петли на холодном ветру. Прю обратилась мыслями к прошлому: они точно закрыли ее крепко-накрепко, уходя искать Эсбена, потому что боялись, что кто-нибудь найдет ход в подземелья. Даже продели в щеколду какой-то штырь, чтобы увериться, что она не распахнется.

И тут девочка услышала бормотание. Оно звучало, будто странный сдавленный крик — будто кто-то с сильным акцентом говорил по межконтинентальной телефонной связи. Казалось, звук исходил прямо у нее из-под ног. Опустив взгляд, Прю увидела, что из-под клубка ржавой проволоки выглядывает серый пучок травы. Звук усилился, стал более четким и интенсивным.

Прю опустилась на корточки, убедившись, что не наступает на траву.

«Что случилось?» — подумала она.

БББ.

Нахмурив брови, девочка сосредоточилась; пучок травы вроде бы хотел что-то донести до нее — что-то ужасно важное. Желание растения выразить свою мысль постепенно вырисовывалось в разуме Прю все яснее, будто очертания корабля, выплывающего из густой завесы тумана.

ББББББ!

«Что случилось? — повторила она. — Что ты хочешь сказать?»

Еще громче.

БББББ.

Стало ясно, что травка изо всех сил пытается закричать.

И тут ей удалось:

БЕГИ!

Прю едва не упала, настолько неожиданным оказалось понимание. У нее в мозгу сформировалось четкое, отдельное слово, и смысл его был так же ясен, как если бы ей проорали его в мегафон. Впервые в жизни шум в голове превратился в связную мысль. Трава вроде бы вздохнула от облегчения, когда девочка наконец поняла, что она пыталась сказать. Все оказалось так просто: значит, это не растениям не хватало силы донести свою мысль; это сама Прю еще не научилась их понимать.

«Надо убираться отсюда», — сказала она себе.

Отойдя от травы, которая снова впала в безмолвие и лишь тихонько подвывала, девочка огляделась вокруг в поисках укрытия и заметила туннель, который образовывали два помятых крыла от автомобиля. Она бросилась в его сторону, но тут дорогу ей преградил темный силуэт.

— Куда спешим? — спросил он.

Прю замерла.

Черная как смоль фигура слегка расплывалась в глазах; повсюду уже расползлась вечерняя темнота. Единственный неверный свет лился лишь из-за холма, от готовящегося уехать цирка. Прю в ужасе смотрела, как фигура перед ней содрогнулась.

— Кто это? — спросила она, хотя и так уже знала ответ.

— Старая добрая учительница естествознания, Прю. Твоя подружка. — Темный силуэт Дарлы Теннис — не лисы и не женщины — словно колебался между двух форм, и от этих конвульсий голос у нее зловеще дрожал. — Давно не виделись, да? Знаешь, я не злопамятна, конечно, но в прошлую встречу в вашем бесценном разбойничьем лагере ты нехорошо поступила. Очень нехорошо.

Прю немного привыкла к темноте и разглядела на лице дрожащего силуэта два блестящих глаза.

— Отпусти меня, Дарла.

Та издала хриплый смешок:

— Отпустить? После того, что ты сделала с Каллистой? С моей бедной, дорогой Каллистой… — Конвульсии прекратились. Силуэт, застывший на полпути меж двух воюющих форм, начал приближаться. Сквозь облака прорезался свет низкой луны и осветил ужасную картину: у Дарлы была, без сомнения, фигура женщины — шла она на двух ногах, хоть и сгорбившись, — но голова была отчетливо лисьей формы. Над нижней губой торчали два клыка; обнаженное тело покрывал влажный от дождя черный мех. Прю в жизни не приходилось видеть ничего более кошмарного; она в отвращении отпрянула.

— Что случилось? — спросила Дарла. — Ты меня боишься?

Девочка стала пятиться назад, но зацепилась пяткой за погнутый кусок арматуры и упала навзничь.

— Ты ведь никогда не думаешь головой, — сказала лиса, приближаясь. — Да, оставаться под землей было умно, очень умно. Но я знала, что ты все-таки поднимешься на воздух. Все так делают. Понимаешь, я ведь давно этим занимаюсь. Я много убивала. Животных, людей. Да, даже детей. Детей приятнее всего, если честно. — Она подкрепила это заявление широкой улыбкой. — За это время я выучила, какие у жертв бывают побуждения, что ими движет. А еще я научилась быть терпеливой. Очень, очень терпеливой. Конечно, я допускала мысль, что ты мертва. Все-таки падать там было ужасно далеко. Но привкус у вашего падения был какой-то не такой. — Она медленно обходила девочку сбоку, забавляясь, играя с добычей. Голос ее звучал так, будто она очень много времени провела в одиночестве: полубезумно и дергано, срываясь на крик и опадая в неожиданных местах. Прю закопошилась на месте, пытаясь толчком подняться на ноги, но неровная поверхность свалки неумолимо мешала упереться. Женщина-лиса продолжала: — Не знаю, как описать иначе. Так что я ждала. Не торопила события. Я знала, что если ты выжила, то обязательно высунешься. — На этом слове она громко щелкнула пальцами на обеих руках, испугав Прю. Пальцы у нее были покрыты черным мехом и заканчивались длинными желтыми когтями. — И погляди-ка. Высунулась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});