История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

Военные поражения, следовавшие одно за другим, выдвинули в августе 1870 г. в качестве одного из центральных вопросов политической жизни Франции проблему организации и вооружения национальной гвардии. Однако политика правительства Паликао в этом вопросе выдавала его подлинные цели.

Настоятельные требования населения вынуждали местные власти запрашивать Париж, как быть с формированием и вооружением местной национальной гвардии. Обычно они получали отрицательный либо уклончивый ответ. Зачисление в национальную гвардию и в добровольческие отряды — в тех случаях, когда оно производилось, — намеренно обставлялось всевозможными бюрократическими формальностями. Правительство не желало вооружать широкие массы населения. Вынужденное под давлением обстоятельств, в интересах самосохранения, принять 11 августа решением законодательного корпуса закон о повсеместной организации и вооружении национальной гвардии и о выборности ее начальствующего состава [579], оно на деле саботировало этот закон. «Вас зачисляли — и только. Да и быть зачисленным было нелегко… Оружие не выдавали, и за зачислением не следовали организационные меры; ограничивались одним занесением в списки»[580], — свидетельствовал впоследствии один из офицеров Второй империи. В первую очередь в национальную гвардию зачислялись имущие слои населения. Всевозможными ухищрениями старались воспрепятствовать зачислению в нее рабочих, а в тех случаях, когда их зачисляли, их оставляли без оружия.

Не только французская печать, но и зарубежная, пристально следившая за происходящим во Франции, указывала на «парализующее действие правительственных агентов», чинящих препятствия вооружению населения. «…Мы являемся свидетелями досадного зрелища, — писала, например, лондонская газета, — торжества писак, преграждающих путь волне энтузиазма и делающих все возможное, чтобы затруднить большое народное движение». Газета не преминула при этом намекнуть на истинную причину бюрократических проволочек, стоящих «на пути у населения, воодушевленного единодушным порывом». Она сообщала, что «принятое решение вооружить всех граждан без исключения — республиканцев, социалистов и прочих, не исключая нарушителей общественного порядка, входящих в Интернационал, вызвало недовольство буржуазных слоев. Если всех, этих людей вооружить в целях обороны территории, то что же, однако, будет потом? Кто их разоружит? А что если они провозгласят республику?»[581] Вывод напрашивался сам собой. Нечего и говорить, что социалистическая печать прямо и недвусмысленно указывала, что в основе антинациональной политики правительства в данном вопросе лежит страх перед вооруженным народом.

Согласно сообщениям французской и зарубежной печати, в августе 1870 г. на улицах Парижа национальные гвардейцы обучались, имея вместо винтовок палки, трости, зонты. Газета «Неделя» сообщала, что и в шалонском военном лагере «волонтеры и национальные гвардейцы обучаются военному ремеслу на палках»[582].

В отношении мобильной гвардии проводилась та же политика. Вооружали преимущественно реакционные ее части, некоторые из них переводились в Париж для охраны «порядка». Мобильная гвардия департамента Сены не пользовалась доверием правительства. Мы имеем на этот счет свидетельство французского историка Жоржа Ренара. «Парижскую мобильную гвардию не хотели вооружать, так как ее боялись, ибо она в подавляющем большинстве была республиканской»[583], — сообщал он в своих воспоминаниях.

Национальные интересы Франции все настоятельнее требовали скорейшего избавления ее от бонапартистской империи, правящая клика которой приносила в жертву династическим интересам интересы страны. Однако буржуазные республиканцы «держали народ в узде и играли роль буфера между ним и империей»[584]. Это им удавалось не только благодаря слабости социалистической пропаганды, но и вследствие деморализующего воздействия на массы 18-летнего существования бонапартистского режима.

Отчасти этими же причинами следует объяснить широкую популярность, которую в августе 1870 г. сумел завоевать себе среди парижского населения генерал Трошю, политический авантюрист, реакционер и демагог, искусно использовавший в собственных честолюбивых целях создавшуюся во Франции политическую обстановку. Благодаря пособничеству буржуазных республиканцев Трошю сумел внушить к себе расположение народных масс, поверивших в искренность его намерений и в его способность вывести страну из критического положения, в котором она оказалась. Начиная с 16 августа, когда Трошю по распоряжению правительства Паликао отбыл в Шалон, чтобы принять командование над формировавшимся там 12-м армейским корпусом, он всеми средствами демагогии и лицемерия добивался все большей поддержки населения, стремясь занять пост военного губернатора Парижа и командующего парижским гарнизоном. Его далеко идущие властолюбивые замыслы этим отнюдь не ограничивались. Трошю был убежден, что война проиграна и судьба Луи-Наполеона решена. Он надеялся в результате передачи власти в руки орлеанистов или легитимистов добиться дальнейшего собственного возвышения.

Трошю не намерен был выполнять стратегический план Паликао, состоявший в том, чтобы двинуть Шалонскую армию к Мецу на соединение с блокированной армией Базена, затем силами обеих армий дать бой пруссакам в окрестностях Меца и движением на Париж приостановить марш немецких армий к столице, сосредоточив на подступах к ней 250-тысячную французскую армию под командованием Мак-Магона. В основе этого плана лежали главным образом политические соображения: только путем военного успеха можно было, по мнению Паликао и его сторонников, предотвратить революцию в Париже. Трошю же был сторонником немедленного движения одной Шалонской армии к Парижу не только потому, что не верил в осуществимость плана Паликао. Так же как Паликао, Трошю руководствовался политическими соображениями: для усмирения революционного Парижа нужна была армия; предотвратить революцию можно было, в случае необходимости, и путем отстранения династии Бонапартов, но и для этого нужны были войска.

Прибыв в ночь на 17 августа в Шалон, Трошю уже в ночь на 18 августа отбыл обратно в Париж, снабженный документом за подписью оказавшегося в Шалоне Наполеона III о назначении его «губернатором Парижа и командующим всеми вооруженными силами, долженствующими обеспечить оборону столицы»[585]. За ним следовали 18 батальонов парижской мобильной гвардии, в свое время отправленные в Шалон из Парижа, где они составляли предмет беспокойства для правительства. Трошю настоял на их возвращении в Париж. Шалонской армии надлежало сразу же начать движение к столице.

Трошю брал на себя обязательство подготовить население Парижа к возвращению императора и провести необходимые для этого военные приготовления. Он заранее был убежден в том, что эта «опасная миссия» не будет осуществлена, особенно после нового поражения у Гравелетта, тем более что против возвращения в Париж императора был глава правительства и регентша. С помощью 18 батальонов мобилей Трошю рассчитывал вырвать у Паликао необходимую санкцию на свое новое назначение.

Со времени возвращения Трошю в Париж борьба между ним и Паликао принимала все более острый характер. Каждый из них игнорировал распоряжения другого, что крайне ослабляло оборону Парижа. Бонапартисты были, однако, вынуждены скрывать от населения разногласия и вражду, разъедавшие правительственный аппарат и обострявшие политический кризис. Они старались поддерживать в народе убеждение в сплоченности правительства и эффективности организуемой им обороны, тем более что популярность Трошю росла с каждым днем; он стал «кумиром парижской буржуазии», как засвидетельствовал впоследствии министр общественных работ в правительстве Паликао[587]. «С 17 августа, — сообщил тот же министр, — генерал Трошю становится верховным арбитром судьбы правительства, как и обороны Парижа»[586].

В окрестностях Меца тем временем разыгрывался последний акт военной драмы. 21 августа Мак-Магон перебросил свои войска из Шалона в Реймс с тем, чтобы 23 августа выступить оттуда в направлении Парижа. Сведения о расположении немецких войск укрепляли его в убеждении, что движение к Мецу сопряжено с потерей последней действующей французской армии. Однако 23 августа он, вопреки своему решению, двинул войска к Мецу. Веской причиной для этого послужила полученная 22 августа новая депеша от Паликао, по-прежнему настаивавшего на соединении с Базеном, хотя к этому времени Паликао был уже вполне осводомлен о том, что Базен не намерен покинуть Мец.

Передвижение 10-тысячной армии Мак-Магона, малопригодной для рискованного перехода через Арденны, не обеспеченной провиантом и снаряжением, деморализованной предыдущими поражениями, происходило крайне медленно, с вынужденными отклонениями на запад в поисках продовольствия. 27 августа, когда Шалонская армия, утратив имевшееся у нее некоторое преимущество во времени над продвигавшимися к Мецу немецкими войсками, снова вышла на магистральную дорогу, Мак-Магону стало известно, что немцы успели преградить ему путь к Мецу. В ночь на 28 августа он начал отход назад к Мезьеру, чтобы не оказаться запертым в узком коридоре между рекой Мез (Маас) и бельгийской границей, и 28 августа прибыл в Мезьер, но в тот же день снова переменил решение и возобновил прерванное им движение на восток, к Мецу, несмотря на то, что позиция его армии в результате проволочки с отходом к Мезьеру еще более ухудшилась: немцы за это время продвинулись к Мецу.