Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале - Александр Воронцов-Дашков

В «Записках» Дашкова цитирует обращенные к ней слова Самойлова о Екатерине: «Кажется, она на вас не сердится». Она продолжает драматически описывать момент примирения: «Словом, я была очень довольна, что императрица не вынудила меня полностью порвать с ней, и, едва переступив порог, протянула ей руку, попросила дать свою для поцелуя и забыть все происшедшее в последние дни.

— Но в самом деле, княгиня… — начала было она.

Я помешала ей продолжать, приведя тривиальную русскую поговорку: „Если серая кошка пробежала между нами, не надо звать ее назад“. Императрица была милостива, что отозвалась на мои чувства и, посмеявшись от всего сердца, начала говорить о другом. Я была очень весела и за обедом заставила ее величество громко хохотать» (190/178).

Петр Завадовский, однако, написал Александру, что Дашкова «вместо, чтобы сказать: простите неумышленность, предстала в виде бодром и веселом», что не понравилось Екатерине[639]. Он объяснил, что хотя Дашкова уверила императрицу в том, что не читала пьесу, и извинилась за ее публикацию, Екатерина не сменила гнев на милость. Она считала, что Дашкова не выказала необходимого сожаления и недостаточно раскаялась[640]. Княгиня защищалась, утверждая, будто сочинение Княжнина ничем не отличалось от бесчисленных пьес, исполнявшихся во множестве публичных театров столицы, включая Эрмитажный театр Екатерины. Но Дашкова не упомянула, что такие «революционные» произведения, как «Брут» и «Смерть Цезаря» Вольтера и, возможно, «Спартак» Жозефа Сорена, оказали большое влияние на тон и многие чувства, выраженные в пьесе Княжнина. Кроме того, республиканские настроения пьесы привели Екатерину в ярость, поскольку ее публикация совпала с казнями Людовика XVI 23 января 1793 года и Марии Антуанетты 16 октября. Утверждение Дашковой о том, что она не читала пьесу, также не было убедительным. Согласно сыну Княжнина, Дашкова знала, что содержание пьесы вызовет гнев Екатерины[641]. Ее публикация в 1793 году была, вероятнее всего, ответом на действия императрицы, направленные против интеллектуальной свободы вообще, на изгнание ее брата в частности и, возможно, на кампанию Екатерины против масонов.

Конец царствования Екатерины после французской революции был временем реакции и преследования либеральных интеллектуалов. Растущие репрессии, направленные против авторов, издателей и продавцов книг, привели к установлению формальной системы цензуры в сентябре 1796 года. Характерной чертой атаки Екатерины на либеральные и прогрессивные идеи было преследование масонов, закрытие лож и ссылка масонских лидеров в их поместья. Самым ярким примером репрессий стал арест в 1792 году писателя, редактора сатирических журналов и издателя Николая Новикова, которого держали без суда и следствия в Шлиссельбургской крепости. Новиков был одной из главных фигур Просвещения, с ним Дашкова часто и подолгу сотрудничала. Полиция арестовала его, обыскала дом и обнаружила запрещенную масонскую литературу, которую цензоры опечатали. В письме, датированном июлем 1792 года, Дашкова выступила в защиту Новикова и обратилась к генерал-губернатору Москвы А. А. Прозоровскому[642].

В России XVIII века масонство было важным центром прогрессивной мысли. Его целью было внутреннее самосовершенствование личности и создание справедливого общества. На практике оно сосредоточивалось на ограничении абсолютизма просвещенными людьми — идее, которая была главной и для Дашковой. Как женщина, она не могла быть масоном, но была тесно связана со многими из них. Н. И. Панин был высокопоставленным членом ложи «Немезида». Практически все мужчины в семье Дашковой были масонами, а ее отец являлся мастером ложи «Молчаливость» в Петербурге. Это была первая русская ложа, получившая имя, и в ней состояли муж княгини Михаил Дашков, писатель Сумароков и историк князь Щербатов. Роман Воронцов возглавлял ряд других лож, например, «Муз» и «Урания», и вместе с сыном Семеном был членом Великой ложи И. П. Елагина. Александр также был масоном, принадлежал к той же ложе, что и Радищев, и его уход в отставку был, по крайней мере частично, ответом на действия Екатерины против масонов. Дашкова чувствовала, что она не может более находиться в такой атмосфере преследований и насилия. Работа в академиях, бурная семейная жизнь и придворная политика легли на ее плечи тяжелым грузом; сестра Елизавета, увидев ее в это время, встревожилась и написала: «Она больна, печальна и очень изменилась»[643]. В конце концов, Дашкова испытала всю тяжесть гнева Екатерины, и случай с пьесой Княжнина приведет ее к отставке с постов в обеих академиях.

Глава вторая

ТРОИЦКОЕ И КОРОТОВО

Общим чувством ненужности и постоянной готовностью к немедленной ссылке на север России был отмечен весь последний период жизни Дашковой с 1794 года до смерти в 1810-м. 28 июля 1794 года Завадовский писал Семену, что Дашкова планирует покинуть столицу: «Она недовольна; сам знаешь ее нрав, сколько трудно пребыть ей покойною в поступках и желаниях»[644]. Не желая работать в атмосфере страха и стать жертвой развернутой императрицей кампании подавления неугодных и усиления цензуры, 5 августа 1794 года Дашкова подала прошение об отставке с руководящих постов в академиях и о двухлетнем освобождении от обязанностей фрейлины «для улучшения расшатанного здоровья и приведения дел в порядок» (192/180)[645].

К прошению, в котором она писала Екатерине о своей самоотверженной службе, Дашкова приложила «Рапорт об экономическом положении Академии наук за 1783–1794 годы». В нем она подвела итоги одиннадцатилетнего управления главной российской научно-исследовательской организацией, дополнив их бухгалтерскими отчетами по книжной лавке, издательству, академической гимназии, строительным проектам и всем доходам, которые она «имела счастье сделать»[646]. Согласно этим подсчетам, она смогла добавить в бюджет 526 188 рублей. Она отправила все документы государственному секретарю Дмитрию Трощинскому, сопроводив их письмом, выражавшим большую гордость тем, что завершила «Академический словарь», и желание остаться президентом Российской академии, хотя и не получала там никакого жалованья. На листе бумаги, прикрепленном к письму Дашковой, Трощинский отметил: «Указом от 12 августа 1794 года Екатерина удовлетворила просьбу княгини двухгодичного отпуска»[647]. Дашковой более не нужно было появляться при дворе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});