Духи Великой Реки - Грегори Киз

— Что?

— За верную службу. — Гхэ еще более понизил голос. — С тех пор как я возродился, я никогда не забывал, что на самом деле мертв. Когда я был джиком, я всегда повторял себе: «Я — серебряный кинжал, я — ледяной серп». Это должно было напоминать мне, что я — всего лишь оружие, которое жрецы могут обратить против своих врагов. Мне было этого достаточно. Когда же я возродился, я понял, что по-прежнему остаюсь орудием, но на этот раз мой господин более велик, моя цель — более значительна. Но все же я лишь орудие и буду отброшен, когда выполню свое предназначение. — Страдальческая улыбка искривила губы Гхэ. — Знаешь ли ты, что значит жить посреди кошмара? В моем мире, Ган, пища не насыщает, вино не пьянит. У бога-Реки большие, но простые потребности, и те мелкие радости, которыми наслаждаются смертные, не заслуживают его внимания. Я живу в кошмаре, где все не так, как должно быть. Ты пробуешь лакомство — и обнаруживаешь, что оно полно червей. Ты будишь утром свою мать — и обнаруживаешь, что она мертва. Вот что такое мое существование, если ты хочешь знать это для своих записей. Но теперь, теперь бог-Река дал мне Квен Шен. Ты даже представить себе не можешь, что это для меня значит.

— Ты любишь эту женщину?

— Люблю ее? Ты ничего не понял. Она лишь предтеча. Она приготовляет меня.

— Приготовляет тебя для чего?

Гхэ посмотрел на старика, как на сумасшедшего.

— Ну как же! Для Хизи, конечно.

Ган прикусил язык, но когда до него полностью дошел смысл сказанного Гхэ, его передернуло от совершенного безумия этого притязания. Старику очень хотелось уйти куда-нибудь, но уйти было некуда. Гхэ спросил его, знает ли он, что значит жить посреди кошмара, и Ган мог бы ответить, что это ему прекрасно известно. Весь корабль словно был по щиколотку покрыт битым стеклом, по которому приходилось ступать босыми ногами: избежать порезов было невозможно. Надежда на то, что удастся направить Гхэ и остальных по ложному следу, с каждым мгновением становилась все призрачней; если вампир заподозрит, что Ган обманывает его, он пожрет старика. Наверное, лучше всего было бы утопиться, пока от него так или иначе не добились нужных сведений, но даже и это могло оказаться бесполезным, если Гхэ и в самом деле связан с каким-то менгом — пособником Реки. Более того: менги были кочевниками, и весьма вероятно, что Хизи уже нет там, откуда Ган получил последнее известие о ней. Этот приснившийся Гхэ воин, возможно, знает о ее теперешнем местопребывании больше, чем Ган.

Так что если он убьет себя, это особенно не поможет Хизи, но лишит ее единственного настоящего союзника. Нет, до тех пор, пока у Гана есть хоть какая-то надежда быть полезным Хизи, он не сбросит себя с этой доски для игры в «на». Может быть, он и не особенно значительная фигура, но все же фигура. Даже пешка при умелой игре может побить любую другую фигуру на доске.

— Расскажи мне больше о менгах, — попросил Гхэ, прервав размышления Гана.

Старик показал на тянущуюся по берегу равнину:

— Ты видишь их родной край. Менги путешествуют и сражаются по большей части верхом. Живут они в шатрах из шкур или в небольших домах из дерева и камня.

— Та песня, что ты вспомнил… Что там о живых горах? Что это значит?

— На равнинах живут разные крупные животные. Менги охотятся на них, чтобы выжить.

— Какое животное так велико, чтобы назвать его живой горой?

Ган слегка улыбнулся.

— Эта книга была написана последователем традиций Шафранного зала. Авторы этого сорта склонны к гиперболам.

— Гиперболам?

— Преувеличениям.

— Но что именно они преувеличивают?

Ган пожал плечами:

— Это мы сами скоро увидим.

— Верно, — пробормотал Гхэ. — Я с нетерпением жду… — Он обвел рукой незнакомый пейзаж. — Я и не знал, как велик мир и как удивителен.

— Я вполне мог бы удовлетвориться значительно меньшим, — ответил Ган. — Моими комнатами и библиотекой.

— Чем скорее мы найдем Хизи, тем скорее ты сможешь туда вернуться, — напомнил ему Гхэ.

— Конечно, — прошептал старик, — конечно.

Ган попытался уснуть в самые жаркие часы после полудня, но сон бежал от него; когда же он начал погружаться в темную путаницу смутных мыслей и неотступных страхов, он услышал крик. В полусне звук напомнил ему звон колокола, и этот образ проскользнул за сонным воспоминанием в проснувшийся разум: Ган ярко представил себе тревожные колокольные удары, переполох в домах его клана, себя, растерянного шестнадцатилетнего юнца, суровых солдат, заполнивших двор родительского дворца, словно странной окраски муравьи, выражение ужасной растерянности на лице отца.

— Хизи! — вызванивал колокол, и от этого имени Ган окончательно проснулся. Крик, сопровождаемый теперь уже хорошо знакомым ритмичным скрипом постели, донесся из каюты Гхэ. Во рту у Гана пересохло, и он дрожащей рукой потянулся к кувшину с водой. Вода оказалась теплой, почти горячей, и не принесла старику ожидаемого облегчения. Он пожалел, что у него нет вина.

Ган уже второй раз слышал, как Гхэ в разгаре страсти выкрикивает имя Хизи, и его охватил озноб при мысли о том, что это могло бы значить. Старик заставил себя обдумать возможные варианты, потому что с Гхэ явно происходило что-то чрезвычайно важное, что-то, чего сам вампир не осознавал, — и это что-то совершала с ним Квен Шен. Ган мог представить себе последствия, но ему никак не удавалось понять причин.

Следствием же было то, что Гхэ становился глуп. Раньше при разговорах с ним — и как с Йэном, и как с Гхэ — Ган отмечал острый ум молодого человека. Несмотря на явное отсутствие настоящего образования, тот мог выражать свои мысли лучше многих аристократов и обсуждать темы, о которых знал лишь самое основное. Теперь же внезапно Гхэ оказался не в состоянии замечать совершенно очевидные вещи. Его память, казалось, ухудшалась на глазах, воспоминания стали еще более отрывочными.

Наиболее вероятным Гану казалось, что Квен Шен каким-то образом околдовала молодого человека. Это делало прежнее предположение самого Гхэ — теперь по глупости отброшенное — о связи Квен Шен со жрецами весьма правдоподобным. Ган видел, хотя и никогда не читал, запретные книги, хранящиеся в Храме Воды, книги по некромантии и водяной магии. Те ссылки на эти манускрипты, которые Ган находил в томах своей библиотеки, давали возможность предположить, что существовали способы обратить силу бога против него самого.

Старик помнил рассказ Гхэ о подземельях храма, о тех ужасных тайнах, которые тот там узнал. Многие сочли бы этот рассказ бредом обезумевшего чудовища, но у Гана были свои собственные подозрения насчет жрецов. Как Гхэ объяснял способность храма лишать Реку разума? Дело было в сходстве между храмом и Шеленгом. Целью бога-Реки было в конце концов вернуться к своему истоку, и жрецы обманули его, заставили часть его сознания поверить, будто это ему удалось, будто он замкнулся в кольцо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});